Посвящение Марине Цветаевой
ВЕЧЕРНИЙ АЛЬБОМ
В Трёхпрудном дом снесли, а всё-ж остался
Дух старины, Цветаевской весны...
Двадцатый век, как страшный сон промчался,
Меняя лик истерзанной страны.
Вот времени река течёт обратно.
Трёхпрудный. Девятьсот десятый год.
Пух тополиный так похож на вату
У деревянных стареньких ворот.
Калитка открывается: Марина -
Таинственная девушка в пенсне,
В огромной шляпе, в лёгком платье длинном,
Поспешно направляется ко мне.
А кто же я? Высокий, стройный тополь -
Её поклонник, рыцарь, верный друг!
Мы с ней стихи читаем про Акрополь,
Молчим под ливня трогательный стук.
Да, я свидетель всех её проделок.
Мне право, любопытно и смешно,
Как по ночам она гуляет смело.
Бродяга-ветер ей стучит в окно.
Однажды утром, накопив отваги,
И я, увы, не мог о том не знать,
Она взяла бесценные бумаги
И понесла в издательство - в печать!
А в октябре, когда ронял я листья
Охапками, и не жалел о том.
Был счастлив, окунувшись в бездну истин,
В её вечерний заглянув альбом!
Шла гордая, назло вчерашним бедам,
С размеренностью стихотворных строк.
Я первым ощутив её победу,
Листвой ей аплодировал, как мог.
Прошла зима, что показалась длинной...
Марина в Крым уехала потом.
Я верность Вам храню, моя Марина,
Надёжной тенью укрывая дом!
СЕРДОЛИК
- Я выйду за того,
Кто угадает камень
И кто найдёт его
Под Крымскими песками!
- Марина, я найду,
Уже названье знаю,
И скоро к Вам приду
С ответом, обещаю!
Погоды только жди
От моря ты в апреле.
Неделю шли дожди,
Штормило в Коктебеле.
Серёжин стук в окно...
- Я дням теряла счёт!
- Вы будете вино?
Есть кое что ещё!
Марина от судьбы
Того не ожидала.
- Принёс? Не может быть!
Не я-ль наколдовала?!
И он ладонь раскрыл,
И смуглый солнца лик
Волшебно освятил
Багровый сердолик.
***
- А эти были кто,
Вчера? Взломали дверь.
Один - хромой, в пальто,
Другой чумной, как зверь.
- А это воры, дочь,
Но не туда зашли.
Всё, чем могли помочь,
На утро принесли!
- Как это понимать?
Они-ж могли убить?!
- Да с нас с тобой что взять?
И значит будем жить!
Святые образа
Суровы и страшны,
И Алины глаза,
Как две больших луны.
- Марина, я опять
Услышала ваш стон...
А серая тетрадь
Зачем летит огонь?
- Будь, Аличка, сильней!
Пускай сгорит дотла
В слабейшем из огней,
В последнем - для тепла!
Где был вчера огонь
В камине - плачет дождь.
Весь дом наш разорён.
Чего ещё ты ждёшь?
Глянь, на дрова разбит
Стол твоего отца.
Поехали... Стоит
Машина у крыльца!
- Марина, мы куда?
- А путь сейчас один:
Отсюда - навсегда,
В Германию,
В Берлин!
***
Париж в опьянении весны -
Цветёт, в предвкушенье войны.
Маринины ясные сны
Тоскою о детстве полны.
Ей снится Таруса, Ока -
Далёкого счастья река,
Родной, деревянный Арбат
И первой любви листопад.
Ещё и не явь, и не сон -
Заброшенный, скучный Медон.
Нелепого скудность жилья.
Посуды гора и белья.
Всё - после, сначала - в тиски
Ладоней - зажаты виски.
Покуда рассветы тихи,
Вскипают, как волны стихи.
Зари за окном полоса,
Живых простыней паруса.
То поезда резкий гудок
Внезапно пронзает, как ток.
И где тот волшебный фрегат,
Что время откатит назад -
В другие миры и века,
Где душу не душит тоска?!
НОВЫЙ БЫТ
Вот адрес, якобы, столичный:
Глухой посёлок "Новый быт".
Вид деревянный, непривычный.
Вот этот дом, который "срыт".
Посудная вода и слёзы.
Земля уходит из под ног,
И вроде лёгкого наркоза
Горячий яблочный пирог.
Жизнь без гостей. Чужие кошки.
Неласковый котёнок - Мур.
Шептуньи-мальвы за окошком.
Небесный взор извечно хмур.
Энигматическая Аля -
Наигранной улыбки тень,
И догадаешься едва ли,
Где пропадает каждый день.
Боязнь всего: глаз, шума, шага.
Слепых полуночных зеркал.
Перо забыто и бумага.
Мир обесточен, скучен, мал.
Всё чуждо здесь и душу гложет.
Нет утешенья ни глотка.
Болезнь сердечная Серёжи -
Горька сердечная тоска.
Никто не чувствует, не знает,
Чужих не замечая мук,
Что год Марина примеряет,
Год ищет над собою крюк.
***
Двадцатый век - безумный, страшный,
Семья Эфрона под Москвой.
Убогий быт. Уклад домашний.
"Тридцать девятый" роковой.
Стук в дверь, в окно... -
настойчив слишком.
Подъехал чёрный воронок.
В буржуйке - записная книжка
С агонией последних строк.
Здесь первую забрали Алю
Под утро... Поступью легка,
Шла гордо... В стареньких сандалиях,
Ушла от близких - на века.
Дворянских пальцев отпечатки...
Машины чёрной страшен вой.
Маринин крик: "Возьми перчатки!
Родная... Дочка... я с тобой!"
"Вам не положено, мамаша!" -
Стеклянный голос в тишине.
Серёжин безнадёжный кашель.
Калитки грохот, как во сне.
Посёлок Болшево - проклятый,
И большинству сюда нельзя.
Всё дело в том, что непонятно,
Кто здесь враги, а кто друзья.
Парижских глиняных игрушек
У Ариадны на столе
Парад гнетущий. Ветви груши
Как призраки в оконной мгле.
Погода зябкая такая.
На всём следы грядущих слёз,
И безвозвратно утекают
Распятья болшевских берёз.
Марина дико беззащитна
В родной и чуждой ей стране,
Где всё любимое убито,
Где жизнь, как рукопись в огне.
В ушах сплошные обещания.
Все недруги - никто не друг.
Где кончится тропа изгнания?
Каков по счёту адский круг?
БОЛШЕВО
Ночь. Болшево. Деревянные дома.
Она берёт седьмую папиросу.
В халатике, хоть на дворе зима,
А рядом с ней подросток горбоносый.
- Марина, вы замёрзнете, пора
На электричку, мы же собирались!
- Сынок, а ты позавтракал с утра?
Я проспала... Я здесь не высыпаюсь.
Вчера мне показалось, что в окно
Опять стучат, и будто кто-то плачет...
- Марина, хватит, мне уже смешно,
Мы тут с ума сойдём, на этой даче!
- А мне же, Мур, не весело ничуть,
В ночь выхожу во двор - такая темень,
И страх одолевает, просто жуть.
Там тени бродят, призрачные тени,
И окна все похожи на кресты,
И ледяные петли тонких веток,
И ощущенье полной пустоты.
Тоска и боль... Хотя бы лучик света!
***
Марина бродит по Москве.
Сама как тень, в плаще бесцветном.
Простой берет на голове.
Извечный спутник - сигарета.
Метро боится и машин,
Случайных криков, звонов, стуков.
И не найдётся ни один,
Кто даст на переходе руку.
Марина бродит по Москве,
Не замечая непогоды,
По рыжей вымокшей листве.
В тряпичной сумке переводы.
Она сливается с толпой,
Но этот взгляд, походка, жесты
Укажут: человек иной,
С клеймом великого поэта!
Марина бродит по Москве,
Не узнавая город детства,
Не веря солнцу и траве,
В недавнее не веря бегство.
Лихие будни нелегки,
Берёт за горло быт московский,
Но впереди ещё стихи...
Но впереди ещё Тарковский!
ТАРКОВСКИЙ
Как у Изольды и Тристана -
Порыв двух птиц к живому свету.
Как у Онегина с Татьяной...
Душа к душе, поэт к поэту...
Метнулись, встретились, взметнулись...
Любовная вскружила вьюга.
Под вспышки взглядов, как под пули,
Шли на свидание друг к другу.
Предвидя скорую кончину,
То был последний выдох в счастье,
Безмерный выплеск чувств Марины, -
Роман последний, настоящий,
Судьбой дарованное чудо!
...Пожар в груди, что жар камина.
- Марина, Вам сейчас хочу я
Признаться...
- Благодарна буду.
- Простите, я женат, Марина!
- Что Вы - женат, прекрасно знаю.
Не огорчилась я ни разу.
Тот, кто жене не изменяет,
Он - манекен. Мужчина разве?
А любите жену - любите!
- Люблю обоих! Вас не брошу!
- Вот видите, какой Вы рыцарь?!
И друг Вы, и поэт хороший!
- А Ваши как люблю стихи я,
Те, что писали Вы в Трёхпрудном!
- О, Господи, как далеки мы,
Как с Вами и легко, и трудно;
И жар, и лёд одновременно,
Но интересно, безусловно!
- Я Ваши прочитал поэмы.
Признаться? Слишком многословны.
Вы чернокнижница, Марина?
- И потому со мной не скучно!
Жене я Вашей подарила
Янтарь, а бусы её душат...
***
Коромыслом - высокая радуга -
Мост меж солнцем и кротким дождём.
Принимай постояльцев, Елабуга,
Хлебосольно - не ржавым гвоздём,
В брус дверной вбитым кем-то, в волнении,
Для греховного действа, увы.
Здесь забвенье - одно утешение,
После, в грудь оттолкнувшей, Москвы.
Есть тут люди, но я же приезжая,
Все общаться боятся со мной,
Точно псы, как чумную-нездешнюю,
Обегают меня стороной...
Есть Соборы - молюсь за оградою,
Потому что в Соборах склады.
Есть колодцы, спаслась бы от жажды я -
Ни в одном не осталось воды.
***
Меж двух разрываюсь огней:
Елабуга - Чистополь.
Сколько
Душе здесь отпущено дней,
Со званьем "Поэт - судомойка"?
В содоме Елабужских дней,
Какие мне кинут подачки
Сотрудники НКВДэ,
С предложенным званьем стукачки?
Кто адский развеет мне мрак?
Фадеев? Асеев? Кручёных?
Жестоко шутил Пастернак
Про крепость верёвок кручёных.
Они и сейчас в сундуке
Хозяйском, как змеи роятся -
Не выброшены налегке,
С "пометкой": "ещё пригодятся"!
***
Осунулись осины.
Последний летний день.
Всё... Больше нет Марины...
Угрюмой тучи тень
На землю опустилась,
К закрытому окну.
Как люди допустили -
Оставили одну?
Все вышли на субботник,
Никто её не звал.
"Какой она работник?!" -
Поспешно сын сказал.
"Не может, так не может..."
На поле все ушли...
…А снял её прохожий
Случайный - из петли.
Не "с Набережной" дальней
был тип?
Всё может быть!
Не знал ли он случайно,
Во сколько приходить?
Хозяева вздыхали,
Вернувшись на обед:
"Да если бы мы знали,
Какой она поэт?!"
У дома, под рябиной,
Продрогла от дождя
Собака, что Марина
Кормила, уходя.
В глазах собачьих - болью
Застыли капли слёз...
И плачет день листвою
Елабужских берёз.
Летят стихи Марины
Над Камою-рекой,
И в кличе журавлином
Божественный покой.
...Весна осталась где-то.
В последний день дотла
Сгорело жизни лето,
Чтоб осень не пришла.