Лидия Васильевна домой не спешила. Собственно, у нее не было больше дома.
Позавчера минул сороковой день, вчера Лидия Васильевна весь день мыла и убирала, а сегодня… Сегодня она была больше не нужна. Начиная с сегодняшнего вечера, едва только она переступит порог того дома, ее могут и попросить оттуда – имеют право. Так зачем тянуть?
Она ведь уже подготовилась. Собрала сумку. В ее комнате на Суворовском проспекте, там, куда ей предстояло вернуться, среди мешков и коробок, в бумажном пакете хранились детские вещи Яны – пенал, тетрадка по труду, лента для волос из белой органзы, деревянный браслетик с облупившейся краской, волк почему-то из красного плюша (Лидия Васильевна сама купила этого волка Яне, в разгар эпохи пустых прилавков: ничего на полке нет – только красный волк сидит и смотрит волком). Задолго до смерти Яны Лидия Васильевна, правда украдкой, собрала эти вещи и перенесла их на Суворовский. Понимала, что больше они никому, кроме нее, в том доме не нужны.
Поравнявшись с решеткой парка, Лидия Васильевна свернула внутрь и, поблуждав по тропинкам, присела на скамейку. Стояло редкостное для этого времени года безветрие, так что просидеть здесь можно было до темноты.
Когда Яна слегла окончательно, Лидия Васильевна обязала ухаживать за ней ее мужа – и тот нанял сиделку. Сама же Лидия Васильевна принялась ходить, словно на работу, по приемным власть имущих, по благотворительным организациям, по Яниным родственникам и друзьям. Близилось лето, и Лидия Васильевна всерьез полагала, что кто-то из всех этих людей сможет пожертвовать сотню-другую тысяч, отложенных на перелет и отель у моря, для спасения жизни человека. Получая неопределенные ответы, равносильные отказам, она не смущалась; словно отлаженный механизм, продолжала дальше свой маршрут по адресам из списка.
Поздно вечером, вернувшись домой после очередного вояжа, она садилась напротив Яниного мужа; не сводя с него глаз и не повышая голоса, будто гипнотизер, убеждала его в абсолютной необходимости продать дачу. С неделю Янин муж, словно сова, только хлопал глазами, но на восьмой день все же подписал доверенность на продажу.
С трансплантологами Лидия Васильевна общалась напрямую и, наконец, с одним из них договорилась: Яна будет в очереди первой.
Время от времени, почему-то ночами, словно намекая на нечистоту их сделки, Лидии Васильевне звонил этот трансплантолог: как раз сейчас «их случай» на столе, через час будет в реанимации, и оттуда ему хода уже не будет. Лидия Васильевна будила Яниного мужа, сажала его за руль, и они ехали к больнице. У больницы они останавливали машину, она выходила и вглядывалась в окна, те из них, которые были освещены. За одним из этих окон вот-вот должен был умереть человек – чтобы жизнь Яны продолжилась. Когда свет гас, они уезжали.
А утром ее будил новый звонок трансплантолога: тот сообщал, что клиент против всех ожиданий (даже против самой медицинской науки!) неумолимо идет на поправку и, как будто оправдываясь, сыпал непонятными терминами. Кто-то дал больше? У Лидии Васильевны не было сил на бесполезное выяснение отношений. Ей никак нельзя было сломаться раньше чем… И снова она моталась по городу в поисках спонсоров и врачей нетрадиционной медицины. Теперь она совсем, совсем другими глазами следила за пешеходами, перебегающими на красный, мотоциклистами, летящими по разделительной полосе. А когда переступала объявления на асфальте «Прогулки по крышам», то приостанавливалась и даже шевелила губами, повторяя про себя зачем-то номер телефона – словно проверяла, все циферки видны или, может, одна-две затерлись… Она ждала следующего. Высматривала.
Когда Лидия Васильевна подходила к палате Яны, прежде чем войти, она сначала осторожно заглядывала в огромное стекло, устанавливаемое в подобных учреждениях заместо стены. То, что лежало там, на зеленой хирургической клеенке, в одноразовом белье, увитое со всех сторон проводами с датчиками и экранами, - было кем угодно, только не ее Яной. «Стабильно тяжелое», - неизменно констатировали люди в белых халатах, Лидия Васильевна цеплялась за это «стабильно» и не позволяла себе думать иначе.
Но однажды, когда Лидия Васильевна подошла к стеклянному экрану, кровать оказалась пустой.
Лидия Васильевна, одинокая старая дева, уже в сорок пять сделалась инвалидом третьей группы. Работу на полставки было не найти, и знакомая надоумила ее устроиться няней – забирать какого-нибудь карапуза из школы, кормить обедом, отводить в кружок.
Так у нее и появилась Яна. Мать Яны, голубая кровь белая кость, руководила плановым отделом на оборонном предприятии и дома только ночевала. Папы у Яны не было.
И как-то так получилось, что постепенно, незаметно, и вроде бы против намерений самой Лидии Васильевны, Лидия Васильевна стала ходить к Яне на целый день, с утра до позднего вечера, и обязанности ее далеко превосходили обязанности няни. Во время частых недельных командировок начальника планового отдела Лидия Васильевна перебиралась на квартиру к матери и дочери, а уж летом… Летом Янина мама с легким сердцем отдавала дочь Лидии Васильевне «насовсем» и снимала для них дачу в Орехово или квартиру в Зеленогорске.
Как же тяжело приходилось Лидии Васильевне на этих дачах!
Сколько раз Яна сажала Лидию Васильевну в домик из железных прутьев на самом солнцепеке и, обвязав шею платком из китайского шелка своей матери, надев сумочку через плечо, намазав губы гигиенической помадой, сдвигала брови и сердито говорила Лидии Васильевне: «Еда на столе. К дверям подходить не вздумай. Я буду в десять», - и уходила «на работу». Поначалу Лидия Васильевна с тревогой высматривала свою Яну в гомонящей толпе детей, стараясь не терять бдительности на той огромной площадке, но всякий раз послеполуденная дрема смежала ей веки. Лидия Васильевна болезненно вздрагивала, испуганно вскакивала с намерением бежать искать Яну, а Яна, видя, что Лидия Васильевна хочет «уйти из дома», кричала ей и грозила пальцем… А эти их совместные забеги к железнодорожному полотну, чтобы поглядеть на проходящий паровоз-ремонтник (бог весть, когда ему вздумается появиться!) и непременно успеть загадать желание?!
Однажды у Лидии Васильевны пропали таблетки.
- Отчего эти таблетки? – простодушно спросила Яна накануне.
- От сердца, Яночка.
- А здоровым людям лекарства не нужны?
- Не нужны.
На следующее утро Лидия Васильевна хватилась своих таблеток – их нигде не было. Она искала их до обеда, охала, ахала, а когда все поняла – опустилась на постель и заплакала. Яна стояла перед ней сначала насупленная, потом заревела в голос.
- Я их выбросила! Не хочу, чтобы ты болела!
Яна лазала по деревьям наравне с ребятами, дралась с соседскими детьми, мальчиками и девочками, и могла запросто запустить камнем в окно какого-нибудь дома. Она быстрее всех бегала в догонялки, громче всех верещала в вышибалы, а по вечерам, возбужденная, собирала детей со всей округи в беседку для игры в лото, и потом ее невозможно было загнать в дом.
С Яной постоянно случались разного рода неприятности: она могла объесться «волчьими ягодами», или «упасть» с мостков в реку, или разодрать о гвоздь новое платье. После каждого такого происшествия Лидия Васильевна давала себе слово больше не брать эту дрянную девчонку на лето, однако уже осенью, провожая Яну в школу, Лидия Васильевна забывала о своем намерении и все чаще думала об их жизни загородом - следующим летом.
Яне было тринадцать, когда в Москве расстреляли парламент, оборонная промышленность встала и бытовые нужды, возникшие в семье Яны, потребовали постоянного присутствия Лидии Васильевны в доме. Теперь, поселившись в квартире Яны как будто на правах члена семьи, Лидия Васильевна шла на рынок и спокойно тратила всю свою пенсию на Яну, радуясь, что сейчас, в новых обстоятельствах, это уже не выглядело чем-то ненормальным.
Оставшись без руководства плановым отделом, без совещаний и командировок, Янина мать попробовала устроиться бухгалтером, но дольше одного квартала ей, специалисту старого режима, продержаться не удавалось. В других местах ей отказывали из-за возраста – и, оказавшись не у дел, она меньше чем за год превратилась в старуху.
Глядя на Лидию Васильевну, хлопочущую по хозяйству и собирающую ее дочь в школу, на Яну, которая, по обыкновению, дерзила, пререкалась, хохотала, Янина мать хмурилась и бледнела:
- Ты как разговариваешь со старшими?! – начинала она и хваталась за восполнение пробелов в воспитании дочери. Однако момент был давно упущен – Яна, похоже, не унаследовала от матери ни голубой крови, ни белой кости и абсолютно не стремилась никем руководить. И тогда Янина мать говорила, горько глядя в пространство:
- Я очень надеялась, что вырастила достойную дочь, но, видимо, ошиблась.
Но это было только начало. Дальше она продолжала в том же духе. Яна покорно выслушивала мать, плотно сжав губы, и Лидия Васильевна незаметно подходила к своей Яночке, дотрагивалась до ее плеча, и, если та не одергивала его, гладила ее по волосам. Гладила и при этом испытывала какое-то странное чувство удовлетворения, оттого что была так непохожа на начальника планового отдела оборонного предприятия. Она всегда знала, что приготовить Яне на обед, что у нее есть из одежды, а чего нет, и где взять, чтобы было, и когда у нее экзамен по алгебре, и сколько денег нужно на поездку с классом в Репино. Так, исподтишка, у Лидии Васильевны вырастала собственная дочь.
Уже в сумерках Лидия Васильевна дошла до дома, в котором прожила почти двадцать лет. Она неслышно открыла дверь своим ключом, но ее как будто ждали: из кухни в коридор ее вышли встретить Янин муж и какая-то молодая женщина – Лидия Васильевна намеренно не смотрела в ее сторону.
- Это Лика, - смущенно сказал хозяин дома, пряча глаза в пол.
- Мы уже знакомы? – равнодушным голосом спросила Лидия Васильевна, вешая плащ и аккуратно расправляя его фалды. Сейчас ей было особенно неприятно думать о том, что эта Лика бывала здесь, и не раз, пока Яна лежала в больницах.
Человек, за которого ее Яна когда-то вышла замуж, неловко переминался с ноги на ногу перед Лидией Васильевной, вероятно подыскивая нужные слова, - и Лидия Васильевна помогла ему:
- Не беспокойтесь, я сегодня переезжаю к себе, - сказала она и, не глядя на тех двоих, прошла в Янину комнату за своими вещами.
Потом зашла в детскую.
Сын Яны, по обыкновению, валялся на ковре с планшетом в руках, сосредоточенно глядя в экран и, когда она вошла, даже не взглянул на нее.
- Я буду к тебе приходить, Олег, - беспомощно сказала Лидия Васильевна. – Вот тебе мой телефон и адрес на всякий случай.
Олег никак не отреагировал на ее слова, и Лидия Васильевна положила бумажку на письменный стол.
Когда Лидия Васильевна тащила сумку по лестничной площадке к лифту, она услышала за дверью какую-то возню и крик Олега:
- Не трогайте меня, я все равно не буду жить с вами!
Дома, не распаковывая чемодана и не снимая плаща, Лидия Васильевна села за стол. Подперев голову рукой, она сидела так до тех пор, пока за стенкой не началась программа для полуночников. Тогда она встала, зажгла лампу, разделась. Посмотрела вокруг: диван, стол, два стула, холодильник «Саратов» - все было здесь как прежде… И она вновь опустилась на стул возле стола.
Позавчера, на сорочинах, какие-то чужие люди толковали Лидии Васильевне о том, что она должна, нет, просто обязана начать новую жизнь. Будучи не в состоянии их слушать, Лидия Васильевна послушно обещала каждому из них начать эту самую новую жизнь. Ну хотя бы ту, которая у нее была до Яны.
Но ведь никто из тех доброхотов даже не подозревал о том, что жизни до Яны у Лидии Васильевны… не было!
Уже глубоко за полночь, вспомнив про бумажный пакет с Яниными вещами, она полезла туда за фотоальбомом, а вытащила красного плюшевого волка. Поставила его перед собой и расплакалась.
На следующий же день утром Лидия Васильевна взяла в руки телефон и позвонила туда. Попросила Олега.
- А разве он не у вас? – растерянно проговорила на том конце Лика.
Оказалось, Олег выбежал вслед за Лидией Васильевной, и домашние все это время были уверены, что он у нее.
У Лидии Васильевны закружилась голова. Пытаясь не подпускать к себе чудовищные мысли, она поспешно оделась и вышла на улицу.
На дрожащих ногах она кружила по окрестным дворам и скверам, петляла между домами и помойками, и какая-то сила гнала ее дальше и дальше – в очередную подворотню, проходной двор, переулок. Она звонила ему каждые двадцать минут, но ровный женский голос отвечал ей, что телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети.
Ближе к ночи она вспомнила о его друзьях.
Сначала она позвонила Славику. Но ни Славик, ни его домашние не знали, где Олег, и были поражены новостью об его исчезновении.
Уже в начале двенадцатого она позвонила в квартиру Володи, школьного товарища Олега, - тот просто не мог не знать, где находится Олег. Недовольный женский голос долго переспрашивал, кто и зачем пришел, наконец замок щелкнул. Но хозяйка продолжала разговаривать в приоткрытую дверь с наброшенной цепочкой, не хотела будить сына – хотела, чтобы Лидия Васильевна поскорее ушла.
Тут Лидия Васильевна заплакала. В коридор выскочил Володя в трусах и майке. Однако и он ничего не знал об Олеге; видел того в последний раз во вторник после бассейна.
На часах было без четверти двенадцать, когда Лидия Васильевна медленно спустилась по лестнице вниз, раздумывая, что ей теперь делать, куда идти. Постояв какое-то время на площадке первого этажа, она, крадучись, поднялась на площадку последнего и там, сев на одну из верхних ступенек, ведущих на чердак, положила голову на сложенные на коленях руки.
Ей хотелось в туалет, и она ругала себя за то, что не нашла в себе смелости попроситься в уборную у Володиной мамы. Позвонить в Володину квартиру еще раз казалось ей немыслимым. Как, впрочем, и уйти из этого теплого подъезда с чистой лестницей.
Едва дождавшись шести часов, Лидия Васильевна выскользнула из подъезда и побрела в гипермаркет – там был санузел.
Ей оставался еще один квартал до гипермаркета, как вдруг она увидела отца Олега, быстро идущего навстречу ей с телефоном в руке, встрепанного, с красными глазами. «Неужели тоже бегал, искал?» Увидев Лидию Васильевну так рано на улице и так далеко от Суворовского, он нисколько не удивился:
- Я только что звонил Лике, он так и не появлялся, - просто сказал он. - Если до вечера не объявится – надо заявлять в полицию.
Ни о чем не спрашивая Лидию Васильевну, он поспешил дальше, а Лидия Васильевна двинулась к гипермаркету.
Выйдя из туалета, Лидия Васильевна поняла, что должна срочно что-нибудь съесть, иначе ей станет плохо. Она прошла в зал и нерешительно двинулась по рядам с бакалеей, отыскивая хлебобулочные изделия. В этот час она, похоже, была одна во всем гипермаркете. Почти одна. Краем глаза она видела еще какого-то человека в мешковатой куртке, кажется, как раз возле корзин с булками. Она подошла и протянула руку к упаковке с бубликами, но тот человек сзади дернул ее за рукав:
- Ты что, следишь за мной?
Это был Олег в чьей-то куртке, с кровоподтеком на скуле и запекшейся кровью на губах.
Она не ответила. Спросила:
- Есть хочешь?
Он отвернулся.
Она пошла к кассе, изо всех сил сдерживая наворачивающиеся на глаза слезы. Его шагов за собой она не слышала, но почему-то была уверена, что он идет следом.
- У меня нет денег. Заплатишь?
Лидия Васильевна заплатила и протянула ему упаковку с бубликами.
Они шли по улице - Лидия Васильевна впереди, Олег за ней; она слышала, как аппетитно шуршала упаковка от бубликов.
Лидия Васильевна заставляла себя не оглядываться: зайдя в свой подъезд, поднялась на третий этаж, довольно быстро справилась с замком и пошла по коридору к самой последней двери, выкрашенной в грязно-коричневый цвет, с навесным замком. Она отчаянно боялась, что Олег не пойдет за ней. Войдя в комнату, почти на цыпочках подошла к окну, там замерла и, только услышав, как дверь ее комнаты скрипнула, с облегчением выдохнула и спросила:
- Есть будешь?
И, не дожидаясь ответа, пошла на кухню.
В тот же вечер Янин муж завез Лидии Васильевне кое-какие вещи Олега и деньги «на первое время». Раскрасневшийся, счастливый, он не знал, как и благодарить Лидию Васильевну за то, что она нашла Олега. И, по всей видимости, за то, что теперь он, снова молодожен, освобожден от этой трудной ноши – трудного подростка.
Растить Яну, как теперь поняла Лидия Васильевна, было просто, гораздо проще, чем ее сына. Едва Лидия Васильевна появлялась на пороге, та, помнится, с разбегу и с радостным воплем бросалась к ней, повисала у нее на шее, и Лидия Васильевна, умиротворенная, прижимала ее к себе.
С Олегом же она не могла даже разговаривать.
- Опять овсянка? Она у тебя вечно подгорелая!
Но он мог сказать и по-другому:
- Что ты кормишь меня всякими отбросами, я ведь не свинья! Отец оставляет тебе на меня достаточно денег!
И Лидия Васильевна делала все, чтобы только не заплакать.
Съев яйцо всмятку и поковырявшись ложкой в каше, он наконец миролюбиво, даже немного по-барски, спрашивал ее:
- Ну а колбаса или хотя бы сыр в этом доме имеются?
Потом он целый день мог не появляться дома и вернуться только поздно вечером. Где он был, что делал – Лидии Васильевне оставалось лишь догадываться. Но он по крайней мере посещал школу – это она знала точно.
Он давно уже не улыбался, был каким-то скучным, смотрел на Лидию Васильевну как тот красный волк, и ей невольно вспоминалось Янино «У-у, какой волчара!», когда та впервые увидела игрушку. Он рассорился со всеми товарищами, бросил бассейн, не брал в руки книг. Кажется, все на этом свете ему теперь было неинтересно и ненужно, даже его любимый планшет…
Хотя нет, кое-что ему все же было нужно. Как-то Лидия Васильевна вернулась из магазина и застала его в майке с молотком в руке – он делал перестановку в их жилище: свою кровать и письменный стол, привезенные из дома, он передвинул к окну, а диванчик Лидии Васильевны оказался у двери, отделенный от общего пространства комнаты этажеркой с книгами и ширмой. Перед большим круглым столом, покрытым скатертью из вязаного кружева, висел плакат каких-то людей в черном – по-видимому рок-музыкантов, и среди них выделялась девица с наполовину вывернутой из кожаного лифчика грудью.
На другой день она тихонько поинтересовалась у него:
- Не мог бы ты заменить этот плакат чем-нибудь другим, более человеческим?
- А я что – не человек, что ли?! – вдруг взорвался он – и она увидела, как руки его мгновенно сжались в кулаки. – Я тоже человек – как все! Не мешайте мне жить по-человечески!
Нет, это был совсем не тот Олег, которого она знала.
Лидия Васильевна помнила его толстощеким несмышленышем в кроватке, вцепившимся в прутья бортика и без устали прыгающим на одном месте. В то время они целые дни проводили вдвоем: она сажала его в коляску, и они ехали за покупками (он с интересом следил за дорогой и прохожими), потом Лидия Васильевна готовила обед, а он на ковре возился с кубиками, дальше они ели, спали, и, что примечательно, заснуть без того Яниного потрепанного красного волка Олег не мог: ему нужно было обязательно уцепиться хотя бы за хвост зверька. А потом они гуляли в скверике, встречая Яну из института.
С появлением у Яны Олега Лидия Васильевна во всей полноте познала радость предновогодней суеты. Этот праздник и ожидание его оборачивались для нее самым прекрасным временем в году. В этих своих походах по магазинам она могла ухнуть на подарки Яне и малышу все свои деньги. Она была счастлива. Именно тогда она вдруг догадалась, что обыкновенное женское счастье, к которому она так стремилась всю жизнь и отсутствие которого она так горько оплакивала всю жизнь, - это обыкновенное женское счастье ей было и не нужно! У нее было необыкновенное женское счастье – ее Яна!
Она шла по морозу с мокрыми ногами (думая о своем необыкновенном счастье!) и предвкушала ту минуту, когда маленький Олег полезет под елку, а Яна, счастливо смеясь, возьмет коробку из его рук, чтобы помочь ему открыть ее, и все вместе они увидят… плюшевого волка. Конечно, не того, красного, с волчьим взглядом, что был принесен Лидией Васильевной когда-то, а другого, попроще, с надписью на грудке «Ай лав ю». Яна, совсем как тогдашняя, захлопает в ладоши и кинется на шею Лидии Васильевне: «Господи, Лидушка Васильевна, дорогая, как же я вас люблю!» И Лидия Васильевна заплачет. На шум войдет отец семейства, потревоженный и недоумевающий:
- Смотри, смотри! – Яна предъявит ему этого волка с таким видом, будто каждый, узрев эту мягкую игрушку, непременно должен будет понять что-то очень важное в своей жизни.
- Ну и что? – спросит большой серьезный человек, Янин муж, не желая видеть в этом красном волке ничего, кроме… – Еще один пылесборник?
И все опять будут смеяться, даже малыш Олег…
А потом Лидия Васильевна словно забыла об Олеге. У Яны вдруг внезапно закончились силы, и все силы Лидии Васильевны стали уходить на Яну. У Яны мгновенно менялось лицо и ей требовалось лечь, и Лидия Васильевна спешно устраивала ее на диване, накрывая пледом и закутывая ноги пуховым платком, а маленького Олега выводила в другую комнату и там все время шикала и останавливала его: «Сейчас шуметь нельзя!» - и думала только о Яне…
Когда Олег пошел в первый класс, Яна уже почти не вставала, а Олег, не понимая этого, стоял возле ее постели и дергал ее за рукав:
- Мам, а мам, пусть она уйдет, - говорил он, набычившись, имея в виду Лидию Васильевну, которая и так всем заправляла в доме, сколько он себя помнил, но теперь еще и не отходила совсем от Яны.
И у Лидии Васильевны руки чесались оттащить мальчишку от кровати своей Яны подальше и дать возможность той хотя бы немного отдохнуть...
Когда к Лидии Васильевне приезжал Янин муж - навестить сына, тот просто уходил из дома.
И Лидия Васильевна вспоминала то время, когда этот муж, вернувшись с работы домой, важный, самодовольный, проходил в ванную и долго, тщательно мыл руки, потом переодевался. Ждал, когда Лидия Васильевна подаст ему ужин, садился за стол. Лидия Васильевна, подав, всегда выходила, чтобы не видеть, с каким аппетитом тот уплетал борщ с салом и голубцы. Отужинав, он только на секунду заходил в комнату больной жены, чтобы поцеловать ее в лоб, лежащую на высоких подушках, и дежурно спросить: «Ну как ты сегодня?» Не вслушиваясь в ответ, он шел к себе. А поздно вечером, словно спохватившись, заскакивал в детскую к сыну - тот уже засыпал – и так же дежурно спрашивал:
- Уроки сделал?
Впервые в жизни Лидия Васильевна не знала, как ей быть. Она искала - и не находила в этом ребенке черты ее любимой Яны. Он нисколько не был похож на нее. Но тогда на кого же? Кажется, на начальника планового отдела оборонного предприятия.
Лидия Васильевна боялась этого Олега... Когда она спрашивала, что он будет есть на ужин, макароны или солянку, холодно ему в его вельветовой куртке или уже стоит перейти на пальто, - тот не отвечал. Что бы она ему ни сказала – все это словно не имело к нему никакого отношения. Часами она подбирала слова, придумывала фразы, прежде чем подступиться к нему с каким-нибудь вопросом.
В конце концов она безо всяких слов стала оставлять ему еду на плите и деньги на тумбочке. Едва входная дверь за ним хлопала, Лидия Васильевна выходила из своего убежища, чтобы узнать, поел ли он, взял деньги или нет. Деньги он всегда брал.
Лидия Васильевна долго думала, прежде чем сделать это, но все же сделала: поставила на письменном столе Олега в его отсутствие фотографию Яны в дорогой металлической рамке. На ней Яна еще была полна жизни.
На другой же день фотография исчезла со стола. Не находя ее, постояв в полной беспомощности посередине комнаты, Лидия Васильевна хотела было уже идти, но вдруг заметила под батареей какой-то мусор. Там же были осколки стекла. Лидия Васильевна пригляделась и глазам не поверила. Бессильно опустилась прямо на пол и принялась дрожащими руками собирать из обрывков фотоснимок своей Яны. При этом она плакала, а Яна смеялась.
На следующий день Лидия Васильевна намеренно долго не выходила из-за своей перегородки. Слушала, как Олег собирается в школу, роняет учебники, чертыхается, тяжело двигает стулом по паркету… Наконец дверь за ним закрылась и Лидия Васильевна вышла. Склеенная фотография стояла на книжной полке и уже никуда с этого места не девалась.
Время предательски бежало вперед, и Лидии Васильевне было все труднее с ним мириться.
На третью годовщину смерти Яны позвонил только один человек.
Хмурясь, не веря себе, Лидия Васильевна с трудом волочила ноги по лестнице на свой третий этаж – все время хотелось остановиться, подержаться за перила.
И еще ей все чаще приходилось спохватываться о деньгах, которые отец Олега почему-то присылал все реже и реже. Но как, в каких выражениях поговорить с ним об этом? Ведь он же и сам понимал, что происходит. Понимал, но ничего с этим не делал. Не мог? Или совсем забыл о сыне в этой своей новой семье?
Но что больше всего изумляло Лидию Васильевну, отчего у нее мутился рассудок - так это то, что ничто в этом мире не изменилось после того, как ее Яна ушла из него, цепляясь проводами и трубками за каждое новое завтра.
И каждую бессонную ночь Лидия Васильевна упрямо вызывала из памяти ту, ради которой прожила свою жизнь, – только не ту, на больничных простынях, а румяную и смеющуюся перед выпускным вечером, - и ей всякий раз становилось нечем дышать.
На часах было одиннадцать. Обычно в это время Лидия Васильевна ложилась, но Олега все не было и телефон его не отвечал. И почему-то именно сегодня вечером Лидия Васильевна не находила себе места от тревоги. Походив из угла в угол, она присаживалась к столу, в компанию парней, затянутых в черные кожаные куртки в заклепках, и, странное дело, они уже не казались ей такими отвратительными…
В последнее время у нее стали пропадать вещи. Каждый день она проверяла нижний шкафчик трюмо, нащупывала там истершейся кошелек для мелочи – уже лет тридцать она хранила в нем пару родительских обручальных колец, бабушкину золотую коронку и золотой корпус от дамских часиков. Все это было на месте – пока. Но нескольких книг, кажется, не доставало – конца девятнадцатого века, в солидных переплетах. Но много ли теперь давали за книги?!
Однако чайница под мрамор с восточным орнаментом, доставшаяся ей от родителей и простоявшая в серванте более полувека, – чайница точно пропала! Ее Лидия Васильевна жалела до слез. Но спросить о ней Олега ей не хватало силы духа.
Наконец ключ провернулся в замке, послышались голоса, один из которых принадлежал Олегу. Не желая столкновений с соседями, Лидия Васильевна поспешила по коридору навстречу Олегу. Нетвердо ступая, он лапал какую-то заливавшуюся хохотом девицу. Лидия Васильевна инстинктивно посторонилась, и Олег решительно повлек девицу по коридору в комнату, Лидия Васильевна засеменила следом, однако дверь в комнату захлопнулась перед самым ее носом. Лидия Васильевна взялась за ручку, но тут щелкнул замок и почти сразу же из комнаты поплыл тяжелый рок. Соседи стали выглядывать из своих дверей и, как показалось Лидии Васильевне, со злорадством смотрели на нее, застывшую у собственной двери и не понимающую, как ей поступить.
Она постучала. К ее великому изумлению, Олег открыл ей!
- Лидья Васильна, - с пьяной нагловатой улыбкой сказал он, перегородив проход в комнату, - вы разве не понимаете? Нам с Анжелой надо побыть вдвоем.
Он потянул к себе дверь, но Лидия Васильевна (зрителей в коридоре прибавилось) успела проблеять:
- Но там мое пальто, сумка…
Дверь приоткрылась, и показалась рука Олега, сжимающая за воротник пальто Лидии Васильевны. А через какое-то время, с хихиканьем, из двери высунулась женская ручка – с сумкой Лидии Васильевны.
Стараясь побыстрее скрыться с глаз соседей, Лидия Васильевна метнулась в конец коридора, всунула ноги в ботинки и вышла на лестничную площадку, на ходу продевая руки в рукава пальто и застегиваясь. На улице она пошла куда глаза глядят и ни о чем не думала. Потому что думать о том, что с ней сейчас произошло, было невыносимо. Она просто шла, доходила до перекрестка и сворачивала, потом доходила до следующего угла и опять поворачивала.
Стоял конец декабря, но на улице было тепло, не больше трех градусов мороза. Ботинки сразу стали мокрыми (лужи почему-то не замерзали) – но все равно это было намного лучше, чем метель в лицо.
Тут ее внимание привлекло множество огней, и она поняла, что впереди огромный торгово-развлекательный комплекс, первый этаж которого занимает гипермаркет, работающий всю ночь. Она улыбнулась про себя. Это был выход: там туалет, там тепло и... Лидия Васильевна припомнила, сколько у нее в кошельке, потом засунула руку в карман, звякнула мелочью и усмехнулась: роль покупателя сегодня была ей по карману.
Лидия Васильевна бродила по рядам. Время от времени беря в руки ту или иную вещицу, она вглядывалась в этикетку, хотя ничего прочитать на ней не могла… Как долго она так ходила – она уже не помнила. Наконец, оказавшись у касс, она заплатила за банан и положила его в карман, не решаясь съесть здесь, в гипермаркете. На улицу, однако, не пошла - принялась изучать витрины маленьких магазинчиков, бывших здесь же, под одной крышей с гипермаркетом.
…Лидия Васильевна устала. Она вынула из кармана мобильник, чтобы посмотреть время, забыв, что ее глаза уже отказывались видеть такие маленькие цифры. Тогда она спросила время у прохожего: еще часа три надо было продержаться. И она снова прошла в торговый зал.
Она с трудом шла и старалась не думать об Олеге, но страх против воли терзал ее. На сколько еще хватит ее жизни с ним? Боль возникала теперь каждый день – с утра, как только Лидия Васильевна пробуждалась ото сна, больше похожего на болезненное забытье, потому что сон уже почти не приносил облегчения. Силясь встать с постели, Лидия Васильевна сидела и всматривалась, почти по памяти, в очертания Христа, вырезанного из журнала и наклеенного прямо на ширму, - и шептала:
- Еще бы годик, только один бы годик…
Через год Олегу должно было исполниться шестнадцать. Как изменится жизнь Олега по достижении им шестнадцати лет - Лидия Васильевна не смогла бы ответить. Она просто старалась верить, что в шестнадцать он сможет справляться с жизнью и без нее, без Лидии Васильевны.
Ну а боль… Теперь боль Лидия Васильевна воспринимала по-другому – почти что радовалась ей. Почему-то именно тогда, когда боль грызла сильнее, Лидия Васильевна ощущала Яну ближе – ее уже не надо было ниоткуда вызывать: она все время была здесь. Где-то рядом, совсем близко.
Вот ведь кто она была теперь, без Яны? Никто. Она не пригодилась в жизни ни одному мужчине и не исполнила своего основного предназначения – не сделалась матерью… И на поверку оказалось, что вся ее жизнь была придумана только для Яны – чтобы любить ее, дать то, что не смогла дать начальник планового отдела, чтобы служить ей, и только ей одной, и жить только ради нее. А теперь ради ее сына.
- Не так крепко, не так крепко! – манерно говАривала начальник планового отдела оборонной промышленности, когда Лидия Васильевна сжимала подлетевшую к ней Яну в своих объятиях…
А ведь это неправда! Лидии Васильевне, обиженной богом и людьми, все-таки кое-что перепало в этой жизни. И, возможно, не так уж и мало. О матери Яна всегда говорила очень скупо, только когда ее спрашивали. «Зато няня у меня просто золотая!» – простодушно добавляла она и озорно улыбалась.
Лидушка – это ведь и было «мама». Лидия Васильевна была матерью, а не начальник планового отдела. На выпускном. В роддоме. В больнице. В морге...
- С Олегом нужно просто потерпеть, Яночка, - не замечая, что говорит почти вслух, Лидия Васильевна шептала Яне, словно та могла слышать ее.
Лидия Васильевна остановилась у разноцветной стойки с мишурой и вдруг вспомнила про грядущий Новый год. Забыв об усталости, Лидия Васильевна принялась методично обходить украшенные полки в поисках красного плюшевого волка. Но мягких игрушек вообще не было видно. Она отловила служащую магазина (ночью та обнаружилась в рыбном отделе) и спросила, где стоят плюшевые волки. Служащая внимательным долгим взглядом посмотрела на Лидию Васильевну, но к секции с игрушками отвела. Волк оказался серый с белой грудкой, совсем как собака. Но у него был необычный серо-коричневый хвост из натурального меха. И Лидия Васильевна долго стояла возле этого волка, совсем непохожего на тех, которых она покупала раньше, и все раздумывала, не взять ли его Олегу. Тех денег, что у нее были при себе, не хватало, но ведь можно же было прийти сюда завтра!
С сожалением отвернувшись от игрушек, Лидия Васильевна уныло посмотрела в сторону касс. В нескольких шагах от нее, в торце ряда… стояла она, Яна! Или не она?! «Совсем глаза не видят!» - отчаянно подумала Лидия Васильевна, судорожно схватившись за ворот пальто и изо всех сил вглядываясь. Девушка свернула в другой ряд – Лидия Васильевна потихоньку двинулась следом. Вот Яна поправила рукой прядь волос у лица, так, как она это делала всегда, - и Лидия Васильевна кинулась к ней на ватных ногах, раскинув руки.
Лидия Васильевна никак не могла разлепить веки. В глаза бил нестерпимо яркий свет. Совсем рядом она слышала чьи-то стоны, бормотание. Кто-то, кажется, плакал.
Лидия Васильевна понимала, что лежит в очень неудобной позе. Она попробовала чуть-чуть согнуть ноги в коленях, но это оказалось невыполнимым. Ей было жестко, и все ее члены затекли, будто она много времени пролежала на асфальте.
Похоже, ее куда-то везли. Или ей это только казалось? Даже как будто крутанули, так что она ощутила себя на аттракционе в луна-парке – и сразу же противно засосало под ложечкой. Совсем рядом, прямо над нею, раздались какие-то голоса и, приоткрыв глаза, она сумела разглядеть белый кафель, много белого кафеля - и сразу догадалась, что находится в больнице.
Больше Лидия Васильевна сознания не теряла. Она просто лежала, не открывая глаз, спокойно и радостно – лежала и ждала Яну. Уже ведь скоро, совсем скоро.
У Олега был урок математики, когда раздалась громкая телефонная трель из его рюкзака. Одноклассники, все как один, развернулись к нему, сидящему в одиночестве на последней парте у окна.
Математичка, прерванная на полуслове, грозно воззрилась на Олега.
- Выйди, пожалуйста, за дверь, если тебе есть о чем поговорить.
Олег вышел из класса.
- Да?
- Кем вам приходится бабуля в черном драповом пальто, серой вязаной шапке, на ней еще темно-синяя трикотажная юбка, - сразу начал кто-то мужским голосом и очень серьезно.
- Это моя бабушка, - сказал Олег упавшим голосом. Так он и знал, что вчера ночью с ней произошло что-то ужасное, от чего уже не отвертишься.
- Фамилия, имя, отчество, год и место рождения…
Когда струхнувший Олег ответил на все вопросы, чиновник снова заговорил с обманчивым безразличием в голосе.
- Она в тридцать первой городской больнице. Запишите адресок, отделение и номер палаты, и хорошо бы вам сегодня до восемнадцати часов навестить ее. Договорились, молодой человек?
Олег промямлил, что навестит.
- Разве ее положение так плохо?
- Приходите, - отрезали на том конце.
Олег так и не понял, кто звонил: врач или полицейский. Что она там наболтала, Лидия Васильевна? Но теперь в любом случае всколыхнутся полиция и опека. Вот дура!
Олег вернулся в класс с намерением ни в какую больницу, конечно, не ходить. Однако едва прозвенел звонок, Олег выскочил из класса и побежал в гардероб, никому ничего не объясняя.
Лидия Васильевна лежала в теплой постели, вокруг нее суетился кто-то из персонала. Больница, в которую ее отвезли, похоже, оказалась очень хорошей. По-прежнему не открывая глаз и лишь иногда кивая, если ее о чем-то просили, Лидия Васильевна ждала, когда ее оставят одну. Хотелось побыть наедине с Яной.
Наконец, сестра и санитарка вышли из палаты.
Лидия Васильевна вспомнила о волке, сером, с белой грудкой. Нет, этот волк никуда не годился: он совсем не походил на Яниного. Но хвост! Коричневый хвост из настоящего меха, возможно, именно он спасет положение. Как только она встанет и сможет уйти отсюда, все-таки придется сходить за тем волком. И побыстрее, а то его купят.
Кто-то тихонько вошел в палату. Лидия Васильевна сделала вид, что спит. Но тот человек не уходил. Лидия Васильевна ощутила, как он навис над ней, склонился над ее лицом - и все-таки глаз не открывала, ждала, когда он уйдет. Вошедший заговорил. Это был Олег.
Она разлепила глаза.
Олега ей было уже не разглядеть, но зато Яна… Яна стояла совсем близко.