ВАСИЛИЮ ШУКШИНУ
Стакан наполовину полон или пуст –
о том философы ломают копья.
Пусть…
Всё это слов искусная игра.
Посуда мелкая в России не в чести:
уж пить – так вёдрами, а лить – как из ведра,
да с полными дорогу перейти!
Любить, как на вечерней на заре
купает лето сосны в янтаре…
А в час урочный рубануть с плеча,
сметая всё, что встало на пути.
И, чтобы унесла тоску-печаль,
букашку малую с ладони отпустить…
Что нам стаканы да мензурки!
Что нам канканы да мазурки –
от русской «Барыни» заходятся меха!
Душа поёт...
Чужой, её не трогай –
ей без того два шага до греха.
Да шаг до подвига.
И только миг – до Бога.
ПОЭТУ
Коли вышло, что
ты поэт – аминь! –
не тебе за стол
с винегретами,
не тебе поднос
с разносолами –
без того давно
в горле солоно.
Будь строка проста –
песня сложится…
Душу б выпростать,
а не можется…
Истопить бы печь
да берёзою,
со слезою спеть
нетверёзою…
Степь широкая,
Русь великая –
с поволокою-
повиликою.
Не согнуть её,
не понять её,
в ней распутие,
что распятие:
погибать в бою,
жить ли сызнова –
то ли свадьбою,
то ли тризною…
В пир ли – во́рону,
в мир ли – соколом,
дать ли поровну,
встать ли около…
Маято́ю жить –
только маяться.
Ты своё скажи!
Толку-то каяться.
Да взметни с утра,
зная кару сам,
на семи ветрах
душу –парусом!
***
Жара-а... Расплавленный автобус
развозит липкие тела.
У раскалённого стекла
обречена и таю, чтобы
себя доставить… Но куда?
И что за мука – эти лица!
Уйти. Уехать! Застрелиться!!!
…И там воскреснуть, где вода
так нежно трогает колени,
где воздух – как из родника,
и в белом – смуглая рука…
И там девчонкой, от волненья
смеясь, кружиться на бегу,
влюбляться в лесенки крутые…
И в Вас… Неважно, что «на ты» я
пока решиться не могу.
Вдруг, не раздумывая, с Вами
в пустую улочку свернуть
и… в поцелуях утонуть,
едва разбавленных словами.
И под бессвязное «о Боже…»
сойти отчаянно с ума,
вдыхая пряный аромат
вобравшей море тёплой кожи.
***
Уже у выхода зима,
но заболела я.
Упало небо на дома
свинцово-белое.
А с ним, обманчиво легка,
соседкой пьяною
пришла – и дулом у виска –
тоска диванная.
И бьётся птицею в грудной
раба невольная.
Оцепенев, гляжу в окно
прямоугольное,
как теребят ветра тугие
гнездо воронье…
Межрёберная февралгия,
левосторонняя…
***
Ты, не глядя под ноги,
закусив удила,
мчишь, не видя дороги,
и не чуя седла.
И, с судьбою не споря,
веселишь седока,
И беснуются шпоры
в запотевших боках.
Ах, как пахнут свободой
степь, ветра да ковыль!
Но врезаешься сходу
мордой в тёплую пыль…
Седоку дела мало:
не велик и урон.
Что же в зареве алом
так черно от ворон?
И в палате, как в склепе,
зажимаешь в горсти
горечь слёз и таблеток.
И надежду спастись...
***
А снег ушёл.
Никто и не заметил.
Пропал.
И будто не было его.
И, странно, –
ничего на белом свете
не изменилось.
Ровно ни-че-го.
Он таял тихо,
становясь похожим
на груды грязно-белых простыней,
и тем мешал,
что просто был… О Боже,
не уготовь той участи и мне.
Избавь от беглых и с досадой
взглядов,
от дома, где поймёшь в конце пути,
что оставаться
больше здесь не надо.
Но некуда и незачем идти…
Не дай-то Бог!
Уж лучше бы в зените
чуть улыбнуться,
всё прощая всем,
и молча, не оглядываясь
выйти.
Как могут только те,
кто – насовсем…
***
Время, решу я, наверное, лечит,
и постучусь в дверь, обитую грустью...
Впустят ли?
Впрочем, конечно же, впустят.
Вспомнят ли?
Ну, а вот это едва ли.
Голос... Проём и ... Знакомые плечи...
Взгляд!..
Нет. Не вспомнили.
Не забывали...
***
Во что-то веря, но не веруя,
сквозь миллион оттенков серого
и одиночество в сети
порою так безумно хочется
в том далеке, ещё без отчества,
себя счастливую найти.
Домой прийти смешной и маленькой,
снег принести в замёрзших валенках,
а на спине – следы снежков…
И улыбнуться, и зажмуриться,
вдохнув с дымком морозной улицы
волшебный запах пирожков.
А в горький миг, когда обиды ком,
нырнуть под одеялко-облако,
и, с головой зарывшись в нём,
уткнуться мокрыми ресницами
и рассказать ромашке ситцевой
о детском горюшке своём.
И утром, солнцем разлинованным,
что дарит нам надежды новые
и день – как с чистого листа,
проснуться от кота соседского
и замереть от счастья детского,
где жизнь прекрасна и проста.
ВЕСНА
Подарила сосуд из Тайны –
восхищался и гладил нежно.
Но однажды разбил. Случайно,
отодвинув на край небрежно.
И рассыпалась на осколки,
и дышать перестала – нечем.
Долго так умирала… Сколько?
Разве вспомнишь? Казалось, вечно.
...Всё течёт. Всё меняет формы.
Снова небо. Улыбки рядом.
И соскучился старый двор мой,
и коты мне безумно рады.
Солнцем брызжет весна шальная;
Пью взахлёб сумасшедший воздух!
Вдруг:
– Ну, здравствуй. А я вот, знаешь..?
– Знаю. Поздно…
***
Ты ушел… Хотя и рядом
куришь у окна неслышно,
смотришь в вечер, брови сдвинув,
и не скажешь, почему…
Но в дуэли этих взглядов
я не буду третьей лишней,
а, в твою уткнувшись спину,
просто тихо обниму.
Старый свитер пахнет дымом
и теплом воспоминаний,
где по счастью, как по лужам
в летний дождик – босиком.
Твой уход – необходимость,
но потом вернешься – знаю,
ведь когда желанной нужен,
возвращаешься легко.
***
Вышло утро на поля –
солнце расплескало!
А мне бы в небе журавля –
ох, синицы мало…
Мне бы в лес, да чтоб пропасть,
но не заблудиться;
с родником целуясь всласть,
свежести напиться!
Мне б рассудок потерять
в пряном разнотравье
и до ночи загулять
с пьяными ветрами…
А потом, глаза закрыв,
разбежаться мне бы…
Руки-крылья…Вдох…Порыв!
И ворваться в небо!
Но спокойно и тепло
с преданной синицей.
Только тянет на крыло
с журавлём, что снится…
***
Е. Ю.
В июльской зелени листвы
вздыхают сумерки лениво,
и рядом, чуть забавный, Вы…
Наш разговор неторопливо
ведётся будто ни о чём…
Но мысли строчкою прошиты:
«Как быть с подобранным ключом?
Ведь он не нужен – всё открыто…»
Вдруг робкий уловила взгляд
и поняла: Вы с той планеты,
где Женщину боготворят
и посвящают ей сонеты,
где, сном любуясь на заре,
целуют нежные запястья
и где готовы умереть
за миг подаренного счастья.
***
Ах, не судите, господа –
вам свыше мантия не выдана.
И в час назначенный Суда
не перед вами скорбно выйду я
с повинной светлой головой.
И слух ласкающего хруста
не ждите от меня – живой –
на вашем ложе «от Прокруста».
Вы благородны?! На словах…
И вот, сомнения рассеяв,
я нахожу – увы и ах! –
обыкновенных фарисеев.
То не в укор – прошу простить:
несовершенство – наше право.
Позвольте мне собою быть,
как позволяю это я вам.
Пусть души отданы в музей
и коронованы дензнаки –
я верю в искренность друзей
и в благодарный взгляд собаки.