Если случалось вам бывать в зоопарке этого южного городка, где высятся кипарисы и эвкалипты, а по горизонту стоят синие горы, где шумит и шумит лазурное море, то тогда вы, наверное, вспомните его – маленького серого ослика. Был он самым обыкновенным: с длинными ушами, плеточкой–хвостом и тонкими ногами. Правда, может быть, взгляд у него казался более задумчивым и грустным, но ведь то был еще очень молодой ослик. И еще, вспомните, была у него тележка на мягких резиновых колесах, которую трижды в день возил он по кругу зверинца между клетками и внешним ограждением. Два раза в день тележку нагружали едой, а третий – к вечеру – мусором, тем что вычищали из клеток.
Вот только не знаю, известно ли вам, что именно время работы более всего радовало ослика. Почему? Видимо, потому, что все остальные часы ему не с кем было поговорить. Жилье его находилось в небольшой внутренней ограде, и никто к нему не приходил. В полном одиночестве жевал он свое сено, пил воду из помятого тазика, а еще он размышлял: он о многом уже думал – этот маленький серый ослик.
Непонятно ему было, отчего к его ограде не пускают людей, которые, быть может, бросали бы изредка и ему какие-либо лакомые кусочки, те самые, что охотно поедали животные из клеток. Ослик просто-напросто не знал, что в этом курортном городе такие, как он, – обыкновенная рабочая сила, которая трудится на виноградниках, возит на базар фрукты и в ином качестве тут мало кого интересует. Не понимал ослик и того, почему во время его работы посмеиваются над ним обезьяны. Он делал для них хорошее дело – привозил яблоки, абрикосы, бананы, а они вечно похихикивали, подтрунивали, показывали на него пальцами, крутили задом и кричали: «Да вы только посмотрите, какие у него уши! Это же смех, а не уши! А он еще возит какой-то прицеп. Хи-хи. Вот нас-то никто не заставит его возить».
Особенно насмехался над ним разноцветный мандрил. Хохотал он так самозабвенно и заливисто, что однажды сорвался с веревочной трапеции и грохнулся на пол. С тех пор он цепко держится, когда скалит зубы, но при этом все же норовит запустить в ослика фруктовой косточкой или каким-нибудь огрызком. Ослику неприятно было останавливаться возле этой клетки, да что поделать – такая уж на его долю выпала работа.
Не ведал ослик также и того, за что амурские полосатые тигры и африканский гривастый лев так презрительно смотрят в его сторону и никогда с ним не разговаривают. «Разве в том есть моя вина, что я не родился львом или тигром», – думал ослик.
Однако были у ослика и друзья. Подвозя тележку к клетке толстощекого бурого медведя, ослик видел, как тот охотно поднимался на все четыре могучие лапы и при виде картошки приветливо урчал, скреб под себя опилки и бормотал:
– Ты всегда привозишь мне хорошую картошку, и у меня даже не болит живот. Но мне так хочется немного малины или меду, если можешь, привези как-нибудь.
– Я постараюсь, – согласно отвечал ослик. Только ни малины, ни меда все не было и не было, и ему приходилось всякий раз виновато опускать перед медведем ресницы.
– Ты не огорчайся, – говорил он, – в следующий раз, наверное, будет малина, а может, и мед. И я тебе что-нибудь обязательно привезу.
Рядом с бурым медведем жил белый. Это тоже был славный медведь. При виде ослика он начинал по-боксерски раскачивать огромной остроносой головой и приговаривать: «Неплохой хек, ослик, вот только жаль, что не свежий. Если б ты знал, как приятно поймать настоящую рыбку!»
Особенно радостными для ослика были разговоры с северным оленем, который всегда спрашивал у него: «Как житье, дружище?»
– Ничего, – отвечал ослик, – только иногда скучновато.
– А ты делай, как я, – говорил ему олень. – Ты старайся увидеть сны про север.
И олень всякий раз с удовольствием рассказывал ослику очередной сон про ту далекую-предалекую страну, где голубые дороги бегут к северному сиянию, где бескрайние, белоснежные стойбища и очень вкусный ягель, а дни и ночи длинные-предлинные - в полгода. Хорошо на севере!
Не все было понятно ослику. Никак не мог он вообразить себе северное сияние, но представлял радугу ночью и все слушал и слушал оленя и был счастлив оттого, что бывают в жизни такие красивые, праздничные сны.
А ослику ничего не снилось. Ночами он словно проваливался в черную яму, а когда просыпался, то утро уже пробивалось сквозь навес оградки и день вслед за солнцем катился по кругу. Так жил да жил ослик и, наверное, прожил бы всю свою не слишком долгую жизнь то в работе, то в разговорах с оленем, с медведями и зайцами, если бы не случилось ему познакомиться с одним новым, разъездным жителем зоопарка.
Однажды, именно однажды, потому что в зоопарке нет календаря и трудно сказать, когда это было точно, ослик, как обычно, проснулся и, как обычно, покатил свою тележку. И вот тут-то все и произошло... В загончике, пустовавшем ранее, самом ближнем к своей оградке, он увидел маленькую белую пони. Ослик прямо замер в растерянности. Трудно поверить, но перед ним без всякого ограждения, за небольшой перегородкой стояла чудесная стройная лошадка. «Может быть, я еще не проснулся», – подумал ослик. Он закрыл глаза, чтобы не спугнуть этот чудо-сон, – лошадка не исчезла, тогда он потряс головой и вновь посмотрел. Нет, то был не сон. Белая пони, с длинной рассыпчатой челкой, в которую был вплетен красный бант, смотрела на ослика и помигивала пушистыми ресницами.
– Здравствуй, – сказала пони, – что ли, ты работаешь здесь?
– Я вожу здесь тележку, – чуть кивнул ослик.
– А где же ты живешь? – спросила голубоглазая красавица.
– Рядом, в оградке, – ответил ослик и посмотрел в сторону своего жилья.
– И тебе там не скучно?
– Скучновато, – ответил ослик, – но ничего, жить можно. Вот только ночами мне почему-то не снятся сны.
– Это не важно, – ответила пони, – потому что надо жить наяву. Если тебя не запирают, то можешь прийти вечером - поговорим.
– Запирают, – ответил ослик, – но в моей оградке есть лазейка.
– Ну, тогда заходи, – сказала пони и встряхнула челкой, – а сейчас ступай, тебя ведь уже ждут.
Таким счастливым, но таким долгим был для ослика этот день, что он просто нигде не мог найти себе места, был рассеян и даже не запомнил, о чем рассказывал ему сегодня олень. Но вот опустился вечер, зажглись на небе первые звезды, желторогий месяц повис над деревьями – тихо стало в зоопарке. «Пора», – подумал ослик и, стараясь не скрипнуть жердочками, меж которых он пронырнул, выбрался из загона. Он сделал несколько шагов и замер возле оградки пони.
– Это ты? – спросила она.
– Я, – ответил ослик.
– Молодец, что пришел, – похвалила его пони, – сейчас я угощу тебя пряником. Мне бросил его какой-то мальчик. А я совсем не хочу есть.
– Спасибо, – ответил ослик, – но я тоже сыт. Ты лучше расскажи мне, откуда ты здесь появилась.
– Я обязательно расскажу, но, что ли, ты совсем не хочешь пряника?
– Совсем не хочу, – ответил он, хотя, признаться, даже не знал, что такое пряник.
– Тогда слушай, – сказала пони и вплотную подошла к своей перегородке. – Меня привезли сюда на зиму из соседнего города. Я работаю в разъездном зоопарке. А вообще моя родина за многими морями, в стране, где понимают язык птиц.
– И ты понимаешь, о чем говорят птицы? – удивился ослик.
– Понимаю, – ответила пони, – ему научила меня моя мама. Жаль, что ее нет сейчас со мной. Ее оставили в другом зоопарке.
– Жаль, - вздохнул ослик, – но ведь все равно надо как-то жить и даже радоваться.
– Надо, – охотно согласилась пони и улыбнулась.
– Неужели ты понимаешь, о чем говорят воробьи, которые залетают к нам в клетки? - спросил ослик.
– Они всегда завидуют нам, оттого что у нас много пищи.
– Глупые они, воробьи, – сказал ослик, – у них столько свободы, а они завидуют. Вот олень говорит, что на свете нет ничего вкуснее свободы. А ты как думаешь?
– Не знаю, – сказала пони, – наверное, я уже привыкла жить в зоопарке, и мне даже нравится, когда к моей оградке приходят люди. Ко всему привыкаешь.
– А ко мне никто не приходит, – сказал ослик. – Да мне и не надо. Я вот только думаю, что хорошо бы найти ту голубую дорогу, о которой мне рассказывал олень.
– Как же ты ее найдешь? – улыбнулась пони. – Ведь отсюда же нельзя выйти.
– Я знаю, что нельзя, – ответил ослик, – но все равно мне хочется думать, что я найду ее. Когда-нибудь.
– Чудной ты, – сказала пони, – все животные и звери мечтают о вкусной пище, а ты о какой-то дороге.
– Не все, – возразил ослик. – Олень думает о севере.
– Ну, так то олень. Север – его родина. А ведь ты там замерзнешь. Тебе нужна другая дорога. Вот о ней и думай. Каждый должен думать о своей дороге.
– Наверное, ты права, – негромко ответил ослик, – но мне все же хочется найти голубую, с ночной радугой над ней.
– Глупенький, – сказала пони, – ты совсем еще малыш.
– Почему малыш? – спросил ослик. – Ведь я больше тебя.
– Больше меня ты только ростом, а я тебя старше. К тому же повидала побольше. Хочешь, я научу тебя языку птиц?
– Хочу, – охотно согласился ослик, – может быть, он пригодится мне, когда я найду голубую дорогу. Хорошо бы пойти по ней вместе.
Так, в привычных заботах, прошла у ослика поздняя осень, а за ней и зима. И каждый вечер ослик приходил на часок-другой к загону пони, разговаривал с ней и учил язык птиц. Пони была рада ему, щедро угощала его тем, что давали ей люди, и ослик уж совсем позабыл, что такое скука. Но вот однажды, когда утром он привычно покатил свою тележку и уже собирался сказать пони: «Доброе утро», пони в клетке не оказалось. Не было ее и в других клетках.
– Ее увезли, пока ты спал, – с грустью сказал ему северный олень.
В тот день ослик горько плакал. Это неверно, будто ослики не плачут. Неверно. Они умеют и радоваться, и горевать. Пусть не все, но этот умел.
Вскоре ослик заболел. Перестал есть и пить. Из зоопарка его забрали юннаты...
Что стало с ним потом – мне неизвестно. Говорят, он работал на пристани грузчиком. Недавно я побывал там, но ослика не увидал. Мне сказали, что как-то ранним утром, когда город только собирался проснуться, было слышно легкое цоканье копыт по мостовой. Возможно, это и был ослик. Наверное, он ушел куда-нибудь далеко-далеко в горы, где, может быть, и нашел свою верную дорогу.