В тесном здании старого читального балагана стояла тишина. Бережно вытирая пыль, Маайа раскладывала книги по полкам. Внезапно ей показалось, что кто-то пристально следит за каждым ее движением... Женщина вздрогнула от неожиданности, глаза ее скользнули по безмолвным рядам книг и остановились на семитомном сборнике произведений Платона Ойунского. Книги в темно-бордовых, цвета крови, переплетах, пережившие страшные годы репрессий – произведения, которым теперь ничего уже не грозит...
Маайа взяла первый том, бережно перелистала пожелтевшие страницы, кончиками пальцев осторожно погладила обложку. Сердце заколотилось, напомнив давно забытые времена.
Маайа выросла среди книг, потому что ее отец Ньукулай был заведующим читальным балаганом. Девушка пошла по стопам отца – стала библиотекарем. Книги...книги... Как и у людей, у них тоже своя ранимая душа, свой тернистый путь, своя нелегкая судьба...
Маайа берегла как зеницу ока семитомный сборник Платона Ойунского – последнюю память об отце. И она снова вспомнила далёкий летний вечер рядом с ним, как будто это было только вчера. Привычно перебирая сети, отец тогда начал свой рассказ тихим шепотом, как бы боясь чего-то.
***
– Доченька, Маайа, подай-ка водички, в горле пересохло... Открою тебе одну мою тайну, я хранил её долгие годы. Жизнь теперь другая, годы мои уже не те, да и сны нехорошие снятся, – начал Ньукулай, пристально всматриваясь вдаль.
– Отец, я мигом. Рассказывай, я – вся внимание, – Маайа почему-то разволновалась.
– Вы, молодежь, наверное, слыхали про репрессии… Начну по порядку. Только потом не рассказывай кому попало...
– Отец, я читала о репрессиях в романе народного писателя Якутии Далана "Судьба моя". Верь мне: я никому не расскажу.
– О том, что Далан по ложному доносу был репрессирован в 1952 году, я знаю. Тогда же арестовали молодого писателя Афанасия Федорова и студента пединститута Михаила Иванова. К счастью, после смерти Сталина репрессии заглохли, жизнь наладилась. А семитомник Платона Ойунского был переиздан с 1958 по 1962 год.
– Да вашему поколению пришлось пройти через все страдания и горести тех лет…
– Послушай, милая... Когда-нибудь расскажешь своим детям и внукам об их дедушке, – начал свой рассказ Ньукулай, закуривая трубку.
***
В начале 50-х годов прошлого века я, имеющий семь классов образования, что по тем временам было немало, заведовал читальным балаганом. Был полон молодого задора и энергии, работа спорилась. Но в один прекрасный день вышел я вдруг получил телеграмму: «Запретить чтение произведений Платона Ойунского. Книги данного автора сжечь до единой» В конце телеграммы стояло грозное предупреждение: "Исполнение приказа будет проверено". Как мы уже говорили, это были страшные годы репрессий, но я знал, что народ саха не спешил заклеймить позорным ярлыком "враг народа" талантливого писателя, основоположника советской литературы в Якутии, известного всем нам общественного лидера Платона Алексеевича Ойунского. Мне очень нравились его произведения, стихи его я выучивал наизусть и читал вслух, восхищаясь прекрасным поэтическим слогом... И мог ли я своими собственными руками уничтожить такие замечательные произведения?! Конечно же, во мне победило желание защитить их, сохранить, спрятать до поры до времени от злых глаз.
В эту ночь я не сомкнул глаз в поисках нужного решения. А наутро сколотил из толстых досок добротный ящик, выстелил дно газетами и уложил на них книги плотными рядами. Заколотив крышку ящика, для начала задвинул его под собственную койку. Целый день искал подходящее место, где бы можно было его упрятать, понимая, что если ящик обнаружат, – мне несдобровать. Но и если его, к примеру, зарыть в землю где-то в лесу, подальше от дома, то книги от сырости могут попортиться. Поэтому я поставил ящик в углу нашей кладовки и забросал разной рухлядью. Когда пришел запрос об исполнении приказа, ответил, что выполнил распоряжение в лучшем виде. К счастью, ни начальство из Якутска, ни милиция больше не поинтересовались книгами крамольного поэта, никто не стал меня проверять и чего-то выпытывать. Ящик с книгами был благополучно всеми забыт. Кроме меня, конечно.
***
Наступил 1956 год. В стране настали новые времена, был развенчан культ личности Сталина. Попавшие под репрессии были оправданы. Люди вздохнули свободно. Лучшие сыновья якутского народа, цвет якутской интеллигенции Аммосов, Ойунский, Барахов, Васильев тоже были реабилитированы. Их добрые имена были возвращены народу. К большому сожалению – посмертно…
Главное для меня – было восстановлено доброе имя Платона Ойунского! Как я был рад – будто ожил, заново родился очень дорогой и близкий мне человек. В тот день, когда я услышал весть об этом, не было на свете человека счастливее меня! Я тут же пошёл в кладовку, нашёл заветный ящик и занёс его в дом. Когда открыл крышку, в нос шибануло затхлостью, но, к счастью, с книгами ничего не случилось. Они были целехонькими, хоть и целых четыре года пролежали в тёмном ящике, как в тюрьме... Я даже всплакнул над ними и успокоился, только расставив по полкам.
Тогда-то я и задумался над тем, как течение времени изменяет жизнь. И надо ли человеку всегда «соответствовать» требованиям времени?.. Что было бы, если бы я тогда, следуя приказу, сжег эти книги?.. Или бы открыто воспротивился этой ненавистному распоряжению?.. Что было бы со мной?.. Какова была бы моя участь?.. Мне теперь кажется, что это сама Судьба спасла меня от невзгод.
Доченька Маайа, теперь в твоём читальном зале много книг моих любимых писателей. Среди них, конечно, и эти семь томов Платона Ойунского! Когда я беру их в руки, они будто благодарят меня как живые, и на сердце у меня становится теплым-тепло... В своём завещании молодому поколению Платон Ойунский написал: «Я хочу и очень надеюсь, что якутский язык не только не исчезнет со временем, но и дальше будет развиваться"… Для маленького народа потеря родного языка сродни потере жизни. Якутский народ будет жив, пока жив будет его язык. Вы, молодые, в ответе за его развитие и процветание…
Старик Ньукулай закончил свой рассказ…
Маайа расчувствовалась. Перед её глазами стоял белый как лунь старенький отец, тяжело опираясь на костыли. Грудь Маайи распирало от гордости, благодарности и любви к этому безмерно близкому, родному человеку, который совершил настоящий гражданский подвиг – сумел постоять за прекрасное и доброе! От этих чувств у Маайи будто крылья выросли за спиной и маленький читальный балаган вдруг стал светлей, шире и выше.
Перевела с якутского Л.Д.Григорьева