1
В московском издательстве «Эксмо» вышла книга народного писателя Якутии Владимира ФЁДОРОВА «Служители трёх миров», которая уже добралась из столицы до родины автора и других российских регионов.
Это издание о шаманах и шаманизме соединяет исследование с «исповедальностью» – автор погружается в тему, как в собственные глубоко таящиеся вопросы. В книге мистических тайн проявляются мотивы, сюжеты, образы поэзии и прозы Федорова. А если учесть, что дилогия «Служители трёх миров» и «Воители трёх миров» создавалась как подход автора к роману о шамане, задуманном от первого лица, то она становится интересной не только в плане популярной этнологии, но и как «сакральные» переживания творческой личности, странствующей по всем трём мирам.
В самом начале 2000-х годов знакомство писателя с одним из руководителей издательства «Вече», открывшего популярную серию «Великие тайны», послужило началом воплощению темы, давно и подспудно зреющей в замыслах.
Владимир Фёдоров: «Он меня спросил, о какой великой тайне Якутии я бы написал? Я сразу сказал – о шаманизме. Предложение было принято издательством, но с обязательным включением в рукопись таинственной тогда темы вуду. В первом варианте книга так и называлась – «Тайны вуду и шаманизма».
Говорят, случайностей не бывает. Предложение поступило именно в то время, когда писатель был готов его принять. Тогда Владимир Федоров, возглавивший отдел культуры газеты «Якутия», начал активно участвовать в её реформировании, предлагая новые рубрики, в том числе – «Ауру», посвященную экстрасенсам, целителям, шаманам. Параллельно появился «Благовест» в сотрудничестве с православной церковью, и таким образом тема верований и религии начала серьезно разрабатываться газетой.
Владимир Фёдоров: «Ко мне приходили люди, рассказывали и приносили много интересного, странного, таинственного. В те годы я познакомился с настоящими знатоками шаманизма и шаманами, в том числе с Владимиром Кондаковым, президентом Ассоциации народных целителей Якутии. Он подарил мне все свои книги, выпущенные на русском языке. Не раз встречался с Петром Ильяховым, учеником знаменитого шамана Константина Чиркова, с его дочерями. С верхневилюйским поэтом Иваном Оросутским, наделенным паранормальными способностями. Он был учеником знаменитого шамана-целителя Никона. Довольно близко познакомился с известным эвенкийским шаманом Савэем. Конечно же, знал свою землячку удаганку Дору Кобякову и другими. Кроме того, во времена своей геологической и журналисткой молодости я успел застать живыми и выслушал немало рассказов очевидцев шаманов былых времён. Тогда писать об этом запрещала цензура, но память многое сохранила. Так что я готов был работать над этой книгой».
Построенная на документах и фольклорных произведениях, научных идеях и рассказах свидетелей, книга привносит много новых фактов, полученных автором в поездках по сакральным местам и беседах с ойунами и их родственниками, что делает её особенно увлекательной. Аналитические версии в сочетании с интонационным богатством экзотических описаний открывают стихию потусторонних сил, и понятия «языческие ритуалы» предстают как чудо неограниченных человеческих возможностей, лежащих в основе культуры, религии, искусства. В итоге получилось исследование, подобного которому в те годы ещё не было в постсоветской России.
«Популярная этнология», как обозначил автор жанр дилогии, имеет научную ценность: два доктора – исторических и философских наук – написали свои отзывы на первые книги Фёдорова и предлагали ему защитить кандидатскую диссертацию. Но писатель решил не отвлекаться от творчества, в котором научное исследование играет лишь вспомогательную роль.
Владимир Федоров: «Сейчас у нас есть интернет, полно фильмов и книг о вуду. А тогда, двадцать лет назад, я заказывал ксерокопии книг и статей, писал кому-то личные письма, знакомился с исследователями, жрецами и ритуалами вуду, рожденными на Карибах и в Дагомее (нынешнем Бенине). И в итоге всё-таки выполнил просьбу издательства. Во время этой работы я впервые пересекся с Африкой, не предполагая, как она аукнется позже в моей писательской судьбе».
Осветив происхождение, смысл и характер ритуалов вуду, возникших как «колдовское» средство борьбы рабов, которым запрещалось иметь оружие, описав экзотические подробности магических действ, писатель перешёл к тайне шаманизма в следующих частях дилогии. В ней дана история шаманизма от первых упоминаний в документах Древней Руси о лапландских колдуньях (удаганках, как сказали бы якуты) при Иване Грозном, предсказавших его смерть; о якутских шаманах, отправившихся лечить Петра Первого; от упоминаний ойунов в дневниках современников Пушкина до шаманов саха, живущих ныне в Якутии.
В книгах Фёдорова присутствуют малоизвестные факты о встречах русских путешественников и исследователей с ойунами Якутии в XIX веке. Впечатляют размышления о связях шаманизма с известными произведениями русской литературы. К примеру, знаменитый «Пророк» Пушкина, как предположил писатель, навеян рассказами современника поэта Матюшкина о встрече с тунгусским шаманом, предсказавшем многие события его путешествия по северным землям. По словам автора, позже нашедшем подтверждение в трудах священника-богослова Меня, описание пророка напоминает ритуал эттэни, который проходят шаманы, подвергаясь «рассечению», обретая после этого пророческие дар и способность влиять на события жизни. С путешествием и рассказами Матюшкина связывает автор и замысел Пушкина написать роман о якутском землепроходце Атласове.
Матюшкин не относился к тем заезжим путешественникам, которые «могли себе позволить несколько высокомерный и ироничный взгляд на шаманизм», и отлично понимал, каков статус шамана в обществе. О нем говорят приведенные Фёдоровым документальные свидетельства: «У местного населения, в том числе и у потомков русских землепроходцев, появившихся в «якольской землице» в XVII веке, было свое отношение к древней религии. Шаманам верили, их уважали и боялись – и при жизни, и после смерти. Надо сказать, что к моменту появления россиян шаманы в Якутии не просто существовали, а даже представляли отдельную социальную прослойку».
В списках сбора ясака допетровских времен отдельной строкой значатся ойуны, и выясняется, что уже в 1632-ом году происходил с них сбор дани. Анализируя величину ясака, автор заключает, что «шаманы были и совершенно бедными, и состоятельными, как князцы. Может, это зависело от силы и известности ойуна. В ясачной книге Якутии от 1649-го года, где записано 1497 плательщиков, значатся имена 43 шаманов, как правило, по одному-два на волость... О высоком авторитете и общественном статусе шаманов говорит тот факт, что именно они, подобно гаитянским жрецам вуду, стали руководителями освободительного восстания 1642-го года, когда «инородцы» поднялись против посаженного Москвой якутского воеводы, «свирепого стольника Головина», и его подчиненных, что нестерпимыми поборами, жестокостью и несправедливостью довели народ до крайности. Шаманы разработали план покушения на воеводу и лично руководили несколькими сражениями. Восставшие проиграли, но в итоге воеводу всё же сменили.
В книге представлено множество потрясающих явлений: излечение безнадежно больных, фантасмагорические превращения пространства во время камланий, пляски в воздухе, иллюзия наполнения бубна кровью, протыкание собственного тела насквозь ножом, вызывание дождя и снега, исчезновение шамана и появление его в другом месте. Богатый свод шаманских камланий не исчерпывает содержание книги, большой интерес вызывают описания судеб шаманов, их личных качеств, пути восхождения по иерархическим ступеням, типы инициаций, которые они проходят, и таинство «вызревания души» через многоступенчатую реинкарнацию.
В сравнении шаманизма разных народов мира обращают на себя внимание инициационные сны. Вот здесь-то возникает ощущение некоторой причастности самого автора к шаманской ауре. Владимир Федоров выяснил по ходу своего исследования, что повторяющийся сон его детства, описанный в автобиографической повести, толкуется эвенками и эвенами как инициационный сон: «Этот сон снится уже не в первый раз и поражает своей неприятной одинаковостью. Из-за большой ели или какого-то другого тёмного дерева выпластывается огромный медведь и бросается на меня. Я бегу от него через поляну, а потом соображаю, что так не спастись, медведь при всей своей внешней неуклюжести пробегает стометровку за семь секунд, человек же, как известно, не быстрее десяти. Я ныряю в лес, начинаю лавировать между стволами. Зверю с его огромной массой труднее, он то и дело натыкается на деревины, зло взрыкивает от ударов и начинает отставать. И тут лес обрывается, и я бегу уже по старинному кладбищу, так же проныривая средь крестов. Медведь снова начинает настигать, но вдруг, тяжело ухая, проваливается в старую могилу, ревёт, но не может выбраться. Я это чувствую спиной и теперь уже хочу другого, чтобы побыстрее закончилось кладбище. А оно тянется и тянется бесконечно – целый лес старых покосившихся крестов. «Только бы не провалиться! Только бы не провалиться, как он!» – одна мысль бьётся в голове» («Гражданин № 1 навсегда исчезнувшего города»).
Появление обстоятельного труда о шаманизме русского писателя многих удивило. Были и те, кто считал обращение к этой теме данью моды и не предполагал за ним особой глубины. Но вся неожиданность, красота этой работы состоит в том, что для Владимира Федорова это сокровенная тема, зреющая в нем с детства. Необъяснимая для самого писателя тяга к шаманам с ранних лет не прекращалась никогда. И, действительно, как понять самостоятельные одиночные походы мальчика к старикам-отшельникам, считавшимся учениками больших шаманов?
Владимир Федоров: «Когда я писал эту книгу, я стал всё вспоминать: про сон с медведем, про дедов, к которым я ходил. Вот мне 11 лет, я только приехал учиться в школу-восьмилетку в поселок Промышленный, живу у чужих людей, толком ещё не знаю ничего вокруг. Но как только кто-то мне сказал, что у нас тут есть странный дед-якут, живёт на отшибе, у пристани, в двух километрах от поселка. И я пошел к нему, и он меня почему-то нормально воспринял. А в Тас-Тумусе мне ещё лет девять–десять лет было, когда за Банным озером жил старик Брызгалов, и я тоже к нему почему-то прицепился. Стал расспрашивать, почему он не живёт со всеми вместе. И тот, и другой мне объяснили: посёлки построены там, где в старину были похоронены шаманы, и нельзя жить близко, чтобы их не беспокоить».
Как зачин личной шаманской истории звучит начало «Служителей трех миров»: «Восьмой класс я заканчивал в соседнем поселке Промышленный, построенном на месте, прежде называвшемся по-якутски Ойун-Хая – Шаманская гора. Напротив был Ойун-Аян – Шаманский залив, а недалеко находилось село Ойун-Унгуохтах – Шаманские кости. И даже наш райцентр Сангар, как я узнал позже из легенды, носил точно такое же имя, как некогда жившая здесь знаменитая и всесильная тунгусская удаганка... Вот и получается, что я появился на свет в настоящем шаманском оазисе, правда, бесцеремонно нарушенном и полностью опрокинутом в безверие нашими родителями-атеистами. Но хранившем тогда ещё кое-какие отголоски».
Не зная этой предыстории, трудно понять, почему интерес Фёдорова сохранился навсегда, и почему не ушли сны детства? Воспитанный атеистической эпохой, геолог по своей первой профессии – человек научной картины мира, руководитель государственной газеты, казалось, не должен был во всё это верить, но, тем не менее, это так, и, начав путь в литературу как молодой советский поэт, он уверенно выступает в постсоветскую эпоху с произведениями мистического реализма. И не случись в нашей стране перестройки, вряд ли мы узнали бы писателя Владимира Фёдорова. Ему повезло, что призванность к постижению тонких материй не столкнулась с цензурными преградами для его произведений.
Удивительное наступило время – интеллектуальная часть общества в большинстве своем «перестроилась» до начала так называемой перестройки. В обкоме комсомола был создан Совет творческой молодежи, где состоял и Владимир Фёдоров. Там встретились будущие лидеры искусства – режиссер Андрей Борисов, живописец Юрий Спиридонов, актер Юрий Козловский, писатели Василий Васильев-Харысхал и Егор Неймохов, поэты Наталья Харлампьева и Владимир Фролов, врач и автор популярных песен Виталий Андросов, композиторы Сергей Белоголов и Виктор Климин и другие, кто сыграл большую роль в культуре Республики Саха последних тридцати лет. Никто из них не был зациклен на атеизме и материалистическом понимании мира, они чувствовали идеальную природу искусства и могли свободно творить в соответствии со своим мировоззрением безо всяких идеологических шор. Всё-таки приближающиеся перемены давали о себе знать. Нельзя уже было сдерживать свободной мысли. Каждый задавал свои вопросы жизни и получал свои ответы.
Владимир Фёдоров: «Как объяснить, что незнакомый человек, руководитель большого издательства, знавший только, что я пишу стихи, и посмотревший одну мою пьесу, вдруг предложил мне напечатать в Москве книгу на мой выбор?.. Вот так шаманы меня и догнали, только с другой стороны – как поэта. А это тоже эзотерический дар».
В трилогии автор опирается на труды Миллера, Бетлинга, Ксенофонтова, Тан-Богораза, Элиаде, Василевич, Токарева, Окладникова, Гоголева, Сидорова и многих других, и на свидетельства шаманов, давших описание своей практики этнографам. Он говорит о шаманах с самых разных точек зрения: магической, исторической, психологической, социальной, натурфилософской – на примерах шаманизма алтайского, бурятского, хакасского, юкагирского, чукотского, эскимосского, эвенского, эвенкийского, корякского, ительменского и других народов – целая энциклопедия! Главное же место в этом ряду занимает якутский шаманизм, сохранивший до наших дней свои ритуалы.
Владимир Федоров: «У якутов оказалась наиболее разработанной система шаманских верований. В зависимости от поставленной задачи, ойуны знали, в какой из миров и на какой ярус неба надо лететь. Костюм якутского шамана достигал сорока килограммов веса. Все детали его функциональны. По внешнему виду сразу можно определить статус владельца, кто он – «младший лейтенант или генерал армии». Каждая подвеска говорит о функции, которую он мог реализовать. Существовал определенный способ шитья костюма. То же самое с бубнами. Из какого дерева, какая кожа должны быть...»
Отмечает автор и «экологичность» якутского шаманизма: служители культа не употребляют психотропных средств, в то время как многие другие используют для вхождения в транс наркотические вещества или алкоголь. Возможно, это качество характеризует особую ступень проникновения якутских шаманов в тонкий мир с использованием ресурсов собственного организма.
Федоров поставил перед собой сложную задачу: он пишет о шаманах в то время, когда свидетельств о борьбе с ними гораздо больше, чем о них самих. Но и эти сведения автор поворачивает стороной, характеризующей их невероятные способности. О неистребимой силе ойунов говорит эпизод, связанный с попыткой искоренения «черной веры», об одном из сильнейших шаманов Тэкэйэ: «Дело в том, что, установив советскую власть в Среднеколымске, ревкомовцы поотбирали бубны у всех окрестных шаманов и решили их сжечь. Говорят, когда бросили в костер бубен Тэкэйэ, он взлетел над огнем и какое-то время висел в воздухе, но потом прогорел насквозь и рухнул в пламя. Сам же потрясенный и убитый горем шаман лежал дома неподвижно чуть ли не полмесяца. И вот через неделю к нему вдруг приполз на коленях не менее потрясенный, весь в слезах, мольбах и покаяниях, главный инициатор и руководитель антишаманской акции. Он заболел неведомой страшной болезнью, похожей на проказу, но только очень быстротечной, и у него от тела буквально стали отваливаться куски мяса. Однако как ни клял себя ревкомовец, как ни просил помочь, Тэкэйэ даже не повернулся в его сторону. Молва о смерти красного инквизитора разнеслась далеко окрест...»
Несмотря на почти вековое истребление шаманизма как института на территории Якутии, силы таинственных способностей переходят из поколение в поколение, часто трансформируясь в творческую энергию. Федоров приводит историю семьи известных братьев Куриловых. Их отец был последним юкагирским шаманом. Он никогда не допускал детей до своих камланий. Они долгое время ничего не знали о шаманских действиях отца, однажды только старший сын сумел открыть тайну загадочного мешка, развязав его. Оказалось, отец всюду возил с собой кости своего предка-шамана. Дети не были приобщены к вере, поскольку отец оберегал их от страшной участи подвергнуться расправе в советское время, жертвой которой был он сам. Но все трое сублимировали шаманскую энергию в творчество: писатель Семён Курилов, поэт и учёный Гавриил Курилов, художник и писатель Николай Курилов.
2
Во второй книге дилогии «Воители трех миров» (она в планах издательства «Эксмо» на текущий год), посвященной сложным взаимоотношениям шаманов, открывается слитность человека, духа и природы, что и составляет великую тайну шаманизма. Эта идея передана автором через противоборство шаманов. Оно, как правило, не обнаруживается внешне. В битву за главенство вступают их духи-покровители, являясь в образе животных. Они сражаются, соперничают, мстят друг другу в то время, как шаманы сохраняют внешнее спокойствие. Но наступает момент, когда и сами шаманы могут вступать в сражение, приняв облик волка, ворона, медведя, сохатого…
Следы шаманских битв хранят наскальные изображения, где рядом с ойунами располагаются фантастические существа: «В особом ряду стоит и писаница близ села Тойон-Ары на Лене. Персонажи ее – яростно сражающиеся лось и лосиха. В этом не было бы ничего необыкновенного, если бы у лося-самца, помимо естественных рогов, не было изображено два… бивня. Эта явно фантастическая деталь свидетельствует о том, что первобытным художником изображены не реальные животные, а так называемые мистические шаманские «матери-звери».
Более того, обобщая данные исследователей, Федоров показывает уходящее корнями в каменный век представление о шамане как о существе смешанной природы – наполовину человеке, наполовину птицы или крупного животного. И логично, что у каждого из них есть зооморфный двойник, покровитель «мать-зверь». Тут мы наблюдаем чрезвычайно сложный процесс вызревания души шамана, которая, вылупившись из яйца, высиживается птицей и отправляется затем на дальнейшие превращения и испытания. С «матерью-зверем» шаман связан настолько, что если она умирает, то погибает и сам шаман. Абсолютное проникновение душой и телом в природу и наделяет шамана необычайной силой, которая таится в знании незримых путей перетекания одних форм в другие.
Слияние человеческой и «животной» природы постоянно присутствует в прозе Федорова. Не только в оборотничестве (человек-медведь в романе «Сезон зверя»), но и в проникновении писателя во внутренний мир животных, в чувстве человеческого в них. Голуболикая обезьянка Жаннет, Зверёныш-медвежонок. На вопросы, как ему удается создавать персонажей животных, понятных читателю «по-человечески», Владимир Николаевич говорит о схожести профессий писателя и актера. Писатель должен как бы «сыграть» изнутри своих персонажей, тогда они получатся живыми. Да, способность писателя воплощаться в своего героя можно связать с актерским талантом, но известно, что театр происходит из мистического ритуала, в глубине которого таится магия превращения, трансформации духа тотемного животного и «подключение» к его энергии.
3
Очевидно, в созерцании ландшафта зарождаются нити, связующие осознание реальности с бездной непостижимого. Наверное, поэтому большинство жизнеописаний шаманов в дилогии Фёдорова возникли из его путешествий. Писатель не удовлетворяется устными рассказами о них или упоминаниями в литературе, ему необходимо если не познакомиться лично, то обязательно побывать в тех местах, где они жили.
Странствия по другим мирам начинаются с тропинок детства. Сколько их протоптано! Для геолога Федорова Земля – это и планета, и божий мир, где каждый ландшафт заповедан.
Как человек продвигается в тайге? Каждый шаг сопряжен с ритмом сердца, весь организм отсчитывает, меряет шагами пройденное пространство, тут же обернувшееся прошедшим временем. И голос, и дыхание, и ультразвуки Вселенной пронизывают все существо. Настоящее время наблюдает текучесть окружающего мира.
Продвижение по воде совсем иное. Ты созерцаешь текущую воду, уносящую время и несущую тебя в новое пространство. Все дальше и дальше. Физически ты не ощущаешь этого, только образы меняющегося побережья будоражат твою мысль и меняют настроение.
В песках пустыни пространство кажется бесконечным, время, как в песочных часах, которые, если не переворачивать, вовсе не будет двигаться. И только неожиданная остановка в пункте назначения может реконструировать образ пройденного пути и затраченного на него времени.
Зимняя дорога в тундре холодом обостряет каждое мгновение, пространство напряженно отслеживается путником, экономно распоряжающимся своими силами, расходом тепла, временем пути. Пеший слушает, как поет наст под ногами, каждый шаг – новый звук, он сообщает путнику, какова поверхность наста, какова скорость движения, как меняется погода. Многое о пространстве и времени рассказывает музыка снега.
Новосибирские острова, Походск, Русское Устье, Тикси, Среднеколымск, Усть-Янск, Депутатский, Оймякон, Вилюйск, Колыма, Олекма, Алдан – там проходили поисковые маршруты Фёдорова, туда звали новые пространства, следы великих северных экспедиций и, конечно, шаманские истории.
Поводом к сплаву по Дулгалаху к Яне, к местам эвенских шаманов изначально послужил интерес к тайне озера Себян-Кюель, где по одной из версий погиб самолет Леваневского.
По сей день неподалеку от озера, где ведутся разработки месторождений серебра, люди рассказывают о посещающих их призраках. Спустя годы Федоров будет писать о шаманизме ламутов (эвенов), проживающих в горах Верхоянья, где сверкающие льды и цветущие травы, скалы и прозрачная глубина бездонного озера, безлюдие на огромных просторах и заброшенная православная церквушка XVIII века, построенная русскими первопроходцами, – зыбкий, почти нереальный мир, исчезающий в утреннем тумане или дрожащий от горячего воздуха под лучами солнца. В этих полуреальных пейзажах невольно начинаешь верить в мифы о пришествии родоначальников с неба, из солнечного сияния.
Многое о шаманах этой земли открыл писателю его добрый знакомый, спутник пор нескольким экспедициям, известный эвенский ученый, специалист по тунгусо-маньчжурским народам Анатолий Алексеев. О необъяснимой связи эвенских шаманов с миром земли и космоса говорит древний миф, услышанный Алексеевым от безграмотного 95-летнего старца из Оймяконского улуса и рассказанный в одном из интервью Владимиру Федорову: «Когда-то в старину в мире жили три брата-тунгуса. Они были великие охотники и постепенно уничтожили вокруг себя все живое. Однажды утром, взяв с собой собаку (дословно ее кличка переводится, ни больше, ни меньше, как «Пожирающая время и пространство»), они пошли рано утром на охоту. Увидев пять последних горных баранов, охотники спустили собаку. Почуяв погоню, бараны поскакали вверх по скалам, забрались на самую вершину, прыгнули в небо и превратились в пять звезд. Вслед за ними оказалась на небе, превратившись в звезду, собака, а потом это же случилось и с тремя охотниками. Показав мне эти звезды, старик сказал: “Ты, Анатолий, каждый год наблюдай за ними. Если собака и охотники начнут догонять баранов, то на небе произойдет гигантский взрыв, и в огне погибнет вся наша Земля. А если охотники постепенно отстанут, то мир будет еще долго жить…” Я определил, что охотники и собака оказались созвездием Ориона, а пять баранов были вообще из другой галактики – Туманности Андромеды. Казалось бы, между ними не может быть никакой связи… Но вот недавно американские астрофизики из Технологического института Калифорнийского университета, обладатели самого большого и мощного компьютера в мире, провели уникальное исследование… И оказалось, что наш Млечный путь движется со скоростью 500 километров в час в сторону Туманности Андромеды, и через полтора-два миллиарда лет, возможно, они столкнутся… Вот вам и примитивная языческая мифология! На самом же деле это зашифрованные тайные знания, и настоящая задача ученых – собрать их по крупицам и создать настоящую картину мира».
С момента выхода первого варианта дилогии произошло так много новых событий, встреч и поездок, что, воспользовавшись предложением московского издательства «Эксмо» переиздать книгу, писатель очень сильно расширил и дополнил ее. Теперь почти каждая глава включает личное присутствие автора.
Владимир Федоров: «К примеру, я раньше писал о бурятском шаманизме по источникам, а позже съездил на остров Ольхон, который буряты считают своим главным духовным центром. Я побывал там в пещере знаменитой скалы Шаманки, увидел опалённые огнём атрибуты последней сожженной бурятской шаманки. Алтай в первом варианте книги тоже был чисто теоретическим, а в прошлом году я побывал там, своими глазами увидел знаменитую «Принцессу Укока», посмотрел костюмы, бубны, был на Телецком озере, где жил последний великий алтайский шаман. У меня появилась возможность сделать дополнения по собственным впечатлениям».
Ярким событием в жизни писателя после выхода первого издания была поездка на Всемирный слет шаманов в Гренландию, где произошли важные события, о которых автор расскажет во второй книге дилогии. Пополнение сведений об эвенском шаманизме сделаны в том числе и благодаря этой поездке, где автор оказался вместе с одном из сильнейших эвенских шаманов – Савеем.
После публикации первого варианта Фёдоров переводил повесть эвенского писателя Егора Едукина, и тот поведал ему многое из мистической культуры своего народа, поскольку дед его был шаманом. Несмотря на то, что у эвенов не принято говорить об этом, Едукин рассказал Владимиру Федорову о своем деде-шамане и истории о том, как он дважды был им спасен. Эвенская тема завершается рассказом-главой «Ночной целитель», в котором автор испытал влияние одного из давно умерших шаманов самым непосредственным образом.
Исследование шаманизма Фёдоровым не прекращается, как не прекращаются путешествия по местам, где когда-то жили ойуны. Поездка на остров, где жила и была захоронена одна из самых знаменитых удаганок, похожа на странствие по другим мирам. Рассказ «Остров Аграфены» продолжает тему женского шаманизма, начатую в первом издании, где Федоров собрал потрясающие свидетельства. Начиная с первой главы о вуду, он ведёт линию женской магии: «Колдунья принимает на себя обязанности по общению с духами от лица всего племени, постепенно становясь профессионалом. А поскольку колдунья в тайной сфере, как уже говорилось, преуспевает больше других, то вполне законно формируется мнение, что духи сами выделили ее и выбрали для роли посредника между ними и людьми... Почему же это место занимает женщина? Да потому, что, во-первых, кое-где еще не закончился матриархат; во-вторых, с женщиной связано таинство рождения новой жизни; и в-третьих, она, в отличие от мужчины, не бегает целыми днями в поисках добычи с каменным топором, а больше «общается» с миром трав и растений, напрямую служит великой и спасительной силе огня и вообще более тонко чувствует мир. Такая женская оккультная «монополия» будет продолжаться до тех пор, пока колдуна не приблизит к себе новая, осознавшая свою и его силу мужская власть над племенем и родом. Это касается и якутских шаманок-удаганок. Эпос олонхо, пор мнению Фёдорова, – убедительное свидетельство тому, что удаганки в древности превосходили мужчин-шаманов и количественно, и по силе…
4
В своем исследовании большое внимание автор уделяет шаманским захоронениям – как их устройству, так и обрядовой стороне погребения. Они обусловлены представлениями о миропорядке и существовании в нем души. В книгах описаны известные случаи о том, как великие шаманы помогают после своей смерти излечивать больных, тушить пожары, останавливать мор. Для этого должны быть соблюдены все правила и заветы самого шамана. Неизбежным правилом считалось совершать воздушные захоронения, когда усопшего укладывали в гроб и подвешивали на деревьях. Через определенное время ойуна требовалось перезахоронить по особым правилам. Обряды захоронения так же были продиктованы природными факторами. Мёрзлая земля большую часть года представляла собой серьезное препятствие. Так называемые арангасы, подвешенные на деревьях, должны были висеть продолжительное время, и чтобы продлить жизнь деревьев, нижние части стволов и прилежащие к ним корни очищались от коры. Их схожесть с огромными куриными лапами натолкнула Владимира Федорова на мысль о русской избушке на курьих ножках, где жила Баба-Яга – Костяная нога, у которой «нос в потолок врос». Он предполагает, что на Руси в языческие времена тоже существовали арангасы и память о них сохранилась в народных сказках.
Кладбище, как вход в потусторонний мир, для писателя служит источником знаний о неведомом. Оно хранит тайны и образы тонкого мира, готовые непостижимым образом снова обрести плоть. Смысл сна с медведем, гнавшимся за маленьким Володей через бесконечный погост, впечатавшись в сознание, служит символом перетекания сновидения в реальность. Прорываясь через обыденные предметы, оно, как бегущий мальчик, сквозь кладбищенские кресты прорывается в мир как шаманская инициация. Философия единства и взаимообусловленности идеального и материального формирует отношение писателя к жизни и эстетику его творчества. Граница между здесь и там остро ощутима только для будничной жизни, на самом деле это слабая попытка живых отделить жизнь от смерти, обозначить символами неуловимое, удержать ускользающее, поставить условную стену между тем и этим миром, неизбежно ускользающую.
Когда сопоставляешь исследования с воспоминаниями и снами детства Фёдорова, то его замысел написать роман о шамане от первого лица кажется закономерным, особенно в этом убеждает тринадцатый сон непридуманной повести: «Я лежу в какой-то тёмной и узкой каменной нише. Мне холодно, плохо и очень одиноко, хотя я чувствую, что недалеко, в такой же капсуле лежит кто-то ещё. Пытаясь осознать происходящее, я вдруг с ужасом понимаю, что моя капсула находится в глубине того самого старинного тас-тумусского кладбища в обрыве Лены. От отчаянья и нечеловеческого страха я начинаю бессильно кричать и колотить кулаками изнутри по грубо выщербленной поверхности своего саркофага, хотя понимаю, что никто меня, замурованного в глубине беспощадной чёрной скалы, никогда не услышит. Неожиданно в памяти вспыхивают бабушкины слова, и я начинаю шептать их как молитву, а потом выкрикивать всё громче и громче: «Живые помощи, спасите меня!.. Живые помощи, спасите меня! Живые помощи!..» Многотонный монолит надо мной молчит торжествующе и зловеще. Но проходит буквально несколько страшных в своём ожидании секунд, и, кажется, вечно сжимавшие меня каменные стенки и свод вдруг начинают покрываться сетью трещин, а потом и лопаться, разваливаясь на глыбы! По глазам ударяет яркий свет, и я лечу куда-то вниз вместе с обломками разрушенной скалы. Падение длится и длится бесконечно, хотя я прекрасно помню, что высота обрыва в этом месте всего метров тридцать. В конце концов, следует удар о камни, после которого я не могу подняться. Но могу ползти. И я ползу к своему дому, почему-то зная: даже пустой и нежилой, он может мне помочь…»
Нет, не напрасно дышал он шаманским воздухом Кобяйской земли! Пусть не догнал его медведь, пусть не стал мальчик шаманом, но доброе напутствие ойунов земли, воды и неба он, по всей видимости, получил.
Если повесть «Гражданин № 1 навсегда исчезнувшего города» носит черты жизнеописания и является автобиографической в прямом смысле слова, роман «Сезон зверя», обнаруживая практически весь жизненный опыт Владимира Федорова, создает его «автопортрет», то дилогия о шаманизме открывает стихию тонкой материи, в которой «вызревает» творческая личность писателя.