Чарующий всадник
Готовится солнце к закату,
Насыщен небес колорит,
На облаке на ночь куда-то
Чарующий всадник парит.
Тебя я узнал, млечный странник,
Мы с детства знакомы с тобой.
Я знаю, что я – твой избранник...
Тебя называют судьбой!
Скажи мне, наездник всесильный,
Куда пролегает твой путь?
И если ты Бога посыльный,
То мне намекни как-нибудь.
Быть может, ты знаешь дорогу
(Непройденных много дорог),
Которой шёл к Господу Богу
Иисус – иудейский пророк!
Её не нашёл я в Коране,
И в Библии нет той стези.
Мы все прозябаем в обмане,
В предательстве, в скверне, в грязи!..
Не верю я новым пророкам,
В политиков сладную ложь,
Не верю их клятвам, зарокам:
Цена им – замызганный грош!
Лишь вера в единого Бога
Мне силы для жизни даёт! А всадник чарующий - строго
Историю жизни блюдёт!..
Крик молчания
Дорогу осилит лишь только идущий,
И песнь допоёт, безусловно, поющий.
До душ докричится, конечно, кричащий,
Творцу достучится молящий, молчащий.
Когда уже силы почти на исходе,
А ты, вопреки и судьбе, и природе,
Собрав свои нервы в кулак настоящий,
Пробьёшь всё же выход молчаньем звенящим!
И вот уже, кажется, всё - ты у цели!
Теперь отдохнуть бы с любимой в купели.
Но Мир вновь становится зыбким, дрожащим,
И ты на руинах - конечно, молчащий.
И снова в дорогу! И снова идущий!
И так каждый день в настоящем, грядущем:
Коль хочешь быть личностью, к звёздам летящим,
А не истуканом, на небо глядящим!
Нас немцами звали от слова «немой»
Кто я и откуда? – Резонный вопрос!
Рождён на Урале, в Сибири я рос.
Певец из народа, безродных кровей,
Но очень горжусь родословной своей.
Отец мой был немец – безропотный раб,
В неволе рождённый. Советский сатрап
По имени Сталин его воспитал,
Он страх с молоком материнским впитал.
Недетские с детства я слышал слова:
«Трудармия», «зона», «сироты», «вдова».
Немецкие песни под вой стариков
Я не позабуду во веки веков...
Тем бабкиным сказкам про землю и дом
В далёком Поволжье внимал я с трудом.
А позже - об этом я думал не раз -
О родине малой был бабкин рассказ!
Но родины, бедная, не дождалась:
Пришедшая новая Власть или Мразь
Взамен предложила - до лучших времён -
Для немцев военный степной полигон...
Не в силах такую обиду стерпеть
И пьяную чушь – президентскую бредь,
Покинули немцы Сибирь и Урал.
Народ приобрёл то, что он потерял
На родине предков... Вернулся Народ!
Вполне позитивным быть мог бы исход.
Но, как ни была б моя правда груба,
Сидит глубоко в нас личинка раба.
Нас немцами звали от слова «немой».
И даже когда мы вернулись домой,
В Германии так же, как рыбы, молчим.
С досады в душе на себя мы кричим!
И здесь нас пытаются в рамках держать...
Доколь земляки будут нас унижать?
Пора заявить, кем мы были, кто есть,
Что помним, что значат – «достоинство», «честь»!
Портрет «1953 год – Возвращение»
Он смотрит на меня печально и устало,
Как будто не портрет, а собеседник мой.
Глазами говорит: " Привет! - мне для начала. -
Ты видишь, мой земляк, вернулся я живой!"
В морщинах всё лицо от холода и ветра.
Не очень молодой, но, видно, не старик.
Он чудом избежал клочка земли в два метра.
В прищуре карих глаз – отчаянье и крик.
В нарывах кисти рук и сердце на пределе.
От каторжных работ иссяк запас тепла.
Он был освобождён всего как две недели.
Он в пекле побывал, но не сгорел дотла.
Он не был осуждён, как не был и повинен,
Лишь в паспорте графа – но это не пустяк.
Для немцев приговор за подписью «Калинин» -
И ты уже никто, и звать тебя никак.
И ссылка, и тюрьма, Карлаги и Гулаги.
Герой, кто уцелел, Герой, кто не дожил.
Есть память на холсте и почесть на бумаге.
Земной поклон всем тем, кто это пережил.
На оконной запотевшей глади...
Не на глянце записной тетради -
Как эссе о жизни и судьбе,
На оконной запотевшей глади
Я пишу, далёкая, тебе.
Глядя вниз на тихий, спящий город,
Знаю я, что ты сейчас не спишь,
Что январский новогодний холод,
Снег сметая с поседевших крыш,
Занесёт письмо в твою квартиру,
Бросит в приоткрытое окно.
В зеркале души моей картину,
Как немое старое кино,
Ты увидишь... Нет, уже не стоит
Без причин касаться старых ран.
Время лечит, боль пройдёт, отноет.
Канет в Лету сладостный дурман.
Со стекла смахнул ладонью строчки,
Мокрой по лицу провёл рукой.
На окне остались только точки,
А в душе – эмоции рекой.
На оконной запотевшей глади
Написал я всё же: «Не грусти!»
А в окно, на сонный город глядя,
Дописал: «Прости!.. Прости!.. Прости!..»
Юная татарка
В тени платанового парка,
Облокотясь на край скамьи,
Сидела юная татарка,
Роман читая о любви.
Её коса - чернее смоли,
Её дыханье – сладкий бриз,
Глаза – красивые до боли,
В улыбке - девственный каприз.
Душой проникнув в суть романа,
На острие, на пике грёз,
В пылу любовного дурмана
Воспринимая всё всерьёз,
Она смеялась и рыдала,
Она витала в облаках,
Она любила и страдала,
Сжимая книжицу в руках.
Горел застенчивый румянец
На нежном трепетном лице.
Заката колдовской багрянец
Вовсю трубил о дня венце.
В тени платанового парка,
Среди душистых чайных роз
Сидела юная татарка
С глазами, влажными от слёз.
Утренняя сага
На красном канапе сидела ты.
Оливки глаз - два дивных изумруда -
Смотрели неотрывно на цветы,
Я любовался, видя это чудо!
Прозрачный пеньюар не прикрывал
Резную наготу парного тела.
Я, наслаждаясь, что-то рисовал
И делал вид: мол, до тебя нет дела.
Любимый натюрморт – букет цветов -
Унёс тебя в неведомые дали,
Где вереница сожженных мостов,
Где горечь лжи, обмана и печали,
Где прошлое... А ныне всё с нуля:
Поступки и ошибки канут в лету!
И ты, на сон Всевышнего моля,
Забудешь про свои «в шкафу скелеты».
На красном канапе сидела ты,
Я любовался, видя это чудо.
Подобной не встречал я красоты
И блеск в глазах живого изумруда.
Я жду тебя в Париже
Плавно садится ночной самолёт,
Стихли турбины, окончен полёт.
Трап неспеша подползает к серебряной птице.
Душу мою застилает пожар.
Тело бросает то в холод, то в жар.
Ну, неужели, всё явь, и мне это не снится?
Чувствую, сердце вот-вот разорвётся на клочья,
И от волненья готов уже броситься прочь я.
Светит огнями уснувший Париж,
Капает дождик с деревьев и крыш.
Ещё мгновенье - и ты уже рядом стоишь.
Я в замешательстве: что предпринять,
Иль поздороваться, или обнять?
Ведь мы не виделись целую дюжину лет.
Как ты красива, и как хороша!
Нежно целуешь меня, тормоша.
И через слёзы с улыбкой мне шепчешь: – Привет…
Я, как дурак, невпопад тебе ляпнул и сбился:
– Я без цветов, извини, я к тебе торопился.
Светит огнями волшебный Париж,
Рядом, уткнувшись мне в грудь, ты лежишь.
Мне не заснуть, и я знаю, ты тоже не спишь.
Месяц медовый подходит к концу.
Слёзы ползут по родному лицу.
Завтра мы снова надолго с тобой расстаёмся.
Смотрим друг другу подолгу в глаза,
Слова не в силах, волнуясь, сказать,
И ни с того ни с сего очень громко смеёмся.
– Как я люблю тебя, – сердце кричит моё. – Слышишь?
– Я не могу без тебя, – ты мне трепетно дышишь.
Светит огнями полночный Париж,
В крепких объятьях моих ты дрожишь.
Ещё мгновенье – и ты от меня улетишь.
Посланница Весны
Есть женщины, похожие на лето:
Просты, душевны, искренни, честны.
От них идёт поток добра и света...
А ты одна – подобие Весны.
Есть женщины, похожие на осень:
Изменчивы, дородны и грустны.
От них порой мужчинам «крышу» сносит...
А ты одна – подобие Весны.
Есть женщины, похожие на зиму:
Немногословны, холодны, скромны.
Они дают партнёру в жизни стимул,
Но только ты – подобие Весны.
Есть женщины – Седьмое чудо света:
Изящны, обаятельны, нежны,
То холодней зимы, то жарче лета.
И это ты – посланница Весны.
Как давно мы с тобой не сидели...
Как давно мы с тобой не сидели,
Не смотрели друг другу в глаза.
Не беда, что виски поседели
И что голос звучит, чуть брюзжа.
Иногда слов в общеньи не надо,
А достаточно взгляда очей
Цвета неба, лозы винограда
Иль чернее безлунных ночей.
Как давно мы с тобой не сидели,
Как когда-то бывало в горах.
Дней по пять иль по целой неделе
Лишь вдвоём у реки, при кострах.
На нехоженых тропах, в ущельях
Ты и я, и природа-краса,
Солнца раннего отблеск смущенья,
Как слеза, на рассвете роса.
Как давно мы с тобой не сидели,
Есть что вспомнить, о чём помолчать.
Я мечтаю в горах Коктебеля
Нашу зрелость в ночи повенчать.
Сибирь золотая
Утро морозное, окна замёрзшие,
Снежный ковёр серебрится на солнце.
Избы, в сугробы завалинкой вросшие.
Стынет вода в деревянном колодце.
Белою шалью укутались ели,
Лисы попрятались в тёплые норы.
Вечностью кажутся дни и недели
В сонную, вьюжную, зимнюю пору.
Все затаились: и люди, и звери,
В Богом забытых просторах таёжных.
Трудно представить и трудно поверить,
Что пробуждение всё же возможно.
Юной весенней порой всколыхнётся,
Двинется мощный поток снеготаяния.
Морем безбрежным вода разольётся.
Сменит природа ковёр мироздания.
Птицы вернутся в родную обитель.
Только лишь я не вернусь, не оттаю.
Ты для меня отчий дом и родитель.
Как ты прекрасна, Сибирь золотая!
Утром, днём, вечером, ночью
Объятый пламенем восход.
Так утро раннее встаёт.
Оно прекрасно в лютый холод,
В палящий зной, пока ты молод.
Покоем дышит вся земля,
Всё хорошо, но нет тебя.
Насыщен полдень ярким светом.
В руке чуть тлеет сигарета.
Для босых ног – морская пена.
Для нежных строк – рояль и сцена.
Сижу, затылок теребя,
Всё хорошо, но нет тебя.
Садится солнце в зимний вечер...
Не жду ни с кем случайной встречи.
В камине треск подмокших дров,
Рой в голове помпезных слов.
Встаёт луна, глаза слепя,
Всё хорошо, но нет тебя.
Ночь всё накрыла тишиной,
Но я не сплю, я сам не свой.
В тревоге мысли и душа,
Ползёт так время не спеша.
Но почему я вне себя?
Всё просто: рядом нет тебя.
Спой мне, вьюга...
Спой мне, вьюга, как в детстве бывало,
Колыбельную песню зимы,
Застели попышней покрывало,
Подними над домам холмы.
Мне под песню протяжную эту
В радость греться у теплой печи,
Вспоминать, как метался по свету,
Не сводя взгляд с горящей свечи.
Что искал я? Спроси - не отвечу:
То ли родину-мать, то ли рай...
Всё надеялся: Господа встречу!..
Но, не встретив, вернулся в свой край.
Я, устав на чужбине скитаться,
Возвратился домой умирать...
Буду плакать и горько смеяться,
Запах отчего дома вдыхать,
Сяду чай пить в прикуску из блюдца,
Как водилось у нас в старину...
Так хотелось бы сердцем вернуться
В моё детство, в былую страну!..