1. УЧИТЕЛЬ ‒ УЧЕНИК. ВЗГЛЯД В БУДУЩЕЕ
Институт геокультурного развития Арктики выпускает книгу «Ленинград. Якутия. Театр» – сборник статей, писем, дневников, составленную Е.Н.Степановым и А.Н.Аржаковой, об истории Якутской студии в Ленинградском государственном театральном институте 1940 года набора. Из 34 будущих актёров, проучившихся только год до начала войны, большая часть погибла в боях под Ленинградом и во время блокады.
О трагической истории молодых якутян написана пьеса народным писателем Якутии Иваном Гоголевым «В защиту прекрасного», поставленная народным артистом России Федотом Потаповым в Якутском драматическом театре им. Платона Ойунского в семидесятые годы прошлого века. Спустя около сорока лет после премьеры в театре созрела идея поставить новую версию этой пьесы, более приближенную к реальным событиям и героям. Народному артисту Якутии Ефиму Николаевичу Степанову, профессору Арктического государственного института культуры и искусств, и мне, доценту того же института, поручили работу над новым текстом. Началось изучение публикаций в местной прессе, посвященных участию якутян в защите Ленинграда от фашистских захватчиков. Кроме статей и интервью бывших студийцев, чью учебу в ЛГТИ прервала война, обнаружились письма, дневники, частично опубликованные в книге Исая Попова «Несыгранные роли, несбывшиеся мечты», выпущенной в семидесятые годы на якутском языке, – сокращенном варианте неизвестного тогда еще полного первоисточника, написанного на русском языке и переданного сыном Исая Васильевича в руки Ефима Николаевича лишь в 2020 году.
К моменту наших изысканий уже была издана автобиографическая трилогия Георгия Борисова «Из света во тьму» (1982), первая глава которой посвящена первому курсу в институте. И самым ценным материалом была в те годы, да и сейчас остается уникальным свидетельством, книга профессора Евгении Константиновны Лепковской – педагога, руководителя якутской студии ЛГТИ – «Цветы на холодном снегу. Записки театрального педагога» (Якутск, 1984).
В подготовленной к изданию новой книге читатель найдет более полные тексты писем, дневников и редкие документы о давно ушедшей, но вечно живой эпохе. В издание вошло все, что наработано театром по этой теме под руководством Ефима Николаевича Степанова за двадцать лет. В том числе удивительный материал о педагогах этого курса.
Целью моей статьи не является анализ новой книги или ее реклама. Сам факт выхода этой книги, инициированной родственниками студийцев, говорит о ее актуальности.
Итак, в 2005 году Режиссер-дипломник Арктического института культуры и искусств Руслан Тараховский ставил новую версию пьесы “В защиту прекрасного” под руководством мастера курса профессора Андрея Саввича Борисова.
На премьере среди зрителей было много родственников бывших студийцев. После спектакля все пошли за кулисы: объятия, цветы, слезы, фотографирование. И вот что удивительно: у студийцев не было детей, они были слишком молоды, но вот их племянники! Оказалось, что в области искусства Якутии работают многие из них: выдающийся театральный режиссер Андрей Борисов, сценарист Прокопий Ноговицын, сценарист и драматург Семен Ермолаев, театральный критик, телевизионный редактор Валентина Чусовская, директор телестудии в восьмидесятые годы Дмитрий Климентов и многие другие в улусах республики.
Ефим Николаевич Степанов играл профессора Леонида Федоровича Макарьева, когда о педагогах ЛГТИ было очень мало материала. Еще не вышла в свет книга «Л.Ф.Макарьев. Театр. Творчество. Судьба» – двухтомник, написанный Юрием Андреевичем Васильевым, его учеником, профессором Российского государственного института сценических искусств (того же ЛГТИ на Моховой), и Ефим Николаевич, не очень ясно представляя себе личность Леонида Федоровича, опирался на свой собственный профессорский опыт и на опыт своих наставников и учителей: Александра Дмитриевна Попова – ученица легендарного актера-самородка Пантелеймона Васильева, педагога по образованию и по призванию, давшего путевку в театральное искусство ей, режиссеру Федоту Потапову, актерам Илье Находкину – выдающимся людям театрального искусства Якутии. С его легкой руки после двухгодичных курсов они поступили в Щепкинское училище и позже сами воспитали целую плеяду замечательых актеров.
Роль Макарьева удалась актеру именно потому, что он подошел к исполнению с обобщающей позиции, опираясь на те характерные черты, которые он наблюдал в жизни и, будучи сам профессором, хорошо понимал их истоки.
Меня поразили в трагической истории не только судьбы, но и взаимоотношения педагогов и студентов. Или, точнее, образ учителя. Публикация в новой книге редких документов и писем дает богатую пищу для размышлений. Вглядываясь в судьбы профессуры той минувшей эпохи, слышишь эхо великой педагогической культуры, отозвавшееся в полной мере в учительстве Якутии. Но сначала о ленинградцах.
Леонид Федорович Макарьев (1892-1975) - актер и режиссер знаменитого Ленинградского ТЮЗа имени Брянцева, драматург, педагог, мастер курса якутской студии.
Окончив в 1911 году с золотой медалью Оренбургскую классическую гимназию, Леонид Макарьев поступает на металлургическое отделение Петербургского политехнического института. В 1912 году происходит крутой поворот в его судьбе: он переводится на историко-филологический факультет Киевского университета Св. Владимира. Затем в 1914-м переходит на историко-филологический факультет Петроградского университета и посещает созданный по инициативе Венгерова известный Пушкинский семинарий Петербургского университета, участниками которого были С. М. Бонди, Ю. Н. Тынянов, Н. В. Измайлов, В. М. Жирмунский, Б. М. Эйхенбаум.
После окончания университета и двухгодичных Высших педагогических курсов по литературному и историческому отделениям начинает посещать занятия П. П. Гайдебурова в студии Передвижного театра, участвует в спектаклях. Затем занимается в Студии-театре художественных постановок Р. Б. Аполлонского при Школе русской драмы. Так начинается его актерская карьера, и, наконец, в 1921 году поступает судьбоносное приглашение А. А. Брянцева в труппу Петроградского театра юных зрителей.Творческая деятельность его не ограничивается игрой на сцене, вскоре Макарьев создает журнал «Новый зритель», а 11 октября 1925-го состоялся его драматургический дебют на сцене ЛенТЮЗа с пьесой «Гражданин Дарней» – инсценировка «Повести о двух городах» Ч. Диккенса. С этого момента пьесы Макарьева регулярно ставятся на сцене ТЮЗа. А уже в 1930 году выходит его первая книга «С утра до вечера в театре».
С открытием в 1931 году Театрального техникума при ЛенТЮЗе начинается преподавательская деятельность Макарьева. Он становится его заведующим и преподает историю зарубежной литературы и театра. С того времени не прекращается его преподавание, неразрывно слитое с творческой работой – режиссурой, драматургией, актерским искусством.
Заслуженный артист республики, член Союза советских писателей, заслуженный деятель искусств РСФСР Леонид Федорович Макарьев – это не только история знаменитого Театра юного зрителя, но и становление и развитие выдающейся ленинградской театральной школы. Ее путь совпадает с творческими вехами жизни Макарьева: в организованном на базе техникума ЛГТИ он становится заведующим кафедрой актерского мастерства, а затем профессором. В двухтомник Юрия Васильева вошли подготовленные к печати Юрием Андреевичем страницы уникального «театрально-педагогического дневника» Макарьева, представляющие его уроки драматического искусства, на которых выковывались судьбы его учеников – Н. В. Мамаевой, С. Ю. Юрского, И. О. Горбачева, Н. И. Дробышевой, Р. Ф. Лебедева, И. Л. Соколовой, Д. И. Баркова, В. Д. Сошальского, Н. Н. Иванова, М. С. Боярского, Н. Ургант и многих, многих других.
Теперь хорошо известен его творческий и педагогический путь. Переизданы его статьи о театральной педагогике, отчетливо обозначился образ интеллектуального, открытого к студентам, мудрого человека, талантливо подходившего к воспитанию актеров национальных студий, с опытом большого мастера он вводил студентов в творчество драматурга.
Когда началась война, Л. Ф. Макарьеву и Евгении Константиновне Лепковской пришлось эвакуироваться вместе с труппой ТЮЗа. 19 января 1942 года спектаклем «Кот в сапогах» по пьесе Макарьева и С. Дилина ЛенТЮЗ начинает свою творческую жизнь в эвакуации – в г. Березники.
Перед тем как открыть ТЮЗ, Макарьев добился условий в Пятигорске для занятий эвакуированных из блокадного Ленинграда студентов ЛГТИ. Письмо его к ученикам, обнаруженное в архиве и опубликованное Васильевым, привожу полностью со вступлением Юрия Андреевича: «…Как письмо вернулось к адресату, предположить трудно. Вероятно, по прошествии нескольких послевоенных лет кто-то из учеников Макарьева на каком-нибудь юбилейном вечере учителя подарил, возвратил ему письмо на четырех пожелтевших страничках. Макарьев берег этот подарок, хранил его в конверте военного времени, вероятно, в том самом, в котором отправлял в Пятигорск в мае 1942 года. И лежал этот конверт долгие годы в отдельной, небольшого формата папке с надписью на обложке: «Дорогое. С того света».
9/V 1942 г. 1-му курсу. Милые мои друзья!
Приветствую вас! Рад, что вы, наконец, получили возможность продолжать свое образование. Это дорого стоило: и материально, и морально. Вы понимаете, как надо ценить это и как надо теперь работать.
С грустью узнал я о наших потерях. От Гриши Хоммовича узнал я и о вашем успешном зачете. Молодцы! Поздравляю и очень благодарен А. И. Авербух за ее труд. Ведь подумать только – в какое время вы все это проделали!
Мне очень больно было расставаться с Ин[ститу]том и с вами, значит; но так уж, видимо, надо.
Надеюсь в скором времени с вами увидеться. Проклятых разгромит наша Красная Армия, и снова мы будем вместе в нашем милом Ленинграде.
Шлет вам привет Евгения Константиновна Лепковская.
А как поживает наш «Дневник»?
Я так его и не успел прочитать – все откладывал, когда побольше материала накопится.
Сохранили ли вы его? Жаль, если бросили там.
Но во всяком случае теперь вы обязаны его восстановить или, вернее, возобновить, продолжить. Ведь вы сейчас работаете и живете в исключительных условиях. Этот период вашей жизни и учебы надо сохранить.
Живем мы здесь, как я уже писал III курсу, очень содержательно. Сначала было трудно приноравливаться к новым условиям, но теперь обжились и пока никуда двигаться не хотим.
Сейчас вам предстоит экзамен по драме. Отрывки! Организуйте хорошенько подготовку к ним. Работайте, работайте и добивайтесь простоты, правды и общения. Я, может быть, приеду к вам на экзамен. Постараюсь!
Пишите мне. Все, что будет у вас хорошего, будет меня радовать; все дурное будет огорчать. Не забывайте, что вы студенты Ленинградского художественного вуза. Культура – первое условие и первейшее качество каждого из вас. И внешняя, и внутренняя.
Займитесь-ка Лермонтовым и его эпохой. Присматривайтесь к местному населению. Оно очень колоритно, богато по жизненному «оперению»… Это вам поможет в вашем творчестве. Ходите с «этюдами» к Эоловой арфе и на Машук, и на Бештау. Там много родилось поэтических дум и образов у Лермонтова и многих других наших поэтов и художников.
От меня поклонитесь Лермонтовскому домику и за меня распишитесь в книге посетителей. Я очень любил там бывать. А «Героя нашего времени» должны знать наизусть. И «Мцыри», с которым вы все почти пришли на вступительный экзамен. Помните?
Работайте весело, дружно, честно!
Не осрамите наш класс. У нас всегда было хорошо все. Не огорчайте Августу Иосифовну.
Крепко всем жму руки.
Желаю успехов и жду писем.
Ваш Л. Макарьев».
К сожалению, никто из якутских студентов не попал в Пятигорск. Об обстоятельствах, помешавших выжившим студенткам из Якутской студии попасть в Пятигорск мы узнаем из письма, также обнаруженного Юрием Андреевичем Васильевым в архиве Леонида Федоровича Макарьева.
Письмо от бывшей студийки Веры Павловой это уникальный исторический документ. Она пишет из Усть-Оленька, с крайнего севера, куда уехала отчаявшись продолжать учебу и творческую работу. Ее письмо –единственное подробное описание полугодового пути домой. Виды транспорта, люди, управляющие дорогой, правила военного времени, быт и настроение людей на огромном пути от Ленинграда о Якутска. Никтоне описал этого так, как сделала Вера Павлова в своем письме учителю. По тону и по содержанию писем можно понять, как сердечно он относился к будущим актерам, как они любили, почитали своего педагога и бесконечно доверяли ему. Это частное письмо говорит о блокадной жизни студентов больше, чем все интервью, газетные статьи и даже дневники.
2.
Евгения Константиновна Лепковская - художественный руководитель студии, режиссер Ленинградского Театра юного зрителя
Ее путь к преподаванию актерского мастерства был сложен. Юность Евгении Константиновны пришлась на бурное время революции. Она родилась в 1901 году в Евпатории, в Крыму. Мать – Иустиния Тимофеевна Саульченко. В автобиографии сказано, что отца девочка не знала. «Тяжелое материальное положение заставляет мать в поисках работы переехать в г. Симферополь, оставив меня у своей сестры – Марии Тимофеевны Чемберли. Муж тетки, Дмитрий Иванович Чемберли (мещанин, г. Евпатория), – строительный рабочий. Тетка – домашняя хозяйка. У них я воспитывалась как дочь до 1921 года (год смерти дяди). С теткой жила потом в других городах до 1929 года (год ее смерти). Мать умерла в Симферополе в 1924 году».
Трудности сиротской жизни она испытала сполна: была и учеба в гимназии «за казенный счет», и необходимость в старших классах параллельно работать делопроизводителем в больнице, и давать частные уроки. После гимназии, оконченной на «отлично», пошла на курсы машинописи, зарабатывая себе на хлеб и откладывая на будущую учебу.
До поступления в знаменитый ЛенТЮЗ им. Брянцева Евгения Константиновна оканчивает «Гостеатртехникум» при Главполитпросвете Крыма. Работает в областных театрах актрисой, начинает режиссировать спектакли, осваивает организаторское театральное дело. Ее подвижный энергичный характер обращает на себя внимание. Актрису и режиссера заметили в горкоме ВЛКСМ, гороно, и по их предложению театр поручает Евгении Константиновне режиссерскую работу со школьниками. Эта работа настолько увлекает ее, что становится ее основным делом. Она пишет в автобиографии: «Необходимость встретиться с новым, до сих пор неизвестным мне, заставляет меня ознакомиться с особенностями театра для юношества».
Так началась работа Лепковской с детским и юношеским репертуаром. ТЮЗ Москвы, затем Куйбышева, где она работает режиссером и зав. педчастью, а затем худруком и директором КрайгосТЮЗа. Одновременно являясь инициатором организации краевого Дома художественного воспитания, становится первым его директором. Возвратившись в Москву по семейным обстоятельствам, Евгения Константиновна начинает бурную деятельность как педагог-просветитель, продвигающий развитие театров для молодежи. Читает лекции в вузах и на курсах семинаров, совмещая работу с режиссурой в Театре детской книги с практической деятельностью по организации театров для детей и юношества в Москве и Московской области.
Наконец, наступает время самого главного поворота в биографии Лепковской: «Желание совершенствоваться в своей работе, стать более полноценным работником в области театра для детей побуждает меня на переход в один из лучших детских театров страны – ЛенгосТЮЗ, руководимый народным артистом А. А. Брянцевым» (Из автобиографии). Там-то и произошла встреча Евгении Константиновны со студийцами-якутянами, поступившими в ЛГТИ в 1940 году. К тому времени Евгения Константиновна проявила себя как мастер по работе с национальными студиями Ленинградского государственного театрального института.
Евгения Константиновна написала несколько книг о театральной педагогике, среди которых и «Цветы на холодном снегу». Об этой книге профессор Юрий Андреевич Васильев пишет: «Трепетный, душевный рассказ о судьбе Якутской студии с первых минут ее учебы и до начала восьмидесятых годов. Удивительная книга! Лепковская почти тридцать лет переписывалась с оставшимися в живых студийцами, встречалась с ними и описала уроки по актерскому мастерству, этюды, которые создавали студенты, как они уходили на фронт, как некоторые из них возвращались на короткое время с фронта в город, где воевали, как погибали, где покоится прах погибших. Рассказала Лепковская и о вернувшихся с фронта, и о жизни тех семерых девчат, которые в марте 1941 года были эвакуированы из Ленинграда».
Война прервала учебу якутских студентов, которые считали театр своим предназначением и относились к занятиям, этюдам, посещению театров и музеев, как к священнодействию. Постижение искусства сцены и тот театр, который выстраивали ленинградские учителя, основанный на традиционном искусстве якутов, война отложила на неопределенное время.
Много лет Евгения Константиновна переписывалась с бывшими студентами якутского курса. Ее письма, бережно хранимые ими до конца своих дней и попавшие в семейные архивы, открывают тот мир, очарованный и исчезнувший навсегда, но оставивший такую силу духа».
И вот спустя десятилетия благодаря обновленной постановке спектакля «В защиту прекрасного» (2005) открылись не только подробности их судеб, но и пути поисков театральной эстетики саха, которые предпринимались педагогами с самого первого курса.
В книге «Цветы на холодном снегу» Лепковская пишет: «Словно свежий ветер ворвался в аудиторию. Словно запахло первым чистым снегом... Пылающие румянцем лица – что яркие цветы! Тридцать два веселых якута вверяли нам свою судьбу. Они были готовы сейчас же петь, танцевать, создавать этюды, играть какие-то роли – неважно какие. Важно играть!» И дальше после работы над этюдами, размышляя над природой актера саха, Лепковская приводит высказывание Миддендорфа о якутах: «...они жизнерадостные наблюдатели природы, готовы петь во всякое время; они сопровождают песнями свои праздничные танцы, имеющие характер хоровода».
Талантливые педагоги сразу почувствовали силу якутского фольклора, в особенности героического эпоса олонхо: «А что, если нам сейчас же, не откладывая на последние годы учебы, приступить к работе над этим материалом?! На своем родном, так горячо любимом материале они быстрее, глубже и накрепко усвоят то главное, чему их учит система К.С.Станиславского. Надо сейчас же начать с этюдов на темы олонхо – решили мы…» («Цветы на холодном снегу»)
Лепковская пишет о традиционном исполнении олонхо, допуская одну неточность. Она считает, что кроме текста, пения, звукоподражания и голосового перевоплощения во все персонажи, которых в олонхо до сорока и более, олонхосут еще и пляшет. Эта «ошибка» как раз-таки наводит на мысль о принадлежности тогда еще не существующего театра олонхо к форме мировых классических театров! Они предвидели это. Кто знает, может быть, первая пьеса «Манчары», порученная Исаю Попову, могла стать первой постановкой Театра Олонхо, не случись трагических событий 1941 года. (Впрочем, был и еще один фактор невозможности построить Театр Олонхо в те годы – отрицание религиозной его сути. И шаманская составляющая театра была только объектом критики и пародийных этюдов со стороны одного студийца). Но не будь войны, эти молодые люди, воспитанники могучих актеров якутской драмы и эпоса олонхо, попав в руки к настоящим большим мастерам, сформировали бы новый театр.
Но судьба им уготовила другие роли. И об этом тоже есть в книге Евгении Константиновны. Сорок лет спустя, после того как студия просуществовала всего полтора года, она пишет о своих чувствах к ней, интересуются каждым настолько подробно, насколько возможно было проследить их судьбы и роли в жизни в те годы – с 1941 по 1984.
С особым волнением мы с Ефимом Николаевичем изучали письма педагогов к своим ученикам. В их вопросах и попытках восстановить утраченные в памяти моменты угадываются смутные очертания непроясненных событий. В моем случае есть разночтения в информации о гибели моего дяди – Гоши Чусовского: по одним документам он умер в общежитии от голода, по другим сведениям – погиб на Синявинских высотах. Его имя высечено на памятной плите, посвященной погибшим якутянам в боях за Ленинград. Плиты установлены в 2006 году. Фотография плиты с его именем прислана из Санкт-Петербурга сотрудниками постпредства. Несмотря на то, что письмо Е. К. Лепковской к Анастасии Ларионовой заинтересовало меня в первую очередь упоминанием о гибели мальчиков, познакомившись подробней с текстом во время расшифровки некачественного сканирования машинописного текста, я не могу не привести его полностью:
«Дорогая моя Анастасия Петровна, чудесная моя Настенька со сказочными косами! Смотрю я на наше институтское фото в последние время, и каждый день так горько мне, что связь наша трудна... Далеко живете, а то бы примчалась, как я это делаю с другими своими студентами, когда очень соскучусь по ним... Так вот – смотрю и любуюсь Вами…
А сейчас снова буду беспокоить Вас. Нужно очень! В прошлом году послала Вам свое первое письмо на адрес театра. Боялась, что Вы не получите, когда не знала Ваш домашний адрес. Но Вы его получили, как я поняла, 10 февраля и ответили мне на него после возвращения с гастролей. Спасибо Вам за теплое доброе письмо! Но вслед за первым письмом я послала и второе второго февраля на адрес домашний, так как нашла его в записях Попова Исая. У меня такая уйма писем – сотни и даже тысячи... В этом моем втором письме я просила Вас о следующем дополнительно к просьбам первого письма: выслать, если у вас есть, какие-нибудь дневники, записи или письма товарищей с фронта. Если жалко отдавать, можете снять копию. Просьба института, который организовал Музей истории института и собирает всякий материал об участии студентов в войне, – «на вечное государственное хранение». Также и фото Ваше личное в ролях или институтских времен для этой же цели. Кроме того, Ваше личное фото нужно мне для будущей моей книги, которую я должна сдать в издательство в конце этого года, лучше осенью. Хорошо бы в какой-нибудь роли – одно два, три, сколько не жалко, мы с художником выберем и, если нужно, остальное вышлем. Я обещаю Вам это!
Вот на это письмо я не получила ответа! Также не получила ответа и на третье письмо, отправленное Вам 22 апреля прошлого года – ко Дню Победы. Меня это крайне удивляет! Не случилось ли чего с Вами, не больны ли? А может, я просто надоела Вам просьбами? Но одно обстоятельство только волнует меня. Так хотелось бы знать, в чем дело. Получив адреса всех наших студийцев, я тоже ко Дню Победы послала всем-всем письма с поздравлением и с просьбой выслать свои воспоминания. Ответ получила только от Танечки Ядрихинской, Вани Федотова, Димы Трифонова, Ксении Гаврильевой (телеграмма), и совершенно поздно, почти через полгода – от Маши Будищевой. Письма Захаровой, Павловой, Старостиной, Борисовой Поле остались без ответа. Почему? Где эти люди? А может, это я их не получила? Почта теперь так ходит, что всего можно ожидать. Я это испытываю нередко, когда какая-нибудь добрая женщина совсем с другой улица приносит письмо, адресованное мне. Хотелось знать о причинах молчания этих ребят.
Еще есть один вопрос Таня Ядрихинская пишет, что телятницей в Колхозном театре была Поля Борисова, а Вы пишете, что это была Вера Павлова. Не хотелось бы мне ошибиться в книге. Если можно, еще разок ответьте. Так как утеряны дневники во время пешего хождения по Кавказу нашего института.
Настенька, милая, не сердитесь на меня за то, что задаю Вам большую работу. Я сама мучаюсь над этой книгой – нет совершенно времени: такая уйма дел у меня, и все неважные, бытовые, но они требуют немедленного решения и много замыслов. Даже стыдно, что у такой, совсем не молоденькой, мягко выражаясь, такая беспокойная голова!.. А книга ведь серьезная, здесь не хотелось ошибаться.
Очень рада, что и Вы, и Таня помните, так же как и я, что этюд «Колхозный двор» был весной, а не осенью. Исай Васильевич, конечно, ошибся. Но это и понятно, у него тоже уйма дел, и он тоже собирается издавать книгу. Я бы хотела, чтобы Вы у него это уточнили. Нехорошо будет, если вдруг кто-то, какой-то любознательный человек прочтет его книгу и вдруг увидит расхождения. Он потеряет доверие к авторам и к самой истории. Хотя я убедилась, что исторические сведения очень часто освещаются по-разному. И не всегда умышленно – просто память подводит! Как-то прочла в «Огоньке» т. Сергея Смирнова, который собирал огромный военный материал о бессменном часовом. Он получил сотни писем от людей, видевших этого часового! И все в разных местах и в одно и то же время. «Абберация» памяти тоже бывает, не только абберация зрения.
И еще, Настасья Петровна, волнует меня судьба Кифа Винокурова. По одним сведениям, он умер в блокаду от голода. По другим (…) собственно, других-то нет, но почему-то нет его имени в упоминаниях среди других товарищей, все говорят только о смерти пяти человек – Гоши Чусовского, Миши Бурнашова, Танечки Монастырьевой, Миши Ермолаева и Кости Климентова. И еще есть какая-то неточность в одном вопросе. Татьяна Кондратьевна пишет Исаю о том, как Вы принесли Гоше (Чусовскому. – В.Ч.) паек Ваш донорский, а он уже не мог есть. Почти то же самое говорила Алиса Окснер с Зоновского актерского курса. Помните ее? Очень хорошо она говорила о Вас и о (Гоше?), о всех девочках наших. А Ксения Гаврильева в статье якутского журналиста говорит, что мальчики погибли в стационаре на Фонтанке. Комнату их разбомбило, и они так погибли. А что помните Вы?
Конечно, можно мне и не разбираться в этом деле, но когда ты пишешь, хочется увидеть все обстоятельства, даже то, что ты потом и не поместишь в книге. А знать надо.
(...) И не могу понять, почему на фото нет Кифа Винокурова (что это за имя – Киф? Это сокращенно так его называли или это полное имя?) И нет на фото Кости Климентова – тоже неясно мне, почему нет. Остальных мы с Исаем вспоминали по фамилиям, установили, конечно, но, может, и тут ошибка. Не знаю, есть ли у Вас это фото. Если нет, и Вам хотелось бы посмотреть на него, я могу прислать Вам его, правда, не подлинник, а очень плохую копию. Я сделала несколько экземпляров, но все подлинники я отдала в Музей института, там хотели сделать выставку всех национальных студий. Но мне она обязательно нужна для книги. Очень мало фотоматериала у меня для этого. Очень. Нет ли случайно у вас снимков на демонстрации, когда вы плясали «ехор» (осуохай) или еще каких-нибудь бытовых, или экзаменационных, любительских каких-нибудь. А уж Ваше фото в роли или ролях абсолютно необходимо! Сами понимаете, для чего, – Вы же единственная продолжили путь актерства из всей студии!.. Пусть читатели, а вместе с ними и мы будем радоваться хоть этому вопреки разгрому такого интересного творчески коллектива! Сколько в этой студии было талантливых людей! Опять не могу не вспомнить о дневниках, там были какие-то записи о том, как росли творческие люди.
В памяти больше всего остался Гоша Мыреев, потому что он, во-первых, прислал с фронта интересное письмо Августе Иосифовне, во-вторых, потому что я была последним человеком, который видел его в Ленинграде. Он ведь был у меня в театре. Нас застигла бомбежка, и мы вместе со зрителями нашими спустились с Гошей в бомбоубежище и там провели большое время. И тоже, конечно, вели творческие разговоры, вспоминали многое об этюдах. Вот почему он в памяти. Да, он был и талантливый, конечно. Все такие талантливые, хоть еще и не раскрытые полностью за этот год, были многие в нашей дорогой моему сердцу студии. И Августа Иосифовна тоже вас всех любила. Мы часто с ней говорили о вас.
Настенька, родная моя якуточка! Спасибо Вам за те сообщения, что Вы сделали в своем письме, увы, пока единственном. Очень прошу, откликнитесь на мою просьбу. Дни у меня уже короткие остались. И все просят, чтобы я написала свою книгу, она нужна. Говорят, что моя первая понравилась людям, и молодые педагоги говорят, что многое берут в методике на вооружение. Я хочу в своей книге рассказать о том, как работали молодые люди по системе Станиславского, как она помогла им раскрываться. Как у вас обстоит с этим делом? Ведь у вас много людей, получивших высшее образование в Москве. Наверное, хорошо.
Сердечный привет Танечке Мыреевой! Она мне очень дорога. Мы виделись с ней один раз на их уроке, пригласил меня их педагог.
Прошу – ответьте. И девочкам привет!
(...)
Прилетела бы к Вам повидаться, оглянуться на молодость… Встретиться со всеми – поговорить!
23 апреля – 81».
Ответ на письмо Анастасии Ларионовой:
«Дорогая моя Настенька! Получила твое письмо 20-го апреля. И так захотелось сразу же поговорить с тобой (хорошо бы по телефону голосок твой услышать!), а жизнь вертит тобой, требует от тебя исполнения самых срочных дел, а для сердечных дел мало остается времени.
Написать тебе первое свое письмо было трудновато – Бог его знает, помнит ли меня Настенька? А она, оказывается, помнит, да еще так тепло, что мне теперь нетрудно писать тебе, да еще сказать: «ты, Настенька», как своей родной, а не официальное – «Настасья Петровна». Спасибо тебе за хорошее письмо, особенно за фотографии! И еще особенное спасибо за фото Гоши Мыреева! Его-то мне бы очень хотелось иметь и для себя просто, и для будущей книги! Я не знала, как его найти, и вдруг ты прислала мне такое, для тебя дорогое, с такой надписью! Но я его не потеряю. Пересниму, сделаю все, что надо для книги и для Института. Они тоже просят, а потом отправлю тебе. Будет это нескоро, но я о таких вещах не забываю. Все, что связано с моими любимыми учениками, бережно храню!»
Сведения из ответа Анастасии Ларионовой Лепковская помещает в своей книге. Они сражались за счастье вернуться к своим занятиям в светлых аудиториях ЛГТИ, к своим педагогам, к Ленинграду – городу головокружительной красоты, но судьба распорядилась иначе – никто не был принят в институт после войны. Временно прекратился набор в национальные студии. Но осталась память. Не только память студентов, составивших «могучую студию» якутов, но и память учителя…
3.
В спектакле «В защиту прекрасного» роль Лепковской, Стерниной, Авербух была объединена в одном образе мастера курса по актерскому мастерству, основные черты которой были взяты у Евгении Константиновны Лепковской. Ее сыграла заслуженная артистка Якутии Лена Сергеева. Во время подготовки к спектаклю было немного материала о педагогах, и внимание режиссера было направлено на истории студентов. Но сегодня, анализируя письма, дневники и новые публикации, можно себе представить, к примеру, каким была человеком Августа Иосифовна Авербух – ассистент профессора Макарьева. В декабре 1941 года Леонид Федорович Макарьев и Евгения Константиновна Лепковская вынуждены были покинуть Ленинград, эвакуировавшись с Театром юного зрителя в г. Березняки. Августа Иосифовна, жившая в общежитии института на Моховой, в тяжелые дни блокады перебралась в комнату девочек и была с ними до самого конца пребывания их в Ленинграде – до отправки в эвакуацию в Пятигорск.
К сожалению, о ее жизни известно не много. Всего два письма. Личное дело и воспоминания студентов остались в истории. Ее записи и дневники утеряны, как писала Лепковская во время эвакуации, в скитаниях по Кавказу. Из автобиографии мы знаем, что она со студенческих лет с того времени, как поступила в Театральный техникум при Ленинградском театре юных зрителей и начала учиться у Леонида Федоровича Макарьева актерскому мастерству, она стала его ассистентом (1930).
Августа Иосифовна родом из сибирского города Черемхово Иркутской области (родилась в 1908 году). Отец Авербух Иосиф Маркович занимался сапожным ремеслом (работал в частных мастерских). Мать Авербух (Левитан) Раиса Израилевна – домашняя хозяйка.
До поступления в Ленинградский театральный техникум Августа Авербух окончила в 1929 году Иркутский государственный университет, литературное отделение, преподавала на Сучанском руднике в школе 2-й ступени русский язык, литературу и обществоведение. Затем работала в г. Нижнеудинске так же в школе учителем русского и литературы. После театрального техникума отработала четыре года в Ростовском театре юных зрителей актрисой и ассистентом режиссера. И с 1938 года по приглашению Леонида Федоровича до конца дней была педагогом по актерскому мастерству в Ленинградском театральном институте.
Преподавателям тех лет приходилось заполнять подробные личные листки с описанием, чем занимались родители до революции, после революции, служили ли во время гражданской войны на стороне белых, воевали ли в Красной армии, в каких партиях состояли родственники до революции, находились ли в контакте с белогвардейцами... Вот ответ Августы Иосифовны на вопрос: кто из родственников или близких знакомых находится за границей, где и чем занимаются, когда и почему выехали, и их адрес: «В Америке жил дядя, которого я не знала, т.к. он уехал туда приблизительно в 80-х годах прошлого столетия. По профессии он был актером (еврейская труппа). К нему был отправлен (за невозможностью воспитывать в большой семье) мой брат, приблизительно в 1913 году, 12-13 лет от роду. Позднее (по нерегулярным вестям) брат работал на автомобильных заводах в качестве рабочего. По сведениям, приблизительно в 1929-1930 гг., был безработным от Форда. С тех пор сведений не имею. Адресов не знаю».
В одной из анкет Августа Иосифовна пишет, что владеет немецким, еврейским языками. В последующих листках этот ответ заменяется прочерком. Насколько непростым был путь педагогов, родившихся до советской власти! Многим приходилось интерпретировать события своей жизни, которые намекали бы на некоторое привилегированное положение. Следовало соответствовать рабоче-крестьянской маркировке. Родственники за границей и владение языками усложняло отношение к специалисту. Возникал вопрос: откуда у дочери сапожника такие навыки? И почему-то совершенно игнорировался вопрос о генетической предрасположенности сотрудника художественного вуза к искусствам. У Августы Иосифовны, судя по всему, такая предрасположенность к театру была. Но можно ли было говорить об этом в годы расформирования Еврейского театра и репрессий его актеров во главе с Михоэлсом!
Любовь к профессии, преданность ученикам, стоическое сопротивление разрухе и голоду ради продолжения жизни каждого студента и института говорят сами за себя: Августа Иосифовна – человек театра до мозга костей. Вся ее жизнь посвящена театру, студентам, институту.
Из дневника студентки Ксении Гаврильевой: «В октябре, ноябре, декабре (1941 г.), сидя на кроватях, мы учились, проводили занятия. Августа Иосифовна Авербух, Лидия Арсеньевна Басаргина (русский язык), Анна Борисовна Стернина (история) приходили к нам, чтобы провести занятия, хотя сами тоже сильно были истощены. Их приход нас воодушевлял...
...Августа Иосифовна учила актерскому мастерству. Хотя мы были очень слабыми, но делали этюды. Потом и этюды делать стало не по силам, поэтому слушали беседы, лекции. Мы очень жалели педагогов, они сами еле ходили, сильно исхудали…
…Мира Григорьевна Португалова (преподаватель хакасов), профессор Стефан Стефанович Мокульский, несмотря на то что от них осталась одна тень, от нас не отходят, проводят все свое время с нами...
«Не сдавайтесь смерти, побеждайте смерть! Кончится война – продолжим начатую учебу», – говорили они, как лозунг, и часто напоминали эти слова.
Учителя оставались со своими учениками до самого конца их страданий. Рядом, в голоде и в холоде блокады! Во всех воспоминаниях о педагогах упоминается душевное отношение Августы Иосифовны к студентам, ее деликатность и умение учить не только актерской професии, но и усваивать хорошие манеры, правила жизни в большом городе. Ей поверяли свои тайны, советовались по поводу своих отношений с друзьями, своими сомнениями и радостями: и житейскими, и творческими. После войны, когда судьба учеников уже не зависела от педагогов, они не оставляли своих студийцев. Вот письма Августы Иосифовны Ксении Гаврильевой спустя много лет после войны:
«Милая, хорошая моя Ксеничка!
Если б Вы могли себе представить, как я обрадовалась Вашему письму, как взволновалась – ведь прошло почти двадцать лет. Сразу всплыло в памяти все: чудесные годы Вашего учения и страшные дни блокады, как мы любили Ваш курс, как много ждали от него!.. Каждый из вас был совсем особенный. И сейчас все вы, те, которые живы (пусть они здравствуют сто лет!), и те, которых уже нет, все стоят в памяти, как живые… Я тоже никогда не забывала и не забуду нашего прощания в Ярославле. Но не хочу расстраивать воспоминаниями ни вас, ни себя.
Дорогая Ксеничка!
Вы задаете много вопросов относительно своего устройства в какой-нибудь отрасли любимого Вами дела (я понимаю, как Вам тяжело, Вы были бы прекрасной актрисой, милая Вы моя, если б не проклятый немец!..) И относительно сына просите узнать. На все эти вопросы я пока не смогу дать Вам ответа – надо все хорошенько разузнать, а я заболела гриппом сразу же после получения от Вас письма, и поэтому еще ничего не успела узнать. Сейчас, как только поправлюсь, займусь этим. До своей болезни я не успела повидать Евгению Константиновну, так как тогда она болела гриппом. Но сейчас она поправилась и, как мне звонили (по телефону), уже пришла в институт. Я выйду дня через два – с бюллетеня – и тогда увижу Леонида Федоровича и Евгению Константиновну, все вместе посоветуемся, что делать, и я напишу Вам более деловое письмо… Хорошо бы,Вы написали, Что делают девушки, с которыми Вы вместе уехали? Кто из них что делает? И где они? Кто вернулся из юношей? Что Вы знаете о них? Кто что и где делают? Работают? Ну, еще раз до свидания, будьте здоровы, спасибо за письмо!
Ваша Августа Авербух.
9.4.61»
И такое деловое, многостраничное письмо Августа Иосифовна написала Ксении Гаврильевой, отвечая на все ее вопросы, давая рекомендации, аадреса и телефоны.
Бывшие студенты влились в послевоенное строительство культуры, став учителями, журналистами, писателями, переводчиками, руководителями самодеятельных коллективов, народных Домов культуры, библиотекарями и служащими других сфер деятельности, призывая к просвещению, к широкому миру российской и мировой культуры. И во всем этом они находили поддержку своих ленинградских учителей. За столь короткое время – неполные два года – они сумели приобщить своих питомцев к миру искусства, которое питало их всю жизнь.
Сила страсти к театру в письме старосты группы Исая Попова с фронта педагогам института не оставляет сомнений в истинной жажде искусства, глубочайшего почитания и любви к своим учителям.
21.10.1944 г.
Здравствуйте, дорогие мои педагоги
Леонид Федорович и Евгения Константиновна!
Примите мой самый искренний сердечный фронтовой привет. Сколько времени прошло, сколько воды утекло после нашей последней встречи. Отрезок времени, проведенный с вами в разлуке, равен 1208 дням и ночам.
Они Вами прожиты в упорном и кропотливом творческом труде.
Из 1208 суток 618 дней и ночей мной проведены непосредственно на передовых позициях, в огне кровопролитных боев. Из них 42 провел в глубоком тылу врага, куда ходили в разведку и били его в его же тылу, 195 – в наступлении.
А 204 дня и ночи лежал, прикованный к госпитальной койке после ранений. Каждый раз, как только вставал на ноги, опять возвращался на передовую линию, где мое место, как солдата Отчизны, брал в руки оружие и бил проклятого зверя.
Не было ни одного случая, чтобы я, встретившись с врагом, бежал от него, не нанеся удара, который был в моих силах. На личном счету имею 63 истребленных фашиста и 6 захваченных в плен.
За дни разлуки 22 раза ходил в атаку впереди своих бойцов, участвовал в отражении 19 контратак противника, 28 раз ходил в ночной поиск и 7 раз в глубокий тыл врага. На поле боя, заменяя выбывших из строя командиров, дважды командовал ротами, однажды – батальоном и успешно продолжал выполнять боевую задачу. В тяжелые дни разлуки пять раз ранен.
За время службы, не имея ни одного дисциплинарного и партийного взыскания, получил от командования 32 благодарности и три от великого стратега и полководца родного Сталина, не раз представлен к правительственным наградам. Из коих получил две. Но это не беда. Ибо я воюю не за ордена и медали, а за счастье и свободу моей Родины, за жизнь и независимость моего народа, за свое будущее. Для меня достаточно и тех наград, которые имею: Орден Отечественной войны II степени, орден Красной Звезды и медаль «За оборону Ленинграда».
Самой высокой наградой будет то, что после нашей победы вернусь и получу возможность окончить свой институт, буду осуществлять свою мечту о создании нового театра в Якутии, театра нового типа, объединившего лучшие принципы и формы театров Москвы и Ленинграда. С этой мыслью живу и воюю. Вот почему в самые трудные минуты жизни не раз побеждал смерть и оставался в живых.
Были случаи, когда вел дуэль с немецкой пушкой (с винтовкой против пушки), схватка с пятью автоматчиками или встреча с взводом фашистов, поддержанным двумя тяжелыми танками и нахальное единоборство с ними, когда остался один на поле боя. Из всех этих переделок выходил живым. Жив оставался и тогда, когда снаряды и мины разрывались в полутора метрах, выходил живым из-под развалин дома, разрушенного прямым попаданием тяжелого снаряда. Всегда спасала меня мечта о будущем.
Лишний раз убеждаюсь, что человек, живущий будущим, не сегодняшним днем, живуч и бессмертен, он всегда все побеждает. Когда иду в бой, никогда не думаю о смерти. Знаю, что меня никогда не убьют, а помру своей смертью. А она долго не придет.
С этими мыслями в 1942-43 гг. оборонял Ленинград. С этими мыслями в январе 1943 г. шел на прорыв блокады, с этими мыслями в январе 1944 г. шел на снятие блокады Ленинграда. С этими мыслями участвовал в штурме Пскова, Валги и Риги. И, наконец, с этими мыслями иду на запад. Они – мои верные спутники.
Они часто возвращали меня в мой волшебный Ленинград. Вам, дорогим и уважаемым моим педагогам, честь которых посрамить боялся, всегда старался быть достойным вас учеником, стремился, чтоб никто из Вас не упрекнул за мои действия.
Сегодня должен с большой уверенностью сказать, что не посрамил Вашу честь, остался достойным Вас воспитанником Вашим. И очень благодарен Вам за мое воспитание. Вы меня воспитали не только борцом за культуру и искусство, но и воином Отчизны.
Став воином, нисколько не отошел от искусства и культуры. Моя любовь к искусству, театру еще больше усилилась, как увидел злодеяния фашистов.
Должен признаться, что я, как талант, не такой уж велик самородок, что могу стать театральной знаменитостью, как крупные деятели русского театра. Но, я всем своим существом люблю театр, что вне театра моя жизнь кажется бессмысленной, даже воздух кажется душным вне сцены.
Поэтому мне хочется обязательно вернуться в институт, окончить его, написать свои драмы, которые обещал Вам. Есть богатый материал на третью пьесу – на военную тему. Вы помните, когда отклонили сюжет на военную тему, говорили, что я на войне не был, поэтому не знаю военной жизни. Теперь этого не скажете.
Кроме того, еще до войны мечтал написать пьесу для Вашего театра на молодежную тему. От этой мысли не отказался. Мне хочется обязательно написать пьесу о советской молодежи в дни Великой Отечественной войны. Тут-то Вам придется здорово помочь мне. Ибо русским языком не так уж в совершенстве владею.
Вот все, что хотелось о себе рассказать. Кажется, слишком много написал, забыв о скромности. Вообще написал все, что было в действительности, без всякого приукрашивания.
Так подробно написал, чтобы Вы знали о том, что Ваш воспитанник честно, с достоинством выдержал суровое испытание, чтобы Ваша совесть была спокойна за своего ученика.
Сердечно любящий и глубоко уважающий Вас,
Ваш ученик Исай.
НА ФОТО: якутские студийцы 1940 года.