ЗИМА
Безвестный мастер, что искусен был,
Всю ночь работал, не жалея сил,
И утром подарил, идя ко сну,
Узор морозный каждому окну.
Рассыпав куль муки на каждый дом,
Стоит столица в облаке седом.
Деревья стынут под фатой невест,
Как будто собираясь под венец.
Застыла, онемев, и я сама.
И лишь снежинок юных кутерьма
Летит ко мне, легка и весела...
А вот и солнце! Здравствуй, луч тепла!
Но горожане спрятались в меха –
Не до красот. Уныла и суха
Их жизнь в шкатулках, полных барахла.
Нет, я влюбиться в город не смогла!
Мне чудится зима в родном краю,
Где я опять под звёздами стою,
Где ширь равнин и гребни дальних гор
Приносят в душу счастье и простор...
ЧТО, ЕСЛИ...
Кладешь чунгур на грудь, поёшь мне песни.
А если вдруг струна твоя порвётся?
В лугах светло, в горах ещё чудесней,
Но вдруг сугроб глубокий попадётся?
С утра звенишь, как соловей беспечный.
А если я привыкну к песне этой?
Ты спас мне душу от печали вечной,
Но как разлуку стерпим мы, поведай!
К своей груди меня ты прижимаешь.
А если там навеки поселюсь я?
Строкою нежной ты меня ласкаешь.
А если тучи бросят тень на чувства?
Не пой мне песен, милый, – мы не смеем
Забыться в сне, что вечным раем станет...
Так сильно не люби. Как уцелеем,
Когда беда с такой же силой грянет?
ЗАМЕРЗШИЕ РОЗЫ
Как сияли розы в золотом саду!
Соловей сложил им песен череду.
Радостно встречая солнечные дни,
Сладостное пенье слушали они.
Жёлтая пылала, словно свет в ночи,
Белая рождала чистые лучи,
Красная – подарок парня моего...
Привлекало взоры это волшебство!
Солнце их ласкало, дождик освежал.
Лепестки целуя, ветер им шептал:
- Осень не жалеет жизни и любви,
Как вы сохранитесь, нежные мои?
Лето пролетело, вот и листопад.
Словно от озноба, все цветы дрожат.
Пролетает вьюга мимо роз моих,
Одеялом снежным накрывает их.
Отчего так рано угасает жизнь?
Все цветы увяли, наземь улеглись.
Не помог никто им, не отвёл беду.
Замерзают розы в золотом саду...
СУДЬБА ДЛЯ ДВОИХ
В белом теле свечки горько плачет нить,
Стонет, задыхаясь, просит пощадить:
- Кто меня карает? В чем вина моя?
В чистом поле хлопка подрастала я.
Вырвали, скрутили, в воске хороня.
Кто живьём в могилу положил меня?
Вот огонь подносят, чтоб зажечь свечу...
Я дрожу от страха, корчусь и кричу!
- Слушай, успокойся, горьких слёз не лей,
И сама я плачу о судьбе своей.
Мне твою кручину скрасить не дано.
Видно, наше горе – на двоих одно.
Ты белела в поле, нежная с лица.
Я цвела фиалкой на руках отца.
Но сгоришь ты ярко, искрами маня.
Я же погибаю, тлея без огня...
СТРАДАЯ
Думаю я часто: кто я на земле?
Что я значу в мире, тонущем во зле?
Может быть, ашуг я – песнопевец тот,
Кто печали сердца строчкам отдаёт?
Или туча в небе, что идет горой,
Изливая гнев свой на землю порой?
Или я – те слёзы, что на склоне дней
Пали на колени матери моей?
Или тот подснежник, что поднялся вдруг
Из земли холодной – и глядит вокруг?
Или та фиалка, что во тьме ночей
Стонет средь колючек о судьбе своей?
Или просто ива – та, что испокон
Плачет днём и ночью над рекой времён?
Нет ответа... В мире, тонущем во зле,
Я иду, страдая, по родной земле.
МАМА ГОВОРИТ...
Хлеб готовит мама с песней на устах,
Скалкой деревянной тесто раскатав.
Вот сейчас айраном смажет всё – и тут
Помочи устроить пёрышки придут.
Над грядущим хлебом ловко полетят,
Словно в легком танце, – вверх, вперед, назад.
Это хлеб? Иль площадь, где гудит народ?
Каждый смел и ловок, каждый часа ждёт.
С треском вьются искры, тая и маня...
С кем они толкуют, языки огня?
Может быть, жалеют бедный мой народ,
Что в веках полночных тоже часа ждёт?
Слышу мамин голос, вижу её взгляд.
О, какой витает всюду аромат!
Хлеб горячий мама мне вручит сейчас
И, фирчин* почистив, скажет без прикрас:
«Будь сыта на свете собственным куском,
На куски чужие не косись глазком.
Принимай без дрожи все земные дни,
Перед подлецами шею не клони!»
____________________________
* Фирчин (лезг.) – круглая плоская дощечкаа, на которой раскатывается тесто.
Перевёл с лезгинского Евгений Чеканов