Глава 3. ПЕРЕГОВОРЫ В АМСТЕРДАМЕ
1703. 27.12. Голландия. Амстердам. Джеймсу[1] Брюсу 33 года. Витусу Берингу 22 года
Дождь сменился на солнечную россыпь отблесков шумных мелких волн без конца и края. Борт отошел далеко от берегов, что чуть тревожило пассажиров. Балтика вызывала у Брюса всегда одну и ту же зубную боль. Неистребимую. Ноющую. Это не по летам старило выбритое лицо носогубными складками, делая выражение рубленным, суровым, даже чуть брезгливым. Брюсу не нравились скрипы голландского судна. Не вызывала симпатий голландская речь матросов с их обычными низкопробными шутками. Раздражали простонародные песни.
Отдавая себе отчет в том, что является славным потомком шотландских королей, он не опускался даже до бесед с капитаном торгового корабля. Брюс также понимал, что море не особенно-то притягивает его воображение, ибо дед его и отец давненько укоренились в России, в Немецкой слободе. Получив прекрасное образование, Джеймс Дэниэл Брюс, перекрестившийся «для порядку» в Якова Вилимовича, рано пристрастился к математическим и естественным наукам, но заниматься ими на торговом судне, возвращающимся в Амстердам, было бы непозволительной роскошью.
С приближением голландских берегов море приобретало нежность, ветер насыщался теплою бархотностью испарины. Сам портовый город наполняли взаимоисключающие друг друга ароматы от тухлой гниющей рыбы и наваристого горохового супа до свежего лимонного дерева, благоухающего в кадке на подоконнике.
Корабль не успел ни к первому дню рождества, ни ко второму. 25 декабря здесь отмечали Eerste Kerstdag (Первое Рождество) и 26 декабря - Tweede Kerstdag (Второе Рождество), а сегодня только пьяные и сытые горожане вальяжно выводили детишек на прогулку, чтобы подавать калекам и нищим.
Где-то в центре трубил голландский рог, отдавая должное древней легенде, что в святую ночь можно стать свидетелем «дикой охоты» злых духов под предводительством Водана. Чтобы спугнуть адских охотников в городе трубят по нескольку дней в рождественский рог. А утром 27 декабря 1703 года звучало их несколько сразу - один металлический и три деревянных, наверное, длинных, до полутора метров, потому как по звучанию очень густых.
Брюс в сопровождении своей делегации - нескольких офицеров низших чинов, неторопливо спустился по сходням деревянного настила на булыжную набережную Амстердама, омываемую в этот зимний день неожиданно-теплыми волнами.
Отказавшись от услуг местных зазывал в гостиные дома, он первым делом решил исправить службу, нанести визит к русскому послу, и вместе с ним отправиться в Морской кадетский корпус, школа которого по праву считалась теперь лучшей в мире.
Да и своих дел было немало. Все они связаны с наукой: посещение книжного магазина, бумаго-печатной фабрики, часовых мастерских и дома по производству химических приборов…
Радостные голландцы уже два дня как справляли Рождество, заметно отличающееся от празднования этого святого праздника в других странах. Да, простые моряки-романтики, кухарки и продавцы цветов по большому счету и представления не имели в большинстве своем о существовании каких-то строк в Евангелие про рождество Христово. Улицы и деревья были украшены венками настоящих ароматных елей. Несмотря на божий день, всюду догорали толстые белые свечи в пуансеттиях[2]. Витрины магазинов демонстрировали сказочные сценки. А главная площадь гудела рождественской ярмаркой.
Яков, конечно же, не верил голландским суевериям, будто бы в Рождественскую ночь животные начинают разговаривать по-человечьи, а вода волшебным образом превращается в хорошее французское вино. Поэтому, когда попал в объятия русского посла Измайлова[3], вместе с ним закупился и жареными ребрышками и хорошим французским вином.
На подоконниках кадетского корпуса были выставлены, как сами голландцы называли это рождественское убранство, «иерихонские розы», хотя на розу эти растения похожи были меньше всего, и другие странные вечнозеленые цветы, привезенные вездесущими мореплавателями из дальних южных стран.
Небольшого росточка начальник учебного заведения[4], полненький и, возможно, из-за этого нежноликий, к нежданным гостям из России по великолепной лестнице спустился сам.
Двухметровый красавец Яков Брюс, принарядившись в натуральный белый парик, в щеголевато-вышитый золотыми галунами военный китель, черную фетровую треуголку, что делала его еще выше, и в идеально-белоснежный шелковый шарф, придающий торжественность любой встрече, не стал делать ответного реверанса, а кивнул одною лишь головой.
Он не любил долгих «форпле[5]». Объяснил, что прибыл от русского царя с благодарностью за прошлое посещение. Передал великолепного качества сибирскую «меховую рухлядь[6]» начальнику морского кадетского корпуса, а тот, воссияв от изумленья, пригласил гостей по местному обычаю развлечься за рождественской трапезой игрою в «бобового короля».
Весьма благодарный за царские дары, он улыбался, пытаясь по бесстрастному лицу Брюса определить, доволен ли гость, велел принести горячий грог и оставшихся со вчерашнего дня разных oliebollen - жареных пончиков с яблочной и кремовой начинкой, присыпанных пудрой.
Сопровождающие Якова Вилимовича офицеры на невиданное в России ароматное угощение отреагировали с энтузиазмом. Однако, сам Брюс не спешил. От жаренного во фритюре голландского взбитого теста oliebollen у него случалось что-то вроде сильной изжоги. И опытный вельможа, не смотря на голодную музыку в животе, терпеливо ждал вечернюю трапезу в русском посольстве с традиционным в рождественские праздники супом с копченостями.
Тем временем в залу пришли еще дамы и другие господа. Стали весело играть в «бобового короля». Выбирали из присутствующих королеву, придворных, Черного Пита. Суть игры была в том, чтобы всем повторять движения за королевской четой.
Всем было очень весело. Особенно под французское вино, что принесли с собой гости в большом количестве.
Местные радовались таким гостям, чуть ли не больше, чем пресловутому своему Керстману, называемому также и Синтерклаас[7].
Хитрый Брюс, подливал начальнику то грога, то вина, делая это изящно. Убедившись, что хозяин достаточно раскрепостился и повеселел, да под вчерашние старые дрожжи, осторожно приступил к основному пункту визита.
Вальяжно вытянувшись на стуле во все свои длинные ноги, он мечтательно произнес, что хорошо бы уехать в Россию не с пустыми руками… и попросил посоветовать, точнее, порекомендовать, кто был бы достоин службы в России у царя Петра. Лучшее, он естественно, оставляет на службе Голландии, «а ему уж так, чтоб-нибудь из нескольких выпускников, кто попроще»...
Начальник тут же дипломатично продемонстрировал свою договороспособность и отдал приказ принести списки кадетов, сообразив, наконец, с чем были связаны столь щедрые дары.
- Не надо списки, - поправил Брюс на голландском, который превосходно знал с детства, - принесите ведомости успеваемости выпускников кадетского корпуса по всем предметам.
- Исполняйте! - подтвердил начальник.
Обе высокие персоны для ведения дальнейших переговоров перешли в кабинет.
Голландец, судя по всему не подразумевал, да и не догадывался, кто на самом деле оказал ему высокую честь. А ведь это был сам Брюс, что в этом году русским царем назначен к армии, стоявшей под стенами Шлиссельбурга[8]! Сам Брюс, что получил командование всей русской артиллерией при взятии Ниеншанца! Сам Брюс, что присутствовал при закладке крепости Санкт-Петербурга! Сам Брюс, что готовился исправлять должность генерал-фельдцейхмейстера русской армии!
Блаженно отпивая маленькими глоточками любимое и безумно дорогое французское вино, душа-парень начальник Морского кадетского корпуса Амстердама думал о надежно припрятанных богатых русских дарах, и о том, что после, не спеша, рассмотрит их как следует!
Яков Брюс, оторвавшись от созерцания розовощекого толстячка, бегло просмотрел длинные ведомости. Отобрал несколько человек, прежде всего успевающего по всем корабельным предметам датчанина Витуса Беринга. О нем Брюс уже слышал среди других, в том числе и от адмирала Крюйса. По свойственному ему дипломатическому таланту, Яков тактично стал задавать вопросы, не относящиеся к предмету, хотя и более всего интересующему.
Темы он подбирал разные. Как психолог зная, если задать пять простых вопросов, и человек на них вынужденно ответит правду, то на очень быстрый и неожиданный главный шестой, даже если и пожелает скрыть ответ, правда неизбежна.
Расхваливая Морскую школу, весь голландский флот, директора и новоиспечённых выпускников, Брюс приманкой искусно скрывал острый крючок. Хозяин кивал, мол, такая ответственная работа и такие офицеры для флота очень нужны.
- Ну, а что скажете по поводу датчанина… из Хорсенса, у него с грамматикой вроде не важно… - морщился хитрец из России, - плохая наследственность?
- Ой, датчанина берите, – махнул рукою с готовностью толстячок, - Он из семьи разорившейся аристократки и таможенного работника, третий в семье ребенок. Но никак не последний. Намучились мы с оплатой за обучение. Ни единого месяца не пережили, чтоб не оказалось задержки, - бойко излагал прирожденный администратор, - Просто кошмар! Но кстати, вы напрасно обращаете внимание на успехи его по гуманитарным предметам. Брат его деда по материнской линии знаменитейший в Дании королевский историк! Так то!
- А что с фамилией? Я вижу имя отца Йонас Свендсен.
- Так он Беринг по матери, Анны Педерсдаттер Беринг. Он же датчанин!
- То есть… они совершенно бедные?
- Совершенно!
- Плохо. Очень плохо, - продолжал игры Брюс, несказанно обрадованный такому известию, - Разве что еще посмотреть здесь…- поморщившись, развернул документы с менее успевающими.
- Нет-нет! Беринг – то, что вам надо! Морскому делу обучен исправно. Он там с детства в городе своем с кораблями. Семья хоть и многодетная, зато набожная и законопослушная. Беринг мальчик живой. Быстрый. Закаленный. Неизбалованный. Да, его тут почти все шкиперы и матросы знают!
Людей для русского флота за границей всегда отбирали щепетильно и долго.
- Матросы, говорите… - свел на переносице брови Брюс… - ну не знаю, поможет ли будущему капитану это вести военное судно…
- Еще как поможет! – обиделся, задетый за живое, директор Академии, раздувая ноздри от праведного негодования. Ведь именно этому обучали будущих шкиперов и капитанов – в первую очередь обеспечивать личный состав, а потом себя.
И Брюс уже было подумал, что переборщил, мгновенно завершил свой цирк:
- Ну что ж, раз вы так уговариваете…то, пожалуй, можно его позвать... и еще вот этих со второго… Но сначала Беринга.
- Позвать Витуса Беринга, - тут же прозвучала команда, - И кадетов со второго отделения. Всех.
Через полчаса в кабинет вошел спокойный молодой человек, лет двадцати, в форме моряка голландского флота.
- Мы побеседуем? – настойчиво направил Брюс свой взгляд на начальника, в смысле, чтобы хозяин их оставил наедине.
И тот правильно всё понял, тем более, что гипнотические повадки Якова Брюса действовали на большинство людей безоговорочно.
- Прошу вас, присаживайтесь, - любезно пригласил Яков Велимович молодого человека составить ему компанию.
Сам налил вина. Пододвинул oliebollen с яблоками.
Предчувствие чего-то решающего в его жизни, поселившееся в сердце, не позволило Берингу пригубить бокал. В четкой тревоге перемены судьбы, которая обозначилась при виде шикарно одетого вызывающего иностранца с пронзительным умный взглядом, на щеках ярко выступил румянец.
- Вы любите сладкое?
- Благодарю вас, - поклонился будущий капитан. Но тут же прямо и дерзко-пытливо взглянул Брюсу в глаза, - я полагаю, вы пригласили меня не по случаю рождества.
- Не по случаю, - согласился Брюс, удержав прямой взгляд. Редко кто так мог глядеть ему в глаза. И он оценил этот вызов.
Оба немного помолчали. Русский посланец прервал пуазу первым:
- Так чему вас научили в кадетском корпусе? Вы знакомы со строительством кораблей?
В уме Витуса возродились и ярко вспыхнули его мальчишеские мечты, когда мастеря лодки, играли они в неизвестные моря и собирались добраться до другого конца света - до Китая... Отроком попал он на борт большого парусного судна, где приобрел опыт как смелый и способный моряк.
- О, да, - кивнул быстро Беринг, - я с детства не избегал этой работы!
Брюс изучал взглядом остальные бумаги:
- Я смотрю, вы дважды совершали плавание в Ост-Индию[9]?
- Так точно.
И снова пауза…
- Вы слышали о России?
Ах вот оно что… Знакомство Беринга после возвращения из Ост-Индии в Амстердам с адмиралом Крюйсом…
- Да, - затаив дыхание кивнул Витус Йонассен. И внутренним голосом стал молиться, чтобы это не оказалось рождественским сном.
Конечно, он мечтал о головокружительной карьере у русских, учитывая скорость, с какой царь Петр развивает Россию! И строит флот. Но более того мечтал, чтобы им гордилась безнадежно беднеющая многодетная семья, и матушка и тетушка и братья и сестры...
- Мы говорили с господином вашим адмиралом о том, что границы вашего государства растут… - уклончиво ответил Беринг, ничем не выдав волнения.
- Я предлагаю вам юноша, Витус Йонассен Беринг, продолжить службу под русским флагом, – очень просто предложил Брюс, и затем, не дожидаясь ни согласия, ни отказа перешел, как это он обычно делал, к сопутствующим подробностям, - Сегодня вам выдадут офицерскую форму, сами понимаете, она шьется из более добротного сукна, чем… - он оглядел с ног до головы парня… - чем простая морская. Кафтан, камзол, штаны, чулки, башмаки, галстук, шляпу и епанчу. Ежемесячно вы будете получать крупы, муку, мясо, рыбу, табак, водку, свечи. Все, что положено для жизни. Жалование ваше, пока такое, - Яков Брюс положил на стол баснословную сумму, которую Витус не видел со дня рождения, - но учитывая то, что вы в звании подпоручика, как мне видится, исходя из ваших способностей, долго не задержитесь, то и денег будете получать соответственно чинам, добытым на службе.
С созданием в России Петром Великим регулярного флота для нижних чинов и матросов был введен костюм, состоящий из элементов голландской морской одежды — широкополой шляпы, коротких штанов зелёного цвета, чулок, кожаных туфель и грубошерстной куртки серого или зелёного шерстяного сукна, скатанного почти в фетр. Именно в такой предстал перед Брюсом Беринг. Но обмундирование русского морского офицера сильно отличалось.
- Прошу к вещам относиться бережно. Ибо наш царь сердится, если с таким трудом созданное, не берегут[10]. Но мы же не станем подвергаться суровым наказаниям. Да?
Ошарашенный Витус Беринг только кивнул в ответ, не смея взять денег.
- Пойдемте, я познакомлю вас с вашими будущими коллегами. Они дадут несколько уроков русского языка, пока вы будете добираться до Санкт-Петербурга. Да, и… Вот еще возьмите подъемные[11], - отсчитал дополнительные деньги Яков Брюс, будто уже получил согласие, - вы смело можете оставить их родным, если пожелаете, любезный, в России вам с этого дня гарантировано офицерское жалование.
Сказав это, напомаженный щеголь собрался покинуть удивленного Беринга.
- Мой контракт на полгода? На год? – воскликнул Витус.
- Лет на двадцать, думаю, вам работы хватит… - на ходу бросил Брюс. – А то и на сорок…
Так, поступивший на русскую службу двадцатитрехлетний Беринг на первых порах был назначен командиром небольшого судна, доставлявшего лес с берегов Невы к острову Котлин, где по приказу Петра I создавалась военно-морская крепость Кронштадт.
Через пару часов каждый из них чудным образом оказался в одном и том же месте, в самом сердце квартала старого города в кирхе Ауде-керк, посвященной Святому Николаю[12].
Век за веком католическая церковь росла вширь и ввысь. К основному прямоугольному объему пристраивали новые боковые приделы, трансепты и многочисленные капеллы. В результате, получился целый город, состоящий из десяти капелл, колокольни и баптистерии.
Оба из них возжигали свечи Святому Николаю не в честь праздника. Но не увидели друг друга, потому что:
Беринг молился за успешное окончание Кадетского корпуса в Амстердаме, новый чин подпоручика и чудесное приглашение в другую страну, но, главное, за свалившуюся на рождество баснословную сумму денег.
А Брюс благодарил проведение за великолепную находку в виде будущего первоклассного капитана для русского флота, доставшегося России за копейки!
______________________________________________
[1] James с шотландского и английского переводится, как наш Яков.
[2] Рождественская звезда.
[3]Андрей Петрович Измайлов В 1701—1707 гг. был посланником в Дании, где хлопотал о возобновлении наступательного союза против Швеции, и нанимал для петербургских верфей матросов и мастеровых.
[4]Здание кадетского корпуса на 2000 год мы в Амстердаме не нашли. Но документальные свидетельства указывают на его существование.
[5] Прелюдий.
[6] Меховою рухлядью называли ценные виды пушнины, норка, горностай, соболь.
[7] Голландский Дед Мороз, прототип американского Санта Клауса.
[8] Шлиссельбу́рг (нем. Schlüsselburg — «ключ-город») — город (с 1780 года) в Кировском районе Ленинградской области. Основан в 1323 году как новгородская крепость Орешек новгородским князем Юрием Даниловичем, здесь росло много лещины — лесного ореха. Шведы не раз осаждали Орешек, стремясь оттеснить Новгородскую республику от моря, и он неоднократно переходил из рук в руки. В 1613 году, во время шведской интервенции, крепость была захвачена шведами. Они переименовали её в Нотебург (швед. Nöteborg, Нётеборг из швед. nöt, нёт = орех, швед. borg, борг — крепость, город).
[9] Разговор идет о плавании на голландском корабле не в датскую колонию Транквебар на юго-востоке Индии, а в Ост-Индию. Этот термин был введён в оборот европейцами, считавшими Индией открытые Христофором Колумбом острова Карибского моря в Америке. Термин этот был в ходу в противовес термину «Вест-Индия», - полуострову Индостан, открытому Ваской да Гамой шестью годами позже.
[10] Согласно Морскому уставу от 1720 года: «…если кто свой мундир проиграет,… оный имеет первый и другой раз быть жестоко наказан, а в третий – расстрелян или на галеру сослан…»
[11] Средства, которые выдаются в русской армии по новому месту службы.
[12] Самая древняя в Амстердаме церковь, построенная в 1306 г.
Глава 4. УЛЫБКА МОСКОВСКОЙ ТАЙНЫ
1703. 28.12. Москва. Петру Первому 31 год.
Под самым Лобным местом замшело покоился пятиметровый белокаменный равелин. Остатки самой древней стены крепости Мосхоса. Сотнями лет разбирали жители остатки укреплений для своих построек. А подземники трогать не могли. Ключи неведомых простолюдинам проходов берегли особые посвященные в древние тайны Монахи-Опричники.
Государь Петр I как до голубых звездочек не напрягал память, не мог вспомнить ни лица ни имени ключника, что вытащил его из кутерьмы стрельцового бунта с повязкою на глазах, из-под которой Петр кое-что все-таки исхитрялся разглядывать при скудном освещении факела.
Как же так? Петр негодовал. Как так? Он ведь царь! Помазанник Божий! Как же может какой-то монах. Опричник! Давший обет безбрачия! Ведать то, что лишь один царь может! Обязан знать!
Но двадцать лет назад не до того было!
Петр был избран царем 10 мая 1682 года, и в тот же день ему присягнули. Царица Наталья Кирилловна наречена правительницей. Но это оказалось не важно, потому что тут же все разрушилось! Боярин Милославский и старшая сестра Софья произвели возмущение.
15 мая стрельцы, отпев в Знаменском монастыре молебен с водосвятием, взяли чашу святой воды и образ божьей матери, предшествуемые попами, при колокольном звоне и с барабанами вторглись в Кремль.
Деда Петра, Кирилла Полуехтовича, принудили постричься, а сына его Ивана при его глазах изрубили.
Убиты в тот кровавый день были братья Натальи Кирилловны Иван и Афанасий, князья Михайло Алегукович Черкесский, Долгорукие Григорий и Андрей Григорьевич, боярин Артемон Сергеевич Матвеев, Салтыковы, боярин Петр Михайлович и сын его стольник Федор, Иван Максимович Языков, стольник Василий Иванов, думные люди Иван и Аверкий Кириловы, Иларион Иванов с сыном; подполковники: Горюшкин, Юренев, Докторов и Янов; медики фон Гаден и Гутменш…
Стрельцы, разбив Холопий приказ, разломали сундуки, разорвали крепости и провозгласили свободу господским людям.
Но дворовые к ним не пристали.
Через три дня после кровавой резни 18 мая стрельцы вручили царевне Софье правление. 25 мая царевна наново короновала обоих братьев Петра и Иоанна, возведенных в царствие.
Чего добились стрельцы? Они получили денежное вознаграждение, право иметь выборных, имеющих свободный въезд к великим государям, позволение воздвигнуть памятник на Красной площади, похвальные грамоты за государственными печатями, и переименование из стрельцов в надворную пехоту…
Сухарев полк один не принял участие в бунте!
Под Сухаревскими воротами и был тот самый ход, где вот так вот были люди – раз и исчезли… Куда исчезли? Как? Но вот так. Точно стены разошлись и сошлись. А там еще будто бы один подземный город. И туда ушли, а потом вернулись оттуда же. Только целые и невредимые.
В тот памятный год мать Наталья с сыном Петром удалилась в Преображенское. Петр занялся Потешными полками.
Но это всё не то, что хотел вспомнить царь.
Его волновали подземные лабиринты. Ходов-то было много. Но не каждый мог из тайны в тайну трансформироваться.
Память снова и снова упиралась в решетку, где сцепки – морскими узлами в крестах закручены. Решетка камнем заложена – в одну силу не пробиться.
За решеткой - невообразимо длинный тоннель, где по правую и левую стороны -старинные сундуки с сокровищами? Свитками? С захоронениями, подобными Киево-Печерским? На сундуках – причудливые новообразования из тлена. И сверху и снизу – все в пыли, изъеденной собственными взвесями.
Дед Нарышкин называл монаха старообрядцем. И это самое обстоятельство не давало Петру теперь покоя в поисках утерянного наследия.
Вид монаха всякий раз удивлял царского отпрыска непритязательной простотою. Одежды черны. Обут в мягкие женские какие-то коты, сшитые верхними грубыми швами, шагов и не слышно совсем… Черные коты Петр помнил твердо, ибо лишь только их и видел по дороге подземной сквозь повязку на глазах.
Монах тот являлся к его матери, сразу же после всякого смятения. Прятал в подземных дворцах. А потом вдруг совершенно исчез после Великого посольства. И дверей будто бы не стало. Чудо? Нет? Ведь были они!!! Не приснилось же ему, ученому, не признающему разную мистику, хождение под землею с повязкою на глазах!
Выходит, опричники и царя тогда спасли… И тайну сохранили??? А для кого ж ее хранить, как ни для царя?
Непорядок! Наказать опричников. На кол посадить за упорство? Старообрядцев высечь? А потом – тоже на кол?
Да! Но… если бы не травы волшебные чудодейственные, когда отходили молодого Петра, отравленного людьми сестрицы Софьи, умер бы он еще 1686 году в свои 14 лет!
Удивило еще вот что. Венец безбрачия лежал на монахе. Глаза в темноте подземелья казались черными. А на свету вдруг становились синими. Светлыми. А венец безбрачия оставался. На секунду вдруг появлялась и тут же исчезала, будто от испуга, что её заметят, осиянная солнечная корона белая – нимб или облако над головой. Такое бывает лишь у людей, познавших мир. Отшельников. Еще у святых, слепых, да юродивых, что видят прошлое и будущее. В ком самая ценная ценность – в верности… стране…свету…любви.
Это теперь государь совсем нимбы такие замечать перестал. А тогда еще нет-нет, да увидит…
Петр точно помнил еще, что в подземельях под Боровицкими воротами и под Москвой-рекой, и под Волхонкой ступени были вырублены прямо в горной породе, а ширина проступей и высота подступенков были такими, будто предназначались они для людей-гигантов. Ступени спускались вниз, как-то пирамидально, с уклоном около сорока пяти градусов. Во все стороны. И эти подземные ходы расходились под Москвою, как пирамида солнца в Тиотиуонакане[1], о которой рассказывал бывавший в «Ост – Индии» испанец Хосе Гарсиа. Выводили подмосковные подземные ходы иногда и на залы с колоннами.
На любой вопрос умные научные европейские книги давали развернутые и простые ответы. Молодой царь вез манускрипты в Москву, по старинке полагая, что именно здесь, вдали от границ инородных, будут они в безопасности. Вез неосознанно в том числе и потому, что под землёю он видел тайну: те самые ходы и те самые сундуки, и те самые старинные залы.
Москва фундаментальная и до приторности верная, как постылая жена, оставляла единственный неразгаданный вопрос собственного величия и таинства вседержавности.
Говорили все ему с детства - великая. Твердили – белокаменная!
Где ж великая, коли дома ее черные деревянные не в пример европейским высоким. В чем белокаменность, если камень известняк на ветру становится желт и сер, точно кость человечья, выглоданная ветрами и волками степными?
Народ до сих пор дивился, как Петр, упрежденный о бунте стрельцов, бежал в Троицкий монастырь, когда в кремле резали без разбора всех подряд…
Где же ход тот потаенный, через который и сам Кучка бежал от Андрея Боголюбского сына Юрия Долгорукого? Да. Он и теперь должен быть под Боровицкими воротами.
Надоев себе самому бесплодными воспоминаниями, и взяв лишь двух денщиков, Петр в один из декабрьских дней и отправлялся туда.
Потайные ходы здоровья не добавляли. С ним случалось под землею что-то вроде зеленухи, лицо темнело, в глазах мерцало, и стесняло в груди. Совсем не любило его тело подземелий.
- Свети сюда! – приказал Петр служивому, но, понимая, что сам же своею тенью закрывает ход, отобрал жирник.
Поправил ворвань, ярко и уверенно горящую в масляной лампе светильника.
Огонь заколебался, тени троих затанцевали по длинному подземному коридору.
- Вперед! – скомандовал царь.
Охрана послушно последовала за ним.
Проход становился то более узким, то расширялся. Арки его, сложенные не кирпичом, а старым каким-то камнем, оказались аккуратны и удивительно красивы.
Петр лишь примерно представлял карту прохода многослойных сооружений под Арбатом, под Красной площадью и Лобным местом, под Сретенкой и Сухаревкой. Двигался по наитию в сторону Боровицких ворот.
Лефорт говорил, что здесь более 150 верст многослойных подземных ходов!
Как же найти тот самый?
- Ой! – остановился денщик, - Дальше нельзя! Там тень черного монаха!
- Какая еще тень? – не понял Петр.
- Лучше вернуться, - остановился и второй сопровождающий.
И тут же осыпался передний свод, загородив часть дороги.
- Держать лампу! - Петр принялся разбирать проход. Слуги энергично принялись ему помогать.
- Нет никаких таких черных монахов! Знавал я одного в жизни. Он меня здесь и водил.
Притихшие денщики, боязливо перекрестившись, озирались по сторонам.
- Прекратить бояться! Монахи опричники служат здесь со времен Кучки. И тайные ходы берегут. А вдруг, они думают, мы чужие какие. Вот и обсыпали вход.
- Так то живые что-ли?
- Конечно, живые, - подбадривал царь, - у них черная куколь на голове, как у всех монахов. И под куколью – латы защитные. Иногда кольчуга. Иногда просто листы серебряные. Куколь они не вышивают. И крестов не носят.
- А я видел, как он прошел сквозь стену, - сам себя испугал слуга до икоты.
- Где? - без страха живо заинтересовался Петр.
– Вон там я его видел и он туда вон прошел! А вдруг это усопшего дух? Там ведь над нами … некрополь!!! Большой некрополь…
- Москва – вообще – большой некрополь… Здесь умерших столь много, что в тысячу раз больше живых!
- Вот и молись! – отрезал Петр, которому надоело нытье слуг, - Против темных подземных сущностей помогает пламенная молитва!
Расчистив проход, Петр оказался в более высоком тоннеле, где потолки уже имели вид треугольный, пирамидальный.
- Ждать здесь, зря свечи не жечь! - скомандовал царь, и далее пошел один. Теперь и ему привиделось - впереди вдруг метнулась и исчезла черная тень.
Без страха он поспешил за ней, уверенный, что это был тот самый монах-опричник.
- Постой! – позвал Петр… - я лишь спросить хотел…
Но тень не позволяла себя нагнать, ускользала. А сальный светильник почти догорел, и чадил теперь пополам со светом.
Наконец, Петр устал искать ногами безопасное место, чтоб не оступиться в неровностях пола. Подземная болезнь-зеленуха достала до горла. В глазах помутнело. Дурнота подступила к вискам. Остановился. Присел, опершись спиною о стену.
- Стой! Я дальше не могу! Ты слышишь меня, монах?
- Я слышу тебя, Петр Алексеевич, - ответило подземелье.
- А прячешься пошто?
- Одну тайну расскажу. Тебе же всё узнать захочется. Велишь ведь пытать. Колесовать. Велишь ведь сжечь…
- Да я токмо лишь спросить хотел…
- Спрашивай. Как понимаю, так и отвечу.
- Добро, – согласился царь. - Вот смотри. Ты же подземный житель…
- Подземный, - серебряным светлым «зм» раскатило ответ эхо.
- Ну вот. Помню как-то был я сестрицею отравлен ядом смертным. До сих пор печенкой страдаю. И меня мальца-Петрушку вывел по потаенным проходам из Кремля один монах-опричник. Это ты?
- Нет.
- Как же не ты? Я голос твой не забыл…
На тот раз ответа не последовало.
- Хорошо, – не сдавался царь, - Но он вывел меня под Боровицкие ворота за пруды далеко. А сейчас там прохода нет…
- Там есть проход. Но мы его закрыли.
- Кто мы?
- Уходи царь. А то я и этот коридор завалю.
- Хорошо. Ответь токмо. Лефорт. Он был с вами?
- Нет.
- А карту Лефорту кто дал, если не вы? Мы с Лефортом Сухареву башню поставили согласно карте той…
- Вы поставили ее на старых подземных ходах. Там не всяк человек править может. Ходить может. Понимать может. Лефорт мог.
- Да. Он говорил про многомерность пространства. И что, как войти в подвал, то вроде стены, как стены. А, если по книге его, что даже Брюс найти не может. Если знать заклинание, то стены раздвинутся, и ты попадешь…
- Нет никакой книги. Нет заклинаний. Не в словах дело.
- А в чём?
- Это дар. У тебя его нет.
- А у кого есть?
- А у кого есть, тот спустится в то подземелье. Побудет немного. И начинает множится земное дно. Или дно небесное. Иные так вверх и вниз до седьмых ступеней проходить могут. Во все уровни земли. Главное – знать цель, куда двигаться, и куда хочешь попасть. А твое дело – не земля. И не небо. Не верх и не низ. А ширь! Раздвигай границы горизонта…
- Ширь???
- Всё, царь. Уходи.
- Постой! В Петербурге на Васильевском острове под звездчатой структурой крепости покоятся в воде гигантские монолиты. И ступенчатые огромные неизмеряные строения по всему периметру!
- Да. Там, как и под Москвою есть плита, что держит город.
- Послушай, монах, скажи, что мне это не привиделось! Я вот этими руками трогал, вот этими глазами видел: и там и здесь базальтовые зеркальные плиты, держащие подземные залы древних. Колонны и стены так отполированы, что дают отражение! У мест разломов - другое преломление луча! Отвес же отклоняется не вниз, а вбок! Сточная грязная вода проходит, очищается и идет в подземные реки. И те впадают в подземное море. Чистейшее!!! Я видел его сверху из-под земли… оно там… внизу!!!
- Ты много видел, царь. Ты слишком много видел. Молись, чтобы это забыть. Только другие люди говорят, что это не море, подземное, а еще одна земля, для которой мы – небесные боги. И так до бесконечности. Мы центр. И мы – и есть бог.
- И я бог?
- И ты бог!
- Там, в городе, что забрал у шведов, там такая древность! Там обваливается земля и …здесь тоже самое…- Почему ты прячешь лицо?... Я хочу видеть тебя!!!
- Если хочешь что-то видеть, смотри на вещи с закрытыми глазами!
Петр обрел уверенность и, резко поднявшись, побежал на голос, отвечавший ему все это время.
Но уперся в непроходимую каменную стену.
Фитиль погас. Это масло кончилось в светильной лампе.
Шипела и корчилась в глиняной посудине ворвань, распространяя странный слабый-слабый световой-тлеющий туман.
Царю ничего не оставалось, как по памяти двинуться обратно.
В почти кромешной тьме стало сложнее! Петру мерещилось, как подкрадываются инфернальные сущности параллельных миров и выходят из разломов. Воображение уносило вглубь Земли с двумя входами – по полюсам. Огарок ворвани в остывающем масле казался солнечным неугасимым ядром планеты, что согревают внутреннюю Землю, и живущих на ней людей. Доли ее огненной лавы – чистилище. «Может, умирая, мы рождаемся там... – думал Петр, - Души, проходя сквозь чистилище, лишаются ориентации и памяти. Умирая там… мы рождаемся здесь…»
Последовав совету черного монаха опричника, он закрыл глаза. И он увидел всю Москву разом. Украшенные камнями горели на семи великих холмах купола церквей. С лика Кремля угадывалось лобное место. А из-под всего этого белозубо улыбалась и дразнила белокаменная улыбка подземелий. И светила она из-под земли, умиляясь и любя неубывающей материнской нежностью…
- Посмотрите, Гер, Питер! Сколь огромную крысу мы забили! Вот от кого была тень! – встретили его денщики. – А вы? Вы видели кого-нибудь?
- Там нет даже летучих мышей! – отозвался Петр. – Брось эту гадость. Чума ходячая! Не ровен час заразу подцепишь!
На воле дышалось легко и свободно. Петр, набрав из сугроба полные перчатки снега, быстро приводил лицо в норму после своей зеленухи. Его прислужники делали то же самое. Деревья ловушками для снов окукливала паутина снега.
В проулок метнулась черная тень.
Денщик, заметив это, снова вздрогнул:
- Чуть не завалило насмерть!!!
А второй, вспомнив, как отличился царь в Европе, выкрикивая команде, и это знали все, он выкрикивал – «вы не можете утонуть, раз с вами царь!», уверенно промолвил:
- Если во всей лодке хоть один праведник – команда не утонет. Святого Человека Бог бережет!
Зачарованно Петр I возвращался в палаты. Только лишь теперь он осознавал до конца по-взрослому. Да. У него есть самое ценное. Это мелькнувшая и оставившая истинный свет в сердце древняя тайна. Теперь ему светило солнце, луна и улыбка подземной Москвы белокаменной.
____________________________________________
[1] В данном случае из Мехико.