ПИСЬМО ИЗ ГЛУБИНКИ О ВЫСОКОЙ МОДЕ
Павлу Хмаре с нежностью
У печки деревянная скамейка,
Потертый коврик брошен под порог...
У нас в деревне в моде телогрейка
Да парочка резиновых сапог.
Из иномарок – только сивый мерин,
Который не испортит борозды.
А кутюрье всех франций и америк
В деревне нам, простите, никуды...
Я б тоже платье бальное купила,
Чтоб подчеркнуть и талию, и стать,
Да под кожух его не спрятать, милай,
И в сапоги, увы, не затолкать.
А туфельки на шпильках можно рази
На деревенской улице надеть?
Тут шаг шагнешь – и на ногах пуд грязи,
И туфель в ней уже не разглядеть.
Тяжелый труд и баня раз в неделю.
А после бани выйду налегке –
Куда им, вашим тощим топ-моделям,
До русской бабы в расписном платке!
ПЕСНЯ ПРО ИВАНИХУ
А Иваны погибали на войне:
Батька в Праге, сын в Афгане, внук в Чечне,
А Иванихи вдовели без затей,
Поднимали безотцовщину-детей.
А Иваны погибали на войне.
Стало пусто по родимой стороне.
А Иваниха – крутись, коль хочешь жить:
Надо ж деточек Ивановых растить.
А Иваны погибали на войне.
Вырастали Иванята без корней.
А Иванихе совсем не до корней –
Дать бы сыночке кусочек посытней.
А Ивану завсегда на всё плевать:
Пей, гуляй – да, может, завтра воевать.
А Иваниха как птица над птенцом:
Заберут сыночка следом за отцом.
От похмелья да от вражеской руки
На Руси перевелись бы мужики.
Да Иванихе приходится рожать,
Чтоб былО кому винтовочку держать.
ХРАНИ, ГОСПОДЬ…
Храни, Господь, ковчег березово-рябиновый,
Отверженный корабль, где нынче тлен и ржа,
Где тени на стене от лампы керосиновой
По-прежнему дрожат.
Храни мой светлый край с рассохшимися хатами,
Где более всего в хозяйстве дорожат
Сохой да бороной, горшками да ухватами,
Как сотни лет назад.
Благослови старух со скрюченными пальцами,
Бредущих в огород, пока хватает сил,
И вечный наш погост с конфетами и яйцами
На каждой из могил.
Угрюмый сад камней, что был когда-то школою,
Запущенный большак, ведущий в никуда,
Благослови поля, где над землею голою -
Полынь да лебеда.
Пошло ли время вспять, а мы того не ведали?
Какой на свете век, какой на свете год?
Храни, Господь, мой край, где, проданный и преданный,
Спивается народ.
Храни, Господь, народ, что выдержал и выстоял,
Что вынес на плечах разруху и войну.
Что с голодухи мрёт под гром салютных выстрелов -
Храни мою страну.
***
Блажен, кто быть счастливым не боится.
У стариков и маленьких детей
Бывают удивительные лица,
Лишённые пороков и страстей.
Им равно чужды гордость и смиренье,
Им безразличны роскошь и уют.
Они встречают каждое мгновенье
Как дар небес, как Божье откровенье,
И счастливы, что на земле живут.
А мы всю жизнь бежим за синей птицей
Да по пустыням ловим миражи.
Блажен, кто быть счастливым не боится,
Но в детство невозможно возвратиться –
Дай Бог до светлой старости дожить.
САЛОМЕЯ
Танцевала Саломея перед государем,
Прихотливо изгибала тонкие запястья,
Танцевала, колдовала в чувственном пожаре,
Извивалась, издевалась, наслаждалась властью
Над толпою, цепеневшей за чертою света,
Вожделеющей, сопящей во хмельном угаре.
Разлетались покрывала, плакали браслеты –
Танцевала Саломея перед государем.
Воздух стал густым и вязким с наступленьем ночи.
Отложили музыканты звонкие тимпаны.
– Требуй, милая, что хочешь, – заблестели очи.
Опустилась на колени:
– Дай мне Иоанна!
Не главу его на блюде с почерневшей кровью,
Пусть избитого, больного – я хочу любого!
Я ему омою раны, исцелю любовью!
– Саломея, Саломея, дай мне вставить слово...
– Я уйду за ним в пустыню, в знойные барханы,
Буду печь ему лепёшки – пусть себе пророчит.
Что ж ты медлишь, повелитель, дай мне Иоанна!
– Саломея, Саломея, он тебя не хочет...
– Я сниму свои браслеты, я рабыней стану,
Побреду за ним в лохмотьях на потеху людям.
Что ж ты медлишь, повелитель, дай мне Иоанна!
– Саломея, Саломея, он тебя не любит...
Танцевала Саломея в комнатах дворцовых,
Танцевала, хохотала, обнажала груди.
Гулко брякали браслетов яркие оковы
Перед мёртвой головою на тяжёлом блюде.
Танцевала, изнывала, падала в диваны,
В исступлении кричала:
– Что со мною будет!!!
Целовала неживые очи Иоанна...
Сумасшедшая плясунья, он тебя не любит!
ЛОШАДИ
Деточка, все мы немножко лошади...
Владимир Маяковский
Все мы немножко лошади.
Даже, пожалуй, клячи.
Жизнию огорошены,
Тянем свой груз, иначе
Плеть обжигает кожу,
Бок протыкает шпора...
– Скоро ль я сдохну, Боже?!!
– Скоро, родная, скоро...
Нам бы скакать левадами,
Где по колено травы,
Пить бы под водопадами -
Не из гнилой канавы.
Гнус бы нас не тревожил,
Ноги б не знали боли...
– Будет ли это, Боже?
– Вволю, родная, вволю...
Кроткие, темноглазые,
Плечи свои расправим.
В небо взлетим пегасами –
Боль на земле оставим.
Здесь нам роптать негоже,
Доля у нас такая...
– Я тебе верю, Боже!
– Знаю, родная, знаю...
ВЕТЛА
Памяти деревень, которых больше нет.
Жизнь моя, задержись на шажок
На пороге весёлого мая.
Есть на свете заветный лужок,
Пред которым я обувь снимаю,
И бреду босиком по траве,
Самой тёплой и мягкой на свете.
Там седая ветла в синеве
Распахнула могучие ветви.
А вокруг – ни кола ни двора,
Лишь полынь да кусты краснотала.
Обними меня веткой, сестра,
Как ты в детстве меня обнимала.
Разреши мне наплакаться всласть,
Отрыдать за полвека разлуки.
Я ходить научилась, держась
За твои деревянные руки.
А в шершавой развилке ствола
Так дремалось уютно и сладко.
Ты моей колыбелью была,
Кораблём, самолётом, лошадкой...
Никакое залётное зло
К нам с тобой не могло подступиться.
Ты моё родовое гнездо,
Я твоя непутёвая птица.
Не стяжала я длинных рублей,
И звезду я с небес не достала,
Всё, что есть у меня на земле –
Лишь полынь да кусты краснотала.
Здесь стоял мой родительский дом –
Центр вселенной, души половинка.
Слово «родина» мелким дождём
Вышивает весна по суглинку...
***
Мой мрачный ангел, что сидит ошую,
С усмешкой наблюдает, как пишу я
Туманные бредовые стихи.
Темно в глазах от вечных аллегорий,
Но я рифмую в радости и в горе
И мне не жить без этой чепухи.
Но вздумаю назвать себя поэтом -
Смеётся одесную ангел света,
Со лба сдувая локон золотой.
Он мне бессмертной славы не пророчит,
Зато не ставит хитрых многоточий,
А утешает скромной запятой.
Он знает: и печаль, и озаренья
Не запихнуть в каркас стихотворенья,
Не исказить в рифмованном бреду
Ни уходящий покрик журавлиный,
Ни ветер, ни случайный куст малины,
Ни зимнюю пушистую звезду.
Он с облака на облако кочует
И раны застарелые врачует
Дождям, когда они уходят вниз,
Но иногда слетает мне навстречу
И мы вдвоём порою целый вечер
Подыскиваем рифмы к слову "жизнь".
ПЛАЧ ЯРОСЛАВНЫ
Когда здесь не останется нас,
Не грусти – я тебе позвоню.
Владимир Ланин
Мне снилась степь.
От края и до края
Ползло с востока зарево войны.
Ты уходил, и, слез не вытирая,
Я вслед смотрела с крепостной стены.
И с воплями бежали печенеги,
И рать твоя домой с победой шла.
Везли тебя, убитого, в телеге.
А я ещё не знала.
Я ждала.
Мне снилась ночь.
Громадой многотонной
Ползла на нас коричневая рать.
И я в слезах бежала за вагоном,
Прощальных слов не в силах разобрать.
Укутав шалью спящего ребенка,
Встречала почту на краю села,
Но с запада летела похоронка.
А я ещё не знала.
Я ждала.
Мне снились горы.
Сумрачные кручи.
Алела кровь на выпавшем снегу.
И ты лежал, изранен и измучен...
Любимый мой, я больше не могу!
Когда сожму тебя с неженской силой,
Когда во сне начну по-бабьи выть,
Ты разбуди, утешь меня, мой милый:
Пообещай,
Что вечно будешь жить.
ПРОЩАНИЕ
Сергею Соловьёву
Такого вовек не выдумать, не выписать древней вязью:
Как плакала Ярославна взахлеб на груди у князя.
Мол, бабам всю душу вынули, а бабы-то не из стали,
Мол, ваши мужские игры до чёртиков нас достали,
Мол, как от таких рожать-то, сироток плодить по свету.
Езжай себе, князь, на битву, езжай, коли сраму нету!
Езжай, мой родимый сокол, прости, что в сердцах перечу,
Спаси тебя ангел Божий, а мне уж и плакать нечем.
От раны злодейской вражьей я б телом тебя закрыла,
Да бабья такая доля, прости меня, дуру, милый...
Прости, мой князь, прости, мой свет, прости, моя отрада,
Я буду ждать, я буду жить, покуда ты живой.
Каким бы ни был, сокол мой, другого мне не надо.
Усталый, раненый, больной - вернись ко мне, родной!
Раздулись у князя ноздри, в висках заиграли жилы:
- Не кликай беды, голуба! Вернёмся, коль будем живы.
Красу изведёшь слезами, душа пропадет в юдоли.
И взял бы тебя с собою, да бабе не место в поле.
Прильнула… и ком у горла: - кровинка моя, супруга…
Прижал бы к себе покрепче - да слишком тверда кольчуга
И в ратном широком поле всё чувствовал за спиною
Свой дом и родную землю, и ту, что назвал женою.
Прости, мой князь, прости, мой свет, прости, моя отрада,
Я буду ждать, я буду жить, покуда ты живой.
Каким бы ни был, сокол мой, другого мне не надо.
Усталый, раненый, больной - вернись ко мне, родной!
Над Русью гремели битвы, вставали в степях курганы,
На тризнах князья седые считали былые раны.
И плакали ярославны по бабьим своим законам,
Лицом припадая к латам и к лётным комбинезонам.
Простите им эти слёзы в промоинах глаз кровавых:
Не нужно им ни медалей, ни вашей посмертной славы.
Простите им эту слабость, подставьте им ваши плечи,
Вернитесь, князья, живыми, вернитесь с жестокой сечи!