Конечно же, каждый настоящий писатель должен уметь так закручивать сюжетную линию своего романа, чтобы читатель не мог от него оторваться и уж тем более не бросить книгу в сторону, не дочитав её до конца.
Таким мастерством прекрасно владеет прозаик Сергей Валентинович Богачёв, автор 180 научных работ, в том числе шести монографий и пяти учебников, а кроме того – порядка двух десятков историко-художественных романов, включая такие, как «Переплёт», «Мизер с тузами», «Ударная волна», «Переход», «Газовый контракт», «Граффские наследники», «Проклятие Митридата», «Богдан Хмельницкий: искушение», «Незаконченный дневник», «Истории Дикого поля», «Последний приказ Нестора Махно», «Аляска – Крым: сделка века», «Век испытаний», «Охота на императора» и другие полуисторические, полудетективные или полукриминальные книги. Последняя из его книг по времени выхода в свет – это «Венская прелюдия», только что вышедшая в московском издательстве «Родина», и в которой рассказывается детективная история об исчезновении чиновника российского посольства в Вене, для расследования чего был вызван капитан первого ранга Леонид Павлович Лузгин. Те из читателей, кто уже познакомился с предыдущими книгами Сергея Богачёва, наверняка запомнили встречавшегося на его страницах этого оригинального персонажа, обладающего незаурядными детективными способностями. Но моё внимание остановило даже не это, поскольку умение этого автора сплетать замысловатые интриги я знаю уже давно. Не менее блестящей способностью Богачёва является владение русским литературным языком, погружение в который доставляет мне истинное удовольствие. Он не просто пересказывает в своих книгах те или иные исторические события, но рисует на своих страницах великолепные рисунки, которые ничуть не заслоняют собой эпизоды изображаемого сюжета. То и дело по ходу нового романа Сергея Валентиновича вдруг выплывают из-за описываемых событий яркие и запоминающиеся фрагменты, наподобие таких, как этот: «Крупные, но редкие капли дождя оставляли на больших серых камнях мостовой чёрные отметины, словно какой-то неряшливый уличный живописец резко стряхнул свою кисть перед тем, как снова коснуться ею палитры…»
Или же такое, как, казалось бы, мимоходом сделанное упоминание о часах в чиновничьем кабинете, о котором сказано, что это: «Большие напольные часы, облачённые, словно в латы, в массивный корпус красного дерева, заполнили воцарившуюся в кабинете посла паузу переливистой мелодией, извлечённой из хитрого барабанного механизма начала века…»
В таком откровенно поэтическом стиле обрисовано и шествие двух человек через двор, что невозможно прочитать, не оставив его в своей памяти: «Раскатистое эхо шагов придворного офицера и следовавшего за ним генерала многократно отражалось от сводов и возвращалось вниз, создавая эффект присутствия множества человек, но на этот звук не появился ни один человек дворцовой прислуги…»
Можно без всякого преувеличения сказать, что Сергей Богачёв – не просто опытный и тонкий прозаик, но в буквальном смысле – художник, рисующий своим художественным словом прекрасные полотна. Ну как не остановиться и не перечитать ещё раз эпизод с появлением в романе «Венская прелюдия» монаха Джованни! Вот эти замечательные строки: «Походка уставшего монаха, прятавшего от дождя свою лысую голову под коричневым капюшоном из плотной ткани, наблюдательному очевидцу могла указать только на одно – этот человек, по всей видимости, хронически страдает какой-то болезнью ног. Он переставляет ноги медленно и тяжело, переваливаясь из стороны в сторону. Так основательно и медленно старый, видавший жизнь гусь бредёт на водопой годами истоптанной тропинкой. Стопы его, будто лапы птицы, осторожно ощупывают основу, на которую в следующую секунда переместится грузное тело. Взгляд его устремлён вниз, к ногам, в поисках возможных препятствий…»
А вот – эпизод из этого же романа о рыбе, поданной к столу гостям: «Глаза фаршированной стерляди имели вид блестящий, неестественно белоснежный. Её коричневая кожа с равномерными разрезами, блестела, будто была покрыта глазурью. Каждый ломоть этого произведения искусства венчала маковка из какого-то светлого соуса, а изо рта рыбы точала ветоска зелени, напоминавшая петрушку… Адъютант предпочитал стерлядь варёной. Когда в любимой громадной глиняной миске вперемежку с крупными кусками рыбы большими кусками лежит нарезанная на четвертины картошка, несколько тонко нарезанных кружочков моркови, всё это густо, плотно, сбоку свежая долька лимона, да на мясном бульоне, лучше бы – петушином, чтобы немного жирочка плавало на поверхности этого моря вкуса. А сверху мелко порезанная зелень. И обязательно в самом конце, когда ушица уже легонько парит и источает нужный аромат, следует в неё, кипящую и такую разноцветную, водочки добавить. На котелок – пяток рюмок и можно сразу накрыть крышкой, чтобы ещё не больше пары минут потомилась, иначе зелень потемнеет. Спирт от водки быстро испарится, но вкус блюда изменится кардинально…»
А каким щедрым (прямо, как по Гоголю!) изображается в этой книге накрытый для гостей стол, читая строчки о котором, просто невозможно сдержать появляющуюся во рте слюну: «Лента заполненных изысканными снадобьями столов начиналась почти при входе, где гостей встречал старший официант в хрустящем накрахмаленном фартуке и таким же белоснежном полотенцем на согнутой левой руке… Ровные ряды рюмочек были наполнены тремя видами водки – полынной, лимонной и обычной. Два ряда наполненных должным образом коньячных бокалов обрамляли эти ряды по окраинам с каждой стороны, и совсем уж высокие бокалы с шампанским возвышались отдельным строем, будто подчёркивая исключительность своего содержимого. Графины с квасом, словно пузатые стражники, расположились совсем рядом. Следующими в этом праздничном кулинарном параде выстроились закуски. Канапе, брускетти с гусиным паштетом, пироги с капустой и прочие кулинарные изыски, нанизанные на шпажки, словно пехотные полки, заслонили собой всё пространство белых скатертей, спускавшихся почти до пола…»
Я понимаю, что главное в творчестве писателя – это сюжет, образ главного героя и правда описываемой в книге автора эпохи, но всё же и умение обрисовать детали описываемых в книге людей и картины окружающей их жизни – отнюдь не второстепенное дело в литературе. И процитированные только что мною из книги «Венская прелюдия» запоминающиеся строчки Сергея Богачёва красноречиво показывают, каким должен быть настоящий писатель, помимо способности им выстраивать интересный сюжет и характер его героев. А именно – рисовать словом. Потому что мир, в котором живут его персонажи, должен восприниматься читателями живым и признаваемым как душой, так и сознанием.