Она знала, что все так и будет. Очередь на пустяковую операцию по удалению миндалин длилась около десяти месяцев, а чтобы попасть в эту очередь, пришлось не одну неделю отходить в поликлинику как на работу, собирая бумажки, и потом еще таскать ребенка отмечаться каждые два месяца. Вещь не из приятных, просто к ней следовало подготовить себя заранее. И Дина подготовила. И уже вышла на финишную прямую: одной рукой сжимая ладонь сына Миши, другой держа кожаную сумку-саквояж - вошла в отделение, где завтра им должны были все-таки удалить эти миндалины. Ну, может, послезавтра…
Все оказалось без толку: врачиха вдруг обнаружила на пятке у Миши красное пятно угрожающего размера, которое определила как инфицированную потертость. Но было подозрение на рожистое воспаление, вызвали хирурга, и тот наложил повязку. Наверное, уже давно Дина не переживала такого невезения, как с этими миндалинами. Теперь нужно было двое суток сидеть и ждать результата посева. Так что свою очередь на операцию они пропускали – по крайней мере так им сообщила в коридоре какая-то чересчур осведомленная мамаша.
Что теперь Дине оставалось? Тщательно скрывая брезгливость при виде баб в тренировочных штанах, этих непредсказуемых санитарок, пропитанных карболкой, колоть сыну антибиотики каждые шесть часов. Увидев на пороге медсестру со сверкающим металлическим лотком в руках, тот сразу начинал скулить. Дина тут же решительно разворачивала его мягким местом к сестре, обхватив его руками и ногами так, чтобы он не смог вывернуться.
- Это надо, сынок, - твердо говорила она.
- Какой же ты послушный мальчик, да? – изображала восхищение медсестра, ожидая, видимо, в ответ какие-то принятые в этом случае слова.
Дина же молча улыбалась и взглядом выдавливала сестру за дверь.
Она думала о том, как бы у сына, помимо всего прочего, не начался астматический приступ.
И он, похоже, начался. После завтрака Миша закашлялся и долго не мог остановиться. Дина в который раз изготовилась к долгой и изнурительной борьбе за Мишино здоровье. Сбегала в аптечный ларек и накупила полный пакет лекарств. Вытребовала у сестер инструкцию к кварцевой лампе, установленной в палате, и изучила ее самым подробным образом. Нажимала на одну кнопку, потом на другую, сверялась с инструкцией – мамаши в палате смотрели на нее как на чокнутую…
Она даже в детский сад не водила сына из-за этой проклятой астмы! На детских площадках она сама выбирала ему товарищей для игр, но всякий раз в ней непонятно откуда возникало чувство брезгливости, если она обнаруживала у ребенка под носом зеленые сопли, а у его мамаши траур под ногтями - и она тут же, не говоря ни слова, выводила Мишу из игры.
Раз в две недели она выезжала на мужнином мерседесе загород: в одной деревне покупала козье молоко, которое сын пил только зажав нос двумя пальцами, в другой яйца - непременно с оранжевыми желтками, в третьей запасалась водой из источника. Дина настаивала на водяной бане травы, сушила ягоды, даже по собственному рецепту готовила сыр и пекла хлеб. По утрам Мишу поджидала неизменная овсянка грубого помола. Дина постоянно проверяла климат-контроль в квартире, следила за увлажнителями воздуха и кондиционерами с точностью до минуты, до градуса. В телефоне у нее были установлены все четыре будильника, и все они сигналили ей об ее обязанностях. И еще она никогда не уставала искать новых врачей. Пробовать новые диеты. Новые препараты, заказанные за границей.
Казалось, ее усилия не прошли даром: мальчик окреп настолько, что, пожалуй, можно было решиться пустить его в первый класс вместе со сверстниками. Дина мечтала о гимназии, что за два квартала от них, куда попасть, по слухам, стоило не то сто, не то двести тысяч, но Сергей сказал, что его сыну место в обычной школе вместе с ребятами из их двора. Само собой, в высшую школу они пошлют его куда-нибудь в Европу, но до девятого класса пусть учится как все нормальные дети. И лечится – в районной поликлинике или городской больнице.
Дина выслушивала все это молча, а сама думала о том, как будет идти по коридору их офиса в лакированных туфлях на каблуках, в коротенькой розово-серой юбке букле с имитацией запАха… И еще о новеньком красном авто – все это ей так шло. Когда женщины в их отделе примутся болтать без умолку, она отдастся работе, напряженно вглядываясь в компьютер и решая какие-то неотложные вопросы… И так до того момента, пока к ней не подойдет начальник, высокий, смуглый мужчина пиратской внешности с усами щеточкой – и она вынуждена будет оторваться от монитора. Не поднимая глаз от бумаг, но ощущая на себе его хищный взгляд (в легкой панике она обязательно подумает, все ли у нее в порядке с прической; но, конечно, с прической у нее, как и со всем остальным, все было как надо), она будет толковать этому мужчине о возникшей у них в отделе проблеме – и ровно ничего не сделает для того, чтобы он прекратил нависать над вырезом ее блузки. Его тяжелый подбородок, этот его взгляд и запах чужого мужчины – запах, в котором перемешались заядлый курильщик, требовательный начальник и опытный любовник, – бесконечно волновали ее…
А вечером она полетит домой. Потому что, когда Сергей входил в квартиру, она должна была встречать его у порога. Однако вечером муж приезжал редко – как правило, уже ночью. Он бесконечно заседал и совещался, решая большие денежные дела.
Дина посмотрела на сына и вздохнула. Теперь все это снова откладывалось на неопределенный срок.
Весь день она хлопотала. Меняла повязки на Мишиной ноге, надоедала сестрам с фурацилином, который необходимо было вливать в повязку. Только надев на Мишу свой шерстяной жакет и застегнув его на все пуговицы, она выводила сына из палаты и вела длиннющими переходами и лестницами на физиотерапию, умоляя его ни до чего не дотрагиваться.
Сын же обязательно останавливался возле какой-нибудь из елок, стоявших здесь, в этом корпусе, наряженными на каждом этаже, разглядывал украшения и порывался поискать среди них конфеты с мандаринами. Дина тянула его за руку, но он упирался, цеплялся за каждый пустяк, чтобы только не сразу возвращаться в палату.
Когда Миша играл сидя на постели, Дина ходила по коридору взад-вперед, то и дело заглядывая в палату, проверяя, как там сын. Сегодня ей необходимо было поскорее узнать результат посева, однако Мишиного доктора все не было. В конце концов ее терпение лопнуло, она распахнула дверь в ординаторскую и потребовала позвать ей заведующего.
- У вас на отделении ребенок с бронхиальной астмой! – возвысила голос Дина.
- Что вы кричите, мамочка?!
- А вы бы не кричали, если бы это был ваш ребенок?!
Едва Дина после этого маленького скандала зашла в палату, как дверь отворилась и стремительно вошел заведующий – тот самый толстый одышливый дядька, который осматривал Мишу на отборочной комиссии.
- Нет у вас никакой бронхиальной астмы! – досадливо морщился он, сверяясь с какими-то записями в истории болезни и больше интересуясь Мишиной ногой. – Была и вышла. Это невротический кашель, который может оставаться у ребенка еще долгое время. Годы! Так что вам, мамочка, к неврологу надо. Ребенку и вам лично.
Не зря Дина ненавидела врачей - не верила она им! Но даже невротический кашель у ее ребенка, грозящий затянуться на годы, ее категорически не устраивал.
В конце концов Дина потребовала перевести их в только что освободившуюся платную палату.
Новая палата напоминала узкую келью. Две евророзетки, чайник, раковина, туалет с раковиной - и помимо кровати кушетка! Дерматиновая кушетка советских времен, с приподнятым изголовьем и, конечно, без матраса. Но на ней хотя бы можно было вытянуться, подложив под голову руки или куртку. И забыться.
Наступило время полдника. Дина вышла за компотом с печеньем, но у окошка буфетчицы толпилось слишком много теток в разноцветных халатах. На мгновение ей сделалось почему-то зябко, словно от какого-то недоброго предчувствия. Она уже повернулась было обратно, чтобы уйти, подойти попозже, как вдруг до нее донеслась новость: только что на операционном столе скончался мальчик из четвертой палаты. Что-то пошло не так с анестезией...
Если бы Дина могла забаррикадировать дверь в их палату! По счастью, в туалете обнаружилась швабра – и Дина заперлась на нее. Однако это уже не помогло: паника успела пробраться во все закутки их нового жилища. Она была повсюду: под кроватью, на подоконнике, в раковине, но больше всего – в поцарапанном зеркале над умывальником, куда сейчас смотрела Дина.
Дина почему-то была уверена, что сейчас в коридоре появится мать умершего мальчика и начнется такое… Вой, крики, биение головой о стену. И она, Дина, должна была спасать своего мальчика.
Время от времени Дина на цыпочках подходила к двери палаты и прислушивалась, в любой момент готовая заткнуть уши, чтобы только не услышать чужое горе.
Вдруг Дина чуть не подпрыгнула на кровати: где-то совсем рядом заиграла бодрая мелодия, и Дина закрутила головой во все стороны в поисках мобильника.
Звонила подружка, причем та, которая выпала из ее жизни вот уже больше года и почему-то вспомнила о Дине именно сегодня, как будто могла что-то почувствовать. Дина, безостановочно крутя кольца на пальцах, отвечала невпопад, а когда настал ее очередь говорить - принялась не своим голосом рассказывать про Мишу какие-то ненужные вещи – лишь бы только не закричать о том, что в действительности сейчас происходило с ней.
Мысли, словно тараканы, лезли в ее черепную коробку из ниоткуда, и ни за одной из них Дина не поспевала – они тут же разбегались в разные стороны… Четвертая палата – это же та самая, в которой они с Мишей провели почти два дня! Перед глазами у нее завертелись картинки: мальчик в зеленых брюках, не расстававшийся с планшетом, или нет, другой, в апельсиновых кудряшках, всем и каждому рассказывавший про Эмираты, где он отдыхал с родителями, или тот, что поминутно открывал дверь в коридор и повисал на ручке двери, улыбаясь беззубым ртом, пока кто-нибудь из взрослых не делал ему замечание… При виде этой последней мордахи ей стало жутко настолько, что она вынуждена была извиниться и прекратить разговор. И выключить на какое-то время трубку.
Миша ни о чем не догадывался. На его вопрос, почему они сидят взаперти, который он задавал каждые пять минут, Дина отвечала: «Потому что полдника не будет».
- А почему у тебя дергаются губы, мама?
- Ешь свои вафли, - сердито отвечала Дина и отворачивала лицо.
Она снова и снова подходила к двери и прислушивалась к тишине. Куда же все они попрятались, матери с детенышами? Где затаились?
Минуты тянулись как часы. Вздрагивая, Дина вслушивалась в безмолвие, до смерти боясь услышать чужую боль, и ее терзал страх. И вот этот страх был ее собственный…
В девять вечера в палату постучалась сестра, чтобы сделать Мише укол, и Дина не сразу открыла дверь. А когда открыла – не преминула отметить, каким многозначительным взглядом окинула ее медсестра с ног до головы. Уходя, она посоветовала Дине с Мишей поехать домой.
Домой? Конечно! Как она сразу не сообразила!
Дина схватила прыгающий в ее руках телефон и набрала номер Сергея. Едва услышав его голос, она выпалила:
- Пожалуйста, забери нас из больницы. Я тебе потом все объясню.
Сергей, кажется, совсем не обрадовался ее звонку, потому что сказал, что у него сейчас дела и забрать ее с сыном он сможет только завтра. Ведь завтра же будет готов результат анализа?
И тут Дина сорвалась. Закричала, заистерила, не давая Сергею вставить ни слова, а когда услышала короткие гудки в трубке – расплакалась.
Потом она ждала, когда сын заснет, чтобы еще раз позвонить Сергею. Наконец тот заснул, и она, зайдя в санузел, позвонила оттуда, но телефон мужа оказался вне зоны доступа.
Подойдя к Мише, Дина долго прислушивалась к его дыханию. Сын спал на животе, уткнувшись носом в подушку и раскинув руки, - похоже, что до утра все будет спокойно.
Пожав плечами, она открыла косметичку и достала оттуда успокоительное. Проглотила таблетку, потом подумала и проглотила еще одну. Разложив на кушетке куртку, легла и укрыла ноги кофтой.
Наверное, она задремала, потому что в коридоре вдруг как будто что-то упало на пол. Она вздрогнула и открыла глаза – там, за дверью, явно кто-то был. Сон испарился, словно и не было тех двух пилюль. Дина подкралась к двери, долго стояла и прислушивалась, но не услышала ничего, кроме биения собственного сердца.
Потом она вернулась на кушетку, неизвестно сколько ворочалась с боку на бок, но сон не шел – и утро не наступало. Опять она напряженно вслушивалась в тишину, то и дело вставала и подходила на цыпочках к двери, прислонясь ухом к косяку, словно караулила там кого-то. Она все еще боялась, что там, в коридоре, в любое мгновение может раздаться душераздирающий крик.
Дина выпила еще одну таблетку успокоительного и легла. Посмотрела в телефон: три часа ночи – кричать было некому.
И все-таки она услышала тот крик, который ждала все это время. Это был даже не крик, а вой: тоненький, на невыносимой ноте, словно что-то живое раздирали на части. И с изумлением осознала, что это ее собственный крик, застрявший у нее в горле.
Очнувшись, она резко села на кушетке и схватилась за виски, пытаясь остановить головокружение.
Когда Сергей привез Дину к себе в третий раз, они уже безо всяких слов устремились к постели. Нет, не зря чей-то голос внутри нее сказал ей, как только она увидела его впервые: «С этим мужчиной у тебя будет все»: здесь, в этой спальне, все происходило точь-в-точь так, как ей и мечталось... Потом она долго с обожанием рассматривала его профиль, боясь пошевелиться, чтобы не потревожить его, но тут кто-то позвонил в дверь. Сергей пробормотал, что ни за что не встанет. Через некоторое время зазвонил его телефон. Он взял телефон в руку и, не одеваясь, прошел в кухню. Вернувшись, пояснил, что звонила в дверь его бывшая. Ну, та, которая у него была до Дины, – теперь ведь у него Дина.
Этот Сергей, кажется, был не по зубам даже самой рафинированной столичной штучке, что уж тут говорить о девочке из Самары-городка, обитавшей в политеховской общаге и дежурившей по ночам в госпитале для ветеранов сцены. Высокий, красивый, с ласкающим хрипловатым голосом и выразительным взглядом темных глаз, у женщин он не знал отказа. Она догадывалась, что не одна у него, и все-таки вцепилась в него.
Месяцы шли: едва она входила в дверь – и он тут же набрасывался на нее прямо на пороге… Но при этом она так боялась заглянуть ему в глаза! Боялась, что там веселье, азарт, что угодно - только не то, что она напридумывала себе про него.
Дина даже к психологу записалась: ей просто необходимо было стать идеальной женщиной для Сергея. И она стала ею.
Отныне она Сергею только улыбалась. Никогда ничего от него не требовала, не выясняла, не упрекала. Наоборот: хвалила, готовила – а больше помалкивала. И однажды услышав, как он сказал кому-то по телефону «Она у меня такая фантазерка», поняла, что на правильном пути.
Все у нее с Сергеем шло по плану – и переезд к нему, и помолвка, и дворец бракосочетания. Только ребенок по плану не получался. «Не затягивайте с этим», - с улыбкой говорили родственники и друзья; Дина ласково улыбалась в ответ, а сердце ее тоскливо сжималось. Никто из них, включая Сергея, понятия не имел, сколько клиник она исходила, сколько процедур проделала, прежде чем увидеть две заветные полоски на тесте. Когда же доктор подтвердил долгожданную беременность, новые мучения атаковали ее: немыслимо было потерять этого ребенка, гаранта ее счастливой супружеской жизни с Сергеем.
Но ребенок родился, и она погрязла в пеленках, кормлениях и врачах. И, погрязнув, не сразу заметила, что ее муж теперь предпочитает отсутствовать по вечерам, а когда приходит - кидает на себя в зеркало самодовольный взгляд. Сделавшись его женой и матерью его сына, она с изумлением открыла, что все надо было начинать сначала.
И она начала.
С удвоенным усердием Дина стала колдовать на кухне, проглатывать книги «Когда и о чем с ним можно говорить» или статьи «Как стать в постели незаменимой», то и дело между открытиями кидаясь к духовке с фуа-гра или кассуле. Снова и снова она угадывала его желания, снова и снова понукала собственную фантазию, чтобы каждый день быть незаменимой.
Почти силой она заставляла себя не притрагиваться к его мобильному, при этом жалея, что не может привязать себя, например, веревками к батарее парового отопления, когда он, скажем, был в ванной, а на телефон ему приходило сообщение. Именно она настояла на том, чтобы они отказались от стационарного телефона (в трубке нет-нет да раздавались удивленные голоса каких-то барышень). Компьютера его она вообще боялась: эта машина была не только его мозгом, но и сейфом, хранящим в себе все его тайны.
Всякий раз, когда она видела его с женщиной, она жадно вглядывалась в предполагаемую соперницу: а что, если та окажется лучше - в смысле покогтистей ее, Дины?
Он очень любил женщин - раскованных, загорелых, роскошных. Так что ей в конце концов пришлось пойти в спортзал.
Фитнес приводил Дину в недоумение – даже обезоруживал. Битком набитый зал тяжело дышащих мужчин и женщин, снаряды, накрепко пропитанные чужим потом, бассейн с повышенным содержанием хлорки... И самое главное - какой-нибудь молодой атлет, выдернутый откуда-то из раннего ренессанса, со знанием дела оглядывающий Дину и ничтоже сумняшеся комментирующий ее дистрофические колени и «слабый» живот. «Надо потянуться вот так, – говорил атлет, держа Дину за бедро и объясняя, как именно она должна потянуться. И Дина чуть не плакала.
После тренировки непременно нужно было тащиться в спа-зону, а оттуда в солярий...
Но, несмотря на все эти жертвы, все же бывали в ее жизни моменты, когда Сергей становился не просто холодным, а чужим. Он уходил от Дины! Обмен колкостями заканчивался, он шел в прихожую, надевал пальто, закручивал вокруг шеи кашне, а она стояла перед ним в отчаянии и не знала, как быть. И тогда она начинала плакать. Слезы красиво катились у нее из глаз одна за другой, а ее подбородок был чуть приподнят – она знала, что так выглядит наиболее эффектно. Сергей не выдерживал: опустив глаза, сгребал ее в охапку и прижимал к себе.
Когда же и этот ее номер не проходил, она открывала дверь в детскую и кричала:
- Миша, иди прощаться, наш папа уходит!
Это был ее последний аргумент. Последний инструмент. Она смотрела на сына, приникшего к отцу, и плакала.
Дине вновь снился поздний вечер: она набирает номер мужа, а у него выключен телефон. Она сидит дома - почему-то в голой комнате за круглым столом из ее детства, без скатерти, и с окнами без тюля и штор. Времени вот-вот пробьет двенадцать, и она все потеряет… «Думай, думай!» – отчаянно стукает она себя ладошкой по лбу, будто она снова маленькая… Но она далеко не маленькая, и знает, что слишком устала, чтобы оставаться незаменимой: у нее больше ничего нет… Ничего. Никого.
Когда Дина открыла глаза, сквозь жалюзи пробивался яркий солнечный свет. Сын так и спал, свесив с постели голую ногу.
В палату вошла сестричка, молоденькая, новенькая, улыбчивая. Вдвоем они разбудили Мишу и сделали укол. Последний. Результат только что прибывшего анализа говорил о том, что рожистого воспаления нет.
- Кстати, за вами приехал муж, он сейчас в ординаторской. Так что собирайтесь.
Дина бросилась к зеркалу и с ужасом посмотрела на свое отражение, но деваться было некуда. Она выхватила косметичку и стала лихорадочно набрасывать на себя содержимое тюбиков и палеток. Миша, сидя на постели, натягивал колготки задом наперед.
- Ты можешь сделать хоть что-нибудь по-человечески? – раздраженно бросила она в его сторону.
- Мама, а у меня что – астма? – спросил вдруг Миша, как будто что-то вспомнив.
- Нет у тебя никакой астмы! – взвизгнула Дина, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не дать ему подзатыльник.
Сын в недоумении воззрился на нее, забыв про колготки. Этот его взгляд, немножко исподлобья... Она не знала, как к этому относиться.
Миша неожиданно слез с кровати, путаясь в колготках, подошел и, неловко обняв ее за ногу, прижался к ее бедру лицом – раскрытые тени в круглой стекляшке выскочили из пальцев Дины и запрыгали, закружились по мокрой раковине.
Совершенно не понимая, что делает, схватив сына за шиворот, Дина с силой оттолкнула его, и он стукнулся лбом о стену - и уже открыл рот, чтобы зареветь в голос, но тут дверь открылась. На пороге показался Сергей, стоя к ним спиной, - он что-то кому-то отвечал там, в коридоре. Вцепившись в воротник сыну, Дина прошипела: «Только посмей пикнуть!»
- Ну как вы тут? – спросил Сергей, войдя и затворив на собой дверь.
Вид у него был довольно виноватый. Он воровато осмотрелся, словно ожидал увидеть еще кого-то в этой палате. На его лице Дина ясно видела признаки бессонной ночи. Ей отчаянно захотелось броситься на него с кулаками, расцарапать ему физиономию, закричать на весь свет, каково это - быть его женой!
Вместо всего этого она кротко посмотрела на него, в глазах у нее появились большие, как горный хрусталь, прозрачные слезы. Она стояла перед ним вполоборота, не забыв про подбородок, и время от времени смахивала слезы со щек тыльной стороной ладони. Потом перевела взгляд на сына - тот уже надел колготки как надо и, надувшись, сидел на кровати и глядел в пол, будто чего-то не понимал.
- Ну вот мы и готовы, дорогой.
Сергей нерешительно подошел к ней и осторожно обнял. И Дина поняла, что он знает о том, что она знает. Она стояла и впитывала в себя запах Сергея и его ночи, с едва уловимым шлейфом дорогих духов. А вдыхая чужой запах, вдруг вспомнила Петра Борисовича, этого требовательного начальника и опытного любовника, ощутила его жадный взгляд на своей шее, и это наполнило ее сейчас каким-то непонятным ликованием - и она вновь и вновь прижималась к своему Сергею, принимая его благодарность.
И еще ей пришло в голову, что уж если она и на это способна – все у нее в жизни будет хорошо.