СТАРИК И МАЛЬЧИК
Здесь скудное пространство для стихов.
Вокзал... Перрон... В Москву уносит поезд.
Среди метелей, рельсов и снегов
бредут вдвоем — мои душа и совесть —
старик и мальчик — мальчик и старик,
чуть шевеля замерзшими губами.
И мальчик тихо к дедушке приник,
так, как всегда мечтал приникнуть к маме.
Уехал поезд… (Это не из книг!..)
Бредут, плечом друг друга подпирая,
старик и мальчик — мальчик и старик.
И белый снег, над станцией витая,
один запечатляет этот миг.
Промчатся годы — мальчик подрастет
и дедушка сойдет к себе в могилу.
И только та, что ехала, поймет,
что не вернет всего того, что было.
И будут вновь над станцией снега,
и поезда нестись по свету будут
через снега в Москву и на юга,
от скудных дней к свершениям и к чуду.
Старик и мальчик, мальчик и старик —
так беззащитны, так невозвратимы...
Сюжет из личной жизни — не из книг,
но мной они по-прежнему любимы.
Не в силах время сдвинуть человек:
и деда нет, и мальчик тот — мужчина,
но та картина, что приметил снег,
она во мне живет неотвратимо.
Живет — как куст… Пускает поздний цвет,
всю серость дней прошедших прикрывает.
Как часто то, чего в помине нет,
для нас потом всех памятней бывает.
Иерусалим, февраль 2019
ПЕРВЫЕ СНЕГА
В ту зиму счастье было невозможно.
Но счастье шло из каждого угла.
Оно казалось с каждым вздохом схожим.
И я в ту зиму счастлива была.
Последний класс до дыр избытой школы,
а за окном снега.. снега… снега...
Мой первый принц — высокий и веселый —
меня манил в чужие берега.
Пожатья рук — как чудно и как сладко!.. —
и слаще, может, тысячей ночей.
Он был моим капризом и загадкой.
И важно,что не занят был, ничей!
Снега, снега... До дома без оглядки,
нет, мы не шли — летели и неслись.
В снежки играли и играли в прятки.
О, как неслась, о, как спешила жизнь!..
Зима промчалась!.. Счастья стало меньше!..
Принц стал серьезен!.. Близился итог!
В далекий город собирая вещи,
просила: «Ты черкни… хоть пару строк!»
Не написал... А я, как прежде, помню:
блеск фонарей.. снега... снега... снега...
Мир белым был — а стал сегодня темным.
Снега ушли в чужие берега.
Навек простясь с моей любовью первой,
я до сих пор скучаю и грущу,
что тех снегов — больших, душистых, спелых —
я никогда теперь отыщу.
Но чистота в душе моей осталась
тех самых первых, трепетных снегов.
Я вижу снег — а ощущаю шалость
и дальний свет манящих берегов.
И хорошо, что так легко и верно,
но чуда не свершилось, не срослось,
что той любви — большой, красивой, первой —
нам после запятнать не довелось.
И хорошо, что все идет, как надо;
далек и ярок наших жизней путь.
Пускай в мечтах, но все-таки я рада
из этих дней в ту зиму заглянуть.
Москва, март 2019
ПРИЧАЛ
Что вспомнить я могу о первом муже?!
Нет, он не умер... Просто мы другие!
Не стали ни удачливей, ни хуже.
И любят нас другие дорогие.
Пожалуй, вспоминаются свиданья
(луна над миром — чернота над бездной)
и первое любовное признанье,
неловкий поцелуй в подъезде тесном.
Катание в троллейбусе до дома,
кромсание семейного бюджета;
и булочка, как общая истома,
в неделю раз торчит в бюджете этом.
Обиды слов… отчаянье… пеленки...
И вдруг надолго замолчала память.
Скучает дом с оставленным ребенком.
Гремит вокзал... Перрон... На сердце — камень.
Закончен пир с обидными речами.
И, точно запоздавшая обновка,
последний кадр... Москва гремит ручьями...
А мы вдвоем сидим на остановке,
мороженое сочное жуем;
нам сладко оттого, что мы вдвоем.
А было то мороженое с болью,
с тревогой перемешано, с любовью;
и оттого мороженое это
я часто вспоминаю до сих пор.
Была весна и нас слепила светом,
почти безотлагательно — в упор.
Что вспомнить я могу о первом муже?!
Никто из нас любви не предавал.
Мы вышли в море жизни — вышли в стужу,
к нам был суров пустой его причал.
Любили так, как ветви любят ветер,
вода — песок... Мы верили в судьбу.
Беда лишь в том, что вырастают дети,
и на любовь теперь у них табу.
Но жизнь течет своим привычным ходом.
И что скрывать?! Мы не в ладу с судьбой,
что по чужим вокзалам, теплоходам,
а все-таки ведет нас за собой.
Но счастье в том, что вырастают дети.
И дай им Бог, чтоб легче был причал,
чтоб их не злой — а самый добрый ветер,
на жизнь с любовью первой обвенчал.
Москва ‒ Петербург, апрель 2019
А БАБУШКА ВСЁ ПЕЛА
Был жаркий день… А бабушка всё пела,
на дольний мир раскинув два крыла.
Она впервые пела, как хотела.
Она впервые пела, как могла.
Шумела дочь: «С ума сошла старуха!
И голос-то совсем уже не тот!
Вчера божилась, что не слышит ухо!
Сегодня, вон: расселась и поет!»
И муж ворчал: «Ну, дескать, ты распелась!?
Здоровье, что ли, мать, побереги!»
А самому ему сказать хотелось:
«Хоть отмерли у бабы две ноги,
а как поет!.. И хороша, как прежде!»
И, покурить пристроясь у крыльца,
он замечал и красоту, и нежность
ее тоской изрытого лица.
Она же пела все сильней, все проще.
И, точно бусы, звуки из груди
выстраивались в те леса и рощи,
которые остались позади.
В саду — кусты заслушались клубники,
плетень, обнявший яблоню слегка.
И солнечные блики, блики, блики
всё больше заполняли облака.
_____
Закат алел... А бабушка всё пела...
Дочь мылась в бане... Муж готовил щи...
А песенка, как ласточка, летела,
светилась, точно пламя от свечи.
Теперь в саду один остался — мальчик,
песочный замок строивший впотьмах.
Он смутным был смятением охвачен,
он растворялся в звуках и в мечтах.
То шел в огонь, плечо подставив другу,
а то корабль пиратский штурмовал,
то в цирке мчал на лошади по кругу,
то на ракете к звездам улетал.
_____
Закат погас… А бабушка всё пела...
Еще поет!.. Уже прошли года!..
Поет легко, свободно, неумело,
через озера, горы, города.
И двор затих... И яблони не стало.
И баня накренилась на плетень.
Но бабушка петь в небе не устала.
Одна поет над миром — целый день.
И, прислонившись к старенькой калитке
и вспоминая замок из песка,
бросаю милой бабушке улыбки,
через века бросаю, в облака.
_____
Теперь скажу немного про искусство:
я выучила бабушкин урок —
искусство там, где наполняют чувства
параболу тобой рожденных строк
уже не для похвал и не для славы
(и не в ферзях спортивный интерес).
Оно не бередит — а лечит раны
и оттого касается небес.
Москва ‒ Петербург, ноябрь 2019
КОГДА ОНА СЛУЧАЕТСЯ ‒ ЛЮБОВЬ…
Промозглый день... Остатки жидких щей...
И в парке предобщаговском, ручейном
жгут фонари остатками свечей
и счастьем заблудившимся, ничейным.
А мы, схватившись за руки, вдвоем,
ручьев и фонарей не замечая,
восторг любви, как воздух, горлом пьем,
всю бренность дней на щепки разметая.
Когда она случается — Любовь
высокая, почти что неземная,
не думаешь... Она — и плоть и кровь.
Не даром так рифмуется... Иная
при ней и суть, и форма бытия,
иные облака, иные лица,
а мир не разобщен на «ты» и «я»;
им только вместе можно насладиться
и каждый час судьбы благодарить.
...Но это в прошлом! ...Тени — точно замки...
Деревья обрамляли счастья нить —
дорожку в парке… Не гудки — шарманки,
не голоса — а песенки неслись!
О, как неслась!.. О, как бурлила жизнь!..
И мы вдвоем, врываясь в царство света —
общага, лифт коричневого цвета, —
неслись, как небожители земли,
на наш этаж в зеленой краске — пятый.
Каскады звезд, мерцавшие вдали,
а город спал, как черный пес лохматый,
что задремал в ночи у наших ног.
В сближеньи губ мы обретали крылья
в пространстве, где влюбленных любит Бог.
А разлучить их?!. Вся земля бессильна!
…Но это в прошлом!.. Стали фонари
всего лишь в скудном парке фонарями.
И больше в наших жизнях нет любви,
чтоб волшебство и мир творила с нами.
Но мы — запомнив выси бытия —
в их мягкий свет до времени летаем.
И где есть ты — там вечно буду я!
Не знает мир — но мы об этом знаем!
Москва, февраль 2020
МАТУШКА
Мне долго прослужил ее совет:
«Не в том секрет, чтоб приближаться к свету,
а в том, чтобы в себе увидеть свет,
его хранить и с ним идти по свету».
Двор монастырский... Лестница-дуга
в прохладу келий... На душе — усталость.
Мне — восемнадцать... В сердце — духота.
А я тогда и вправду задыхалась.
По небу — мерный звон колоколов,
а по земле — тропинки, клумбы, грядки.
Хотелось, чтобы приняли без слов
и чтобы приютили без оглядки.
Сбежать хотелось от понятья «жить»,
как будто вечность простоять на пирсе
над морем тем, которое кружит,
уносит в бездны и бросает в выси.
Пускай другие плещутся, плывут,
ждут кораблей, с пучиной жизни спорят,
смеются, плачут, ссорятся, поют
и по ночам любимых беспокоят.
Пускай они!.. Но тут она вошла.
— Ты, дочь, ко мне?
— Хочу у вас остаться!
— Ты верующей сколько лет была?
Молчу... Потом приходится признаться.
— Сюда не жить приходят — отдыхать!
Но для мирских наш отдых необычен!
На службы в пять приходится вставать!
Взгляни на двор!.. Он тоже не вторичен!
Ты грядки полешь?.. Я опять молчу.
— Переночуй!.. А там... — домой с рассветом.
Все, что дано нам в жизни, по плечу;
ты вспоминай, пожалуйста, об этом.
И в том и суть, чтоб в мире сеять свет.
И в том и путь, чтоб через все тревоги,
через десятки самых разных лет,
и не по общей — по своей дороге!..
_____
Двор монастырский... Звон колоколов...
Сиянье белых стен над Вяткой сонной.
Ах, матушка, я б заглянула вновь,
но даже имя не сумею вспомнить.
Ах, матушка, я помню твой совет,
но сил для бури жизни не осталось.
Спокоен стал и холоден мой свет,
и всё сильней душевная усталость.
Нет... Я сбежать от жизни не хочу,
в ней многое, о чем приятно вспомнить,
но многие, о коих я молчу,
давно ушли из этих дней и комнат.
И — ты прости — не радостен уход.
Я помню, что по силам и дается,
но каждый новый, каждый светлый год,
в нем кто-то не спешит, а остается.
И как дать силы, сколько нужно рук,
чтоб те, кого люблю, в кого я верю,
не замыкали этой жизни круг,
а снова в жизнь распахивали двери?!