***
На площади возле вокзала,
где мается пришлый народ,
блажная цыганка гадала
кому-то судьбу наперед.
И было, в конечном итоге,
понятно, зачем и куда
по Юго-Восточной дороге
ночные бегут поезда.
Когда,
на каком полустанке
из полузабытого сна,
гадание этой цыганки
аукнется, чтобы сполна
довериться и достучаться,
и чтобы – в означенный час –
по линии жизни домчаться
до линии сердца, как раз!
***
Поезд отслоился от перрона,
расцвела попутная луна.
В тамбуре купейного вагона
женщина курила у окна.
Что ей на дорогу нагадали,
что наговорили под шумок,
за какие дали-цинандали
сигаретный тянется дымок?
Женщина за это не в ответе.
…Выдали постельное белье
и в купейно-сумеречном свете
прошлое забыло про нее.
Всякое случается,
но всё же
хорошо, когда сошло на нет
прошлое, которое похоже
на пустую пачку сигарет.
ОТРАЖЕНИЕ
Умолкла гитара,
костер догорает
и тянет прохладой от сонной реки.
От первой любви человек умирает,
а больше ему умирать не с руки.
Взгляни на расхристанного гитариста –
он лишь отражение в темной воде;
немного спиртного и «Завтрак туриста»
ему не зачтутся на Страшном Суде.
Среди затаившихся ночью растений,
у времени под окаянной пятой,
останутся наши влюбленные тени
и белые лилии в заводи той.
Почти незаметно теченье речное,
костер догорает, гитара сбоит
и шероховатое небо ночное,
как первое зеркало мира стоит.
***
Деревья никогда не спят
и – во саду ли, в огороде –
чуть ветер – листья шелестят,
по человеческой природе.
Есть заповедная страна,
где все по-своему неправы,
но помнят наши имена
деревья, облака и травы.
Они живут накоротке,
чужую память опекая,
и поминутно окликая,
на шелестящем языке.
***
На фоне заката,
на лоне природы
мы жили, казалось,
у края земли,
когда по фарватеру
шли пароходы
и сонные воды,
как время, текли.
Судьба нагадала
навеки проститься
и мы выпадали
из времени, где
над нами летали
красивые птицы
и тени сновали
по легкой воде.
Чем дальше по жизни,
тем сумерки ближе –
махни на прощанье
рукой вдалеке.
Во сне запоздалом
однажды увижу
огни парохода
на тихой реке.
***
Последние сполохи бабьего лета:
уже никогда не забудутся эти
глаза изумрудно-зеленого цвета
и запах осенней листвы на рассвете.
Высокие звезды бродили ночами
по самому краю поры листопада
и пересекали косыми лучами
пустые аллеи Нескучного сада.
Планета вращается и, ненароком,
на все невозможные стороны света
летят, отраженные стеклами окон,
последние сполохи бабьего лета.
***
Хорошо гулять по осени
там, где лесополоса –
ангелы закупоросили
придорожные леса.
То ли музыка дареная,
то ли ветер в голове,
и летит заговоренная
желтизна по синеве.
Видит ангел огорошенный
листопада канитель
и платок, тобою сброшенный,
на шуршащую постель.
***
Ее на свете нет.
Она сегодня там,
куда не заглянуть
созданию земному.
Я ревновал ее
к деревьям и цветам,
и к шелесту волны,
и к воздуху ночному.
Как следовало жить
и какова цена
того, что говорим
любимым поневоле,
не ведая того,
что скоро тишина
заставит ревновать
ко времени и боли?
***
Памяти А.А.
Отмеряй пару лет
в ту сторону небес,
где выморочный свет
наутро не воскрес,
и кружатся едва,
как тополиный пух,
последние слова,
не сказанные вслух.
Отмеряй пару лет
над уровнем реки –
течению вослед
и боли вопреки,
тогда я прилечу
в твой сумеречный рай,
усну и прошепчу:
- Смотри, не умирай…
** *
Электричка уходит без четверти восемь.
Отпоют остывающие провода,
и потом на Земле начинается осень –
электрички уже не заходят сюда.
Постою, напоследок, у края платформы,
за которой неистовствует листопад,
по-осеннему низкие звуки валторны
долетают на Землю почти наугад.
Ни гроша за душой, ни души на перроне,
ни последнего пира во время чумы –
почему ничего не предвидится, кроме
долгой осени и бесконечной зимы?..
Электричка уходит без четверти восемь.
***
Никогда не будет плохо
там, где было хорошо.
Уходящая эпоха
с нами пьет на посошок.
Помаленьку, понемногу –
по этапу зим и лет –
мы уходим, слава Богу,
тоже – времени вослед.
Наливай,
страна родная,
веселись, кому ни лень,
безоглядно поминая
не оплаканное всклень!
***
После длительной попойки
помер местный старожил –
бомж, который на помойке
Падшим Ангелом служил.
Две загадочные кошки
погрустили с легонца,
санитар из «неотложки»
матерился без конца.
Погрузили, погалдели,
помяукали вослед –
Ангелу, на самом деле,
на помойке места нет.
ПОГРЕБКИ
Полустанок-полустаканок
называется Погребки.
После пьянок и перебранок
маринованные грибки.
День пройдет, поезда промчатся,
Бог не выдаст – жена не съест,
никакого тебе начальства
на четыреста вёрст окрест.
Не железная ли дорога
устаканила горемык? –
здесь от стрелочника до Бога
получается напрямик.
…Пассажирский проходит рано.
Закобенившийся чуть свет,
я бы вышел на полстакана,
только тут остановки нет.
Просвистели… А за составом
те же, времени вопреки:
будка стрелочника, шлагбаум,
за шлагбаумом – Погребки.
ТАРУСА
…поэтому скажу, как на духу:
давай-ка, брат, завалимся в Тарусу,
где рыба так и прыгает в уху,
а водка добавляется по вкусу.
Там, на Оке такая благодать
и водоизмещение, что даже
классическим пером не передать
шизофрению этого пейзажа.
Течет неторопливая река,
по лабиринту суетного века,
но рыба не боится червяка,
а водка не боится человека.
В Тарусе распевает соловей,
неистовый по части плагиата,
и человек на лодочке своей
рыбачит
по течению заката.