Купить сыну костюмчик к выпускному утреннику в садике, скорее всего не получится. Алла сидела в своей крохотной кухоньке, где, не вставая с табуретки, могла дотянуться и до раковины, и до плиты, и, точно цыганка гадальные карты, раскладывала деньги на несколько частей. Работала Алла в театре реквизитором, сама растила ребёнка, крутилась, как могла и каждой копейке цену знала.
Митюша крепко спал.
Распределив зарплату, Алла посмотрела на часы, потянулась молодым гибким телом, только что когтями не поскребла, и пошла укладываться. Митя, выпростав руки-ноги из-под одеяла, тихо посапывал. Забравшись в постель, она улеглась и закрыла глаза. Со-он, где ты? Сон не шёл. Легла, свернувшись калачиком, развернулась, вытянув одну ногу, перевернулась на спину, но напряжение не отпускало. Тогда припомнился совет бывшего мужа: поднять взгляд закрытых глаз в направлении макушки и удерживать там, пока не заснёшь. Попыталась проделать эту манипуляцию и... не заметила, как провалилась в сон.
Проснулась Алла от пения телефонного будильника, подняла Митюшу, умыла, одела и потащила в садик. Заскочила по дороге в банк - оплатила коммуналку и кредит за стиральную машину. Прибежав в театр, реквизитор изучила расписание: утром прогон, вечером спектакль.
Уборщица Света мыла сценический линолеум. Она будто на автопилоте толкала впереди себя широченную швабру, проходя всю ширину планшета сцены от левой кулисы до правой с совершенно отсутствующим выражением лица. Казалось, её мысли витали где-то в параллельной реальности.
– Привет, Светка! У тебя всё нормально? – окликнула Алла мастера чистоты.
– Да, соображаю, у кого бы перехватить дня на три. Я ж ещё в магазине убираю, в среду там зарплата, получу и верну. «Ты не одолжишь?» — с робкой надеждой в голосе спросила Светка.
– Не-а, сама на мели. Можно в кассе попросить в счёт аванса.
Я так делала, - посоветовала Алла и пошла в «свою» реквизиторскую.
В нос ворвались ароматы клея, лака, поролона, пыли, старых газет и много ещё чего – обычные закулисные запахи, к которым она давно привыкла и уже совсем не замечала. Это её владения. Она здесь царица. В просторном помещении на многочисленных полках лежит и ждёт своего часа реквизит всех спектаклей текущего репертуара. Вот доспехи Дон Кихота, рядом поролоновое «пузо» Санчи Пансо, всевозможные блюда с бутафорскими яствами, идущие в нескольких спектаклях, вот маленькая корзинка с цветами из "Фиалки Монмартра", скелет с элегантной шляпкой на лысом черепе. Чего здесь только нет! Бутыли, заткнутые кукурузными початками из "Свадьбы в Малиновке", кастрюли, окорока и колбасы, вязанки бубликов и грибов. Шали, накидки, красная роза Кармен. Вот лист жести, в который в нужном месте, после определённой реплики, Алла колотит деревянной колотушкой, а зрители в зале слышат раскаты грома. Рядом - серебряные подносы с бокалами для шампанского из "Летучей мыши", в них она с помощницей перед представлением наливает слабо заваренный чай, и артист вдохновенно поёт: "Сладость забвений, горьких волнений... В этом чистом, В этом лучистом, В этом искристом..." и вообще, театр – это сплошной обман и иллюзия.
Алла присела на старенький диванчик из списанного спектакля, отдышалась. Ну, теперь за работу. Сложила на сервировочный столик на колёсиках игровой реквизит, необходимый в первом акте, и покатила на сцену.
Солист-вокалист, тенор, герой-любовник на сцене и примерный муж и отец дома Владимир Молодцов, придя пораньше, распевался, разогревая голосовые связки – бесценное орудие своего труда.
Алла махнула в знак приветствия. Тот ответил лёгким поклоном. Когда она вернулась со следующей партией реквизита, Владимир сидел на ступенях декорации, ещё с вечера выставленной рабочими сцены - монтировщиками, задумчивый, как Меньшиков в Берёзове.
– О чём тоска-кручина? - поинтересовалась Алла.
– Сын вчера две пары притащил и записку от классручки: явиться в школу. Как с ним заниматься, когда по два вызова в день? Час сюда, час отсюда. Такие пробки! Только утром и видимся. А весь день пацан сам себе предоставленный.
– Я вас приветствую, други мои! – раздался мощный баритон старого артиста Ванечкина. – Вы чё такие кислые?
– У каждого свой кисляк, - ответила в том же духе Алла. – У меня вот от вчерашней получки шиш остался, у Володи сын двоек нахватал.
– О-хо-хо, сердешные вы мои! А что тогда мне сказывать?! Алименты вычли, должок вернул, остальное жена выгребла. Подчистую. Вдруг он, вывернув пустые карманы, закружился, пританцовывая: "Всюду деньги, деньги, деньги, всюду деньги, господа, а без денег жизнь плохая, не годится никуда".
– По какому поводу веселье? – удивилась помощник режиссёра и, не ожидая ответа, прошла к своему пульту решительной походкой: – «Господа, первый звонок. До репетиции пятнадцать минут».
На сцену заскочила парикмахер-гримёр Анечка. Увидела Аллу. Обнялись. Чмокнули крашеными губами в воздух в районе щёк.
– Пошли ко мне - по кофейку, - предложила реквизитор.
Она поставила электрочайник, достала из сумки две булочки.
– Как раз позавтракаем. Я дома-то не успеваю.
– А я утром ем основательно: бутерброд, кофе или чай с молоком.
– Подожди, вот родишь, я погляжу тогда.
Алла неспешно достала чашечки, насыпала растворимого кофе, сахар. Сидя на диванчике, женщины трещали, как две сороки, делясь театральными сплетнями. Аннушка была всегда в курсе всего: кто, с кем и когда. Заговорили о предстоящем спектакле. Вдруг Алла прыснула от смеха.
– Ты чего? - уставилась на неё Аня.
– Да вспомнила, рассказывают, в предыдущей постановке на арию Орловского выкатывали огромную бутылку шампанского в виде пушки и давали залп.
– Это когда он поёт: "...мы его освободим, Быть в плену не дадим, Царственного узника Мы освободим"?
– Да, да, именно после этих слов.
– И что же?
– А то, что пробка улетела в зал и хлопнула какую-то зрительницу. С дамочкой чуть не случился обморок!
– Послушай, мне так нравятся рассказы наших стариков о всяких приколах, и ляпах, – засмеялась Аннушка. – Кто-то говорил: однажды Пеликану в "Принцессе цирка" радист бутафорский телефон подключил к местной сети. Там по ходу действия звонит телефон, он снимает и в немую трубку говорит заученный текст. Так было много лет. Вот привычный звонок, он берёт трубку: "Ресторан "Зелёный попугай", Пеликан слушает", а оттуда: "Алло! Можно заказать у вас столик?" Глаза у бедолаги с перепугу разбежались в разные стороны. Текст выпорхнул из головы, как попугай в открытое окошко. На несколько секунд Пеликан впал в ступор. Потом посмотрел вокруг себя, за кулисы, а там... все незанятые в этой сцене коллеги ржут, зажимая рты, складываясь пополам. Тут его осенило: розыгрыш! Слова влетели обратно, и покатил спектакль по наезженной колее.
– Слушай, а давай мы завтра тоже что-нибудь придумаем для хохмы, ведь сотый спектакль как-никак! – предложила Алла, – а то что-то все какие-то унылые. Поднимем боевой дух, так сказать.
– И поднимем! Только как? А что это у тебя в банке? – полюбопытствовала Аннушка.
– Это ж я чай развела – типа «шампанское». О! Идея! Слушай, а давай купим сухого вина и нальём вместо чая. Представляешь, какой артистам будет подарок: "мы его освободим, Быть в плену не дадим, Царственного узника Мы освободим!"– дуэтом запели подружки.
А кто у нас председатель профкома? Марина Павловна? Попросим её по секрету подкинуть нам деньжат, сообразила Аня.
Назавтра перед спектаклем заговорщицы задорно потирали руки – что-то будет? Зрительный зал – под завязку. Полный аншлаг. Но настроение за кулисами непраздничное. Играют так себе, как рядовой спектакль, без подъёма и особого куражу, хотя зал хохочет, ведь сцена с собакой Шульца сама по себе смешная. Второй акт: массовка в пышных костюмах, вальсирует граф Орловский, поёт свою арию-тост, статисты в ливреях разносят подносы с бокалами... "Все заботы прочь, Нам должна помочь Позабыть дела эта ночь..."
Гости, окружившие графа, пригубляют шампанского и… их лица освещаются живыми натуральными улыбками. Они переглядываются, удивлённо приподнимая брови и пускаются галопом вокруг графа Орловского-Ванечкина. Хор грянул так, что дирижёр вздрогнул: никогда он не звучал так жизнерадостно и мощно. Ванечкин, замечая необычное оживление приглашённых на бал, пьёт шампанское и, закончив арию, подхватывает Розалинду и кружится, как влюблённый, получивший от невесты согласие на предложение руки и сердца. Зал рукоплещет! Такой эмоциональный подъём артистов редко когда увидишь, разве что на премьере. Аннушка с Аллой, наблюдая действие из-за кулис, хохочут вместе с профсоюзным боссом. Сцена окончена. Занавес опускается. Ванечкин выходит за кулисы, вытирая пот со лба и, напустив строгий вид, грозит девчонкам пальцем:
– Это ваши проделки!? Докладная будет на столе директора!
Улыбки покинули лица заговорщиц и собрались было спрятаться поглубже. Растерявшись, подруги лихорадочно соображали, что сказать в своё оправдание. Но тут палец Ванечкина согнулся и поманил к себе. Артист обнял их за плечи и сказал:
– А вы это здорово придумали, чертовки!
Алла и Аннушка облегчённо вздохнули.
– Поздравляем всех с сотым спектаклем! – улыбнулась Марина Павловна.
– Ура-а-а! - подхватили все находящиеся на сцене.
Со всех сторон раздавались одобрительные отзывы:
– Я нехотя отхлебнул, – говорил один, – а потом повторил с превеликим удовольствием.
– Да, так бы на каждый спектакль, – слышалось с другой стороны.
– А что, мне понравилось, сразу настроение улучшилось.
В это время за кулисами появился директор театра.
– Коллеги, поздравляю всех с юбилейным спектаклем. Артистов, играющих на сцене, световиков, звуковиков, парикмахеров, костюмеров, монтировщиков – всех работников театра, потому что мы все делаем общее дело. По этому случаю я подписал ведомость на премию каждому работнику театра.
За кулисами раздались аплодисменты. Это довольно редкое явление. Обычно хлопают только в зрительном зале.
– Ещё раз всех с праздником! Творческих успехов и новых хороших постановок, – завершил речь директор и пошёл в свой кабинет.
Повеселевшие артисты разошлись по гримёркам на антракт, монтировщики принялись за перемену декораций.
Последнее действие этой оперетты, как известно, происходит в тюрьме. Алла, собрав бокалы – ни в одном не осталось и капли вина, – понесла к себе мыть. Рабочие сцены – монтировщики закатывали бутафорские лестницы из дворца графа Орловского в «карман» (склад декораций идущих в этом сезоне спектаклей) и выкатывали "каменные" тюремные стены с толстенными решётками, шкаф и письменный стол. Помощница Аллы вынесла бутафорский телефон и поставила на этот стол.
Последнее действие прошло просто на ура. Все артисты ушли домой с букетами. Цветов хватило на всех. Даже гардеробщицам досталось. Как-никак театр начинается с вешалки!
Зрители, покидая театр, живо обсуждая зрелище. Женщина рубенсовской комплекции (она вручала букет солисту Молодцову), держа спутника под ручку, говорила:
– Ты заметил, как после шампанского гости на балу оживились, будто пчёлы во время медосбора?
– О чём ты говоришь? Они же воду подкрашенную пьют. Факт.
– Меня-то не проведёшь! Сама видела, как Адель бедром поводила и глазки строила. Я этот спектакль третий раз смотрю, и поверь мне – там была не вода!
– Ну, я не знаю... - повёл плечом мужчина.
Проделку девчонок ещё долго вспоминали, и каждый чувствовал себя частицей чего-то большого и нужного вопреки досадным мелочам будничной жизни.
Через две недели в аванс выдали обещанные премиальные, и Алла купила-таки сыну намеченный костюмчик. А вот воду на вино больше не меняли: было устное предупреждение. Хорошего понемногу.
19.05.2013