Интересно, что впервые, работая над документальным рассказом о русском писателе, я встретила столько изумительных женских портретов, говорящих о насыщенной эмоционально-лирической жизни Фёдора Ивановича Тютчева. И, что ещё интереснее, язык не повернётся назвать его, учитывая во многом заграничный образ жизни, ловеласом. Но и это не все чудеса. Зная, что влюблялись, и не на шутку, в него женщины не только из самого высшего света, первые красавицы, как правило, с богатым приданым, воображение подсказывает как минимум внешнюю привлекательность предмета их обожания. Но вот что говорит по этом поводу писатель В.Соллогуб: «Он был едва ли не самым светским человеком в России, но светским в полном значении этого слова. Ему были нужны как воздух каждый вечер яркий свет люстр и ламп, веселое шуршание дорогих женских платьев, говор и смех хорошеньких женщин. Между тем его наружность очень не соответствовала его вкусам; он был дурен собою, небрежно одет, неуклюж и рассеян; но все, все это исчезало, когда он начинал говорить, рассказывать; все мгновенно умолкали, и во всей комнате только и слышался голос Тютчева...» И один из знакомых поэта добавляет: «...чарующую силу придавал ему его обширный, изощрённый и необыкновенно гибкий ум: более приятного, разнообразного и занимательного, более блестящего и остроумного собеседника трудно себе и представить. В его обществе вы чувствовали сейчас же, что имеете дело не с обыкновенным смертным, а с человеком, отмеченным особым дарованием Божиим, с гением…»
Не случайны и слова Фёдора Фёдровича, его сына: «В его отношениях не было и тени какой-либо грязи, чего-нибудь низменного, недостойного. В свои отношения к женщинам он вносил такую массу поэзии, такую тонкую деликатность чувств, такую мягкость, что походил больше на жреца, преклоняющегося перед своим кумиром, чем на счастливого обладателя".
Я очи знал - о, эти очи!
Как я любил их, - знает Бог!
От их волшебной, страстной ночи
Я душу оторвать не мог.
В непостижимом этом взоре,
Жизнь обнажающем до дна,
Такое слышалося горе,
Такая страсти глубина!..
Удивительно само проникновение в женскую душу на таком тончайшем уровне, чему примеров в нашей поэзии не так уж много.
Без тени сомнения берусь утверждать, что любовная лирика Тютчева - вершина не только его творчества, но и во многом всей русской поэзии. В наш, чересчур цивилизованный век, когда живое человеческое общение всё чаще заменяет интернет, а само искусство подменяется (для массового зрителя, в частности) бесконечными о нём разговорами в ток-шоу, - обращение к поэзии великого лирика равноценно глотку свежего целительного воздуха самой жизни.
Она сидела на полу
И груду писем разбирала,
И, как остывшую золу,
Брала их в руки и бросала.
Брала знакомые листы
И чудно так на них глядела,
Как души смотрят с высоты
На ими брошенное тело...
Истинная поэзия дышит и мыслит образами. Но не теми, что являются наживками для читателя, не более. Настоящий поэтический образ, как солнце или луна, - освещает всё стихотворение, делает его и жизненным, и высоким одновременно.
Как души смотрят с высоты
На ими брошенное тело... –
вот так можно одним-двумя штрихами поднять до Поэзии простой жизненный эпизод! Таков почерк таланта. Именно он истинное чувство превращает в истинную поэзию, что не так часто бывает - при всём огромном количестве стихов о любви, что созданы до сих пор. Зачастую вместо чувства - жалкое его подобие, вместо душевной глубины - набор известных эпитетов, а потому и вместо читательской благодарности и восторга - равнодушие к так называемым «сердечным мукам», а то и прямая досада: тоже мне, так-то и я смогу!.. Вот почему лирика Тютчева засияла сегодня ещё более ярко и желанно. И словно подтверждение этому, слова Иван Сергеевич Аксакова: «Что особо пленяет в поэзии Тютчева, это ее необыкновенная грация. Не только внешняя, но и еще более внутренняя. Все жесткое, резкое и яркое чуждо его стихам; на всем художественная мера; все извне и изнутри, так сказать, обвеяно изяществом». На мой взгляд, ключевое слово здесь – «грация». Редко какой писатель удостаивался такого эпитета.
Есть в осени первоначальной
Короткая, но дивная пора:
Весь день стоит как бы хрустальный
И лучезарны вечера.
... Пустеет воздух, птиц не слышно боле,
Но далеко еще до первых зимних бурь,
И льется чистая и тихая лазурь
На отдыхающее поле.
И естественно, что многие шедевры связаны с сердечными перипетиями. Рассказать об этом, даже только на основе известных фактов и писем, можно разве что в объёмном романе. Поэтому на сей раз я остановлюсь на двух женских образах: Эрнестине Дёрнберг, жене Тютчева, и вероятной «виновнице» всемирно известного произведения, ставшего романсом, «Я встретил вас». Это Клотильда Ботмер ( в замужестве Мальтиц), сестра первой жены поэта Элеоноры.
«Люблю глаза твои, мой друг...»
Эрнестина Дёрнберг познакомилась с Тютчевым в 1833 году на мюнхенском карнавале. Её муж почувствовал себя плохо и решил уехать домой. Прощаясь с Тютчевым, он сказал: «Поручаю вам свою жену». Слова оказались пророческими. Муж скончался от болезни. В течение пяти лет Тютчев и Эрнестина то расставались, то сближались снова... . И была попытка ухода из жизни Элеоноры, узнавшей о тайной связи мужа. Естественно, разразился светский скандал, толкнувший Эрнестину к разрыву отношений. Не в те ли дни появились эти строки?
И чувства нет в твоих очах,
И правды нет в твоих речах,
И нет души в тебе.
Мужайся, сердце, до конца:
И нет в творении Творца!
И смысла нет в мольбе!
Однако Элеонора, не выдержав не только морально, но и физически новых испытаний, ушла из жизни, оставив троих детей, которых Эрнестина в дальнейшем усыновила. Судьба подвела-таки их к венцу.
Эрнестина была очень хороша собой, о чём говорит её портрет кисти Фридриха Дюрка. Красавица из высшего света, она была великолепно образована, прекрасно воспитана, что помогло сохранить отнюдь не спокойный семейный союз. Во время многолетнего увлечения им Еленой Денисьевой, фактически наличия у него второй семьи, Эрнестина уезжала надолго с детьми то в Овстуг, то на родину в Германию.
Надо заметить, Эрнестина была хорошо обеспеченной женщиной, и немалые периоды семейная жизнь Тютчевых продолжалась на светском уровне благодаря ей. Не отказывалась она и оплачивать долги мужа. Уже вскоре после свадьбы он сообщал родителям: «С прошлого июля и я, и дети, мы всецело живем на ее счет, а сверх того тотчас после нашей свадьбы она уплатила за меня двадцать тысяч рублей долгу...» Тогда такая сумма была адекватна более чем двухгодичному служебному окладу мужа.
Она была сведуща в делах политики, помогала мужу в создании статей, благодаря которым к нему в конце 40 годов пришла широкая известность. Более того, она мирилась с его леностью в доработке материалов и зачастую брала это на себя – естественно, под его «приглядом».
И были счастливые семейные годы. Тютчев восторгался и красотой жены, и её тонким, чуть ироничным, умом. Её пониманием неспокойной творческой натуры поэта. Естественно, эти положительные эмоции не могли не засиять в стихах.
Люблю глаза твои, мой друг,
С игрой их пламенно-чудесной,
Когда их приподымешь вдруг
И, словно молнией небесной,
Окинешь бегло целый круг...
Но есть сильней очарованья:
Глаза, потупленные ниц
В минуты страстного лобзанья,
И сквозь опущенных ресниц
Угрюмый, тусклый огнь желанья.
Но даже Эрнестина не могла предвидеть новой, долгой, мучительно- счастливой его любви к Елене Денисьевой. Надо думать, сколько ей пришлось пережить – вчерашней баронессе, одной из красивейших женщин Европы, с живым, глубоким и гибким умом, отдавшей своё сердце, да и средства тоже, - русскому поэту без устойчивого положения в обществе и надёжного материального достатка. Уезжая подальше от скандала, она и в Германии, а чаще в Овстуге, продолжала ждать и надеяться на его скорый приезд. «Задержки папá погружали ее в беспросветную тоску», – это слова из переписки дочерей Дарьи и Анны в августе 1855 года. А вот что писали о ней дочери от первого брака Дарья и Анна: «Мама как раз та женщина, которая нужна папе, - любящая непоследовательно, слепо и долготерпеливо. Чтобы любить папу, зная его и понимая, нужно быть святой, совершенно отрешенной от всего земного...» Эрнестина и в эти, мучительные для неё, годы – старалась заботиться о муже, сохраняла семейный очаг, радовалась даже коротким его весточкам в Овстуг. «В прошлую пятницу почта принесла мне письмецо от моего Любимого с очаровательными стихами его сочинения», - радостно сообщает она подчерице Дарье. «Хочу поговорить с тобой о Любимом, всегда таком хвором, – его состояние тревожит меня чрезвычайно...»
В то же время Тютчев, ушедший с головой в новую страсть, при всём при том не мог представить своей жизни без Эрнестины. Он писал жене: «Сколько достоинства и серьезности в твоей любви — и каким мелким, и каким жалким я чувствую себя сравнительно с тобою!..»
Такой и осталась Эрнестина – и тогда, когда Любимого резко подкосила болезнь. Почти полгода не отходила от постели - до самой его кончины. По рождению немка, она оказалась сродни русской женщине: всё претерпела и вынесла ради семьи, ради любви к своему гениальному мужу, выучив русский для того, чтобы понимать его стихи.
«И то же в вас очарованье...»
Вторая женщина, о которой далее речь, - графиня Клотильда Ботмер, грациозная молодая дама с выразительными карими глазами и лебединой шеей. С ней Тютчев встретился в Карлсбаде летом 1870года, и вскоре был написан будущий романс. Долгое время считалось, что стихи эти были посвящены Амалии Крюденер, баронессе, и посвящение «К.Б.» так и расшифровывалось. Однако тютчеведу Александру Николаеву удалось привести убедительные доказательства, что знаменитые строфы были написаны под впечатлением встречи с. Клотильдой Ботмер, о которой стоит рассказать хотя бы в двух словах.
Первая её встреча с Тютчевым состоялась весной 1826 года после возвращения поэта и дипломата из отпуска на родине. В это время к Клотильде сватался коллега Тютчева, барон фон Мальтиц. Однако юная красавица всё тянула с согласием, не в силах забыть Тютчева. Зная о том, что Фёдор Иванович женат, она вскоре услышала и о любовной связи его с Эрнестиной, и поняв всю тщетность надежд, дала согласие Мальтицу. Через годы они встретились снова в Карлсбаде, и былые чувства вспыхнули вновь...
Я встретил вас - и все былое
В отжившем сердце ожило;
Я вспомнил время золотое -
И сердцу стало так тепло...
... Тут не одно воспоминанье,
Тут жизнь заговорила вновь…
И то же в Вас очарованье.
И та ж в душе моей любовь...
Как тут не вспомнить слова князя Владимира Петровича Мещерского, писателя, хорошо знавшего Тютчева: «Свои прелестные стихи, как и свои прелестные слова, Тютчев ронял, как цветы мгновенного вдохновения... Он не знал, что значит сочинять стихи; они создавались в ту минуту, как созвучием нужно было высказать мысль или чувство, наскоро он набрасывал их на клочке бумаги и затем ронял, позабывая о них, на пол, а жена его подбирала; или он вдруг импровизировал, а жена его записывала выливавшиеся из души его мысли и чувства в стихах».
Без сомнения, любовная лирика Тютчева своим совершенством касалась, и не раз, божественных высей. И, глядя на портреты воспетых им женщин, внимая их благородной красоте и грации души, понимаешь: они стоили того...