***
Здравствуй, здравствуй, город Муром,
Карачарово-село!
Днём погожим, а не хмурым
Встрелись, всем врагам назло.
Вороны стозевно грают.
Встрепенулся супостат.
Шлях-дороженька кривая
Утекает на закат.
Чую, аспид кривоногий
Соловей-разбойник тут,
Коль берёзы вдоль дороги
Сплошь покляпые растут.
Обниму берёзу нежно…
Гой ты, родина еси!
Разреши собрать валежник,
Слишком строго не спроси.
В поле ласковое выйду.
Ворон грает на меже:
«Соловьи вы только с виду,
Сплошь разбойники в душе!
Глядь, валежник собирали,
Соблюдя царёв указ,
А уже и нефть отжали,
Положили глаз на газ.
Позабудь про незалежность,
Прочий суверенитет!
Собирай, браток, валежник
По стране, которой нет…».
Ворон грает. Ветер носит.
Десять бед – один ответ.
Шлях-дороженька не спросит –
Развернётся на рассвет!
***
Смирению у Пушкина учусь,
Хотя от дури никуда не деться.
Но русская эпическая грусть
Всё побеждает в нашем русском сердце.
В родной Берде, мятежной слободе,
Что гениальным Пушкиным воспета,
В шальной Берде, быть может, как нигде
Себя невольно чувствуешь поэтом.
Здесь вольный дух казачий не угас…
Вдали от политического вздора
Казачки вяжут шали на заказ,
Вывязывая вьюжные узоры.
Завет Берды, мятежной слободы.
Назло всем новомодным экспертизам
От звонких звёзд до пыльной лебеды
Высокою поэзией пронизан.
Дух бердяшей, яицких казаков,
Здесь умывался кровушкой бунтарской.
Здесь Емельян Иваныч Пугачёв
Озоровал воистину по-царски.
Рубил сплеча он, а любил дотла…
Императрица умная недаром
Яик-реку строжайше нарекла,
Чтоб с глаз долой, из сердца вон, Уралом.
«Какое ж тут смиренье?» - спросишь ты,
Мой умный уважительный читатель,
Спугнув тысячелетние мечты
О русском счастье, что всегда некстати.
***
Вдоль по камушкам Кама бежала –
Своенравная песня-река.
В Волгу вовсе впадать не желала –
Мол, я ей не простушка Ока.
Я раздольнее шире древнее…
Кто первее – открытый вопрос.
Кто во мне усомниться посмеет?
Кто в меня не поверит всерьёз?
Говорила Оке, говорила –
Не роднилась бы с Волгой-рекой.
И объятья её отклонила,
Впредь оставшись свободной Окой.
Что бы проще? Сбежав от истока,
Суверенный блюсти интерес.
И небес лучезарное око
Отразив, разливаться окрест.
Но сестрица не вняла совету,
Восприяла совет за навет…
Эй, откликнись, Ока моя, где ты?
Песня, волжская песня в ответ!
Что тут думать и сетовать долго,
Волгу лютой захватчицей клясть?
Проложу-ка я русло под Волгой,
Чтоб в объятья её не попасть!
Чёрный ворон поможет мне в этом.
Каркни, милый, как выйти на свет!
Коли ты не родился поэтом,
То греха в злобном карканье нет.
Раздвигая волною каменья,
Кама глубже под землю пошла…
Но в заветное это мгновенье
Каркнул ворон, увидев орла.
Каркнул ворон от страха и злобы
Перепутав, кто грязь, а кто князь.
Из земной потаённой утробы
Вышла Кама и – с Волгой слилась.
Это ж надо такому случиться!
Голубая печаль глубока.
Обнимается с Камой сестрица –
Вдохновенная Волга-река!
***
До часу рожденья тихи,
О славе мечтая едва ли,
В душе вызревают стихи –
Беспечные дети печали.
Они появляются в срок,
Что Господом Богом назначен.
И между лирических строк
Ликуют вселенные, плача.
И смотрит на строчки поэт,
Как смотрит Творец на творенье:
«Откуда взялось ты на свет?» -
Не в силах унять изумленья.
***
Ей не впервой по осеням невеститься,
Ведь за погляды денег не берут,
Не призывая на себе повеситься
По автострадам мчащихся иуд.
Ты можешь кипятиться, спорить, ссориться,
Но разве не иуды ты и я,
Сбежавшие когда-то в мегаполисы
От сельского наивного житья?
Полным-полно таких по мегаполисам
Серебренникам скорбный счёт ведут…
За нас она и кается, и молится,
За нас, за неприкаянных иуд.
Она дрожит, не злясь на нас нисколечко.
Невинная – исполнена вины!
И добавляет терпкой зябкой горечи
В осенние пророческие сны.
И жарко закипают богоданные
Предательские слёзы на щеке,
Когда осина, солнцем осиянная,
Сгорает на осеннем сквозняке.
***
На распахнутом настежь просторе
Город мой, белокаменный князь,
Азиатским ветрам непокорен,
Что приходят, до неба клубясь.
Он расскажет немало историй,
Обойдётся при этом без слов…
Орен, Орен, ветрам непокорен,
Ибо сам – повелитель ветров!
Созерцаем высокие звёзды,
Небосвод зажигаем с утра.
На станицы, погосты, форпосты
Насылаем шальные ветра.
Но всегда вопрошаю при встрече:
«Город детства, да кто ты таков?
Как ты смеешь мне вечно перечить,
Мне, законной царице ветров?..»
Но и он себе ведает цену:
Хоть не будет трезвонить о ней.
Горделивый, строптивый, надменный
Повелитель ветров и степей.
Я б, наверно, не стала поэтом,
Пересмешница и егоза,
Если б мы не схлестнулись на этом
Много-много столетий назад.
***
Родничный дол... Саринский сырт...
А недалече Колтубанка
Верстах в девятистах лежит -
Усталых путников приманка.
От громких городских сюит
Сюда сбегают за свободой...
Здесь речка Бузулук струит
Свои лирические воды.
Медовым светом залит бор,
Слагающий лесные сказки.
Здесь Приуралье с давних пор
С Поволжьем обнялись по-братски.
Не абы как, не как-нибудь,
Но до сих пор с имперским тактом
Здесь Пушкин пролагает путь
Мятежным пугачёвским трактом.
Официозы все поправ,
Придворных и приТворных оды,
От питерских сюит сбежав,
В Россию едет - за свободой!
***
Падающего подтолкни!..
Умирающего – добей!..
Но о любви - ни-ни!
Слово – не воробей!
Робко шепнёшь: «Люблю!» -
Тьме опалишь крыла.
Разве не матерью
Тьма для тебя была?
По головам иди.
Слёзы других – вода.
Светится на груди
Зябко Полынь-звезда.
Только потом не плачь.
Плакать - напрасный труд.
Сам ты себе – палач,
Жертва и высший суд.
Ты, почитавший ложь
Высшей из высших вер,
В каждом из нас живёшь –
Именем - Люцифер.
***
Любить сентябрь – опасное искусство -
Взасос, взахлёб, наотмашь и навзрыд.
Ведь в том, что осень – очень-очень грустно,
Меня и Пушкин не разубедит.
Казалось бы – по золоту ступаем,
Ещё навзрыд не плачут небеса.
Но журавли уже собрались в стаю,
Мол, и синиц вам хватит за глаза.
Казалось бы, у яблок летний привкус,
И у небес лазурный окоём.
Но расставанья безутешный искус
Явил себя насмешливо во всём.
Через окно, распахнутое в небо,
Нездешней безутешностью сквозит.
Разлюбишь элегическую небыль,
Будь даже ты лирический пиит!
Ах, Пушкин, Пушкин! Это ж сколько надо
Душе поэта света и тепла,
Чтоб эту беспросветную награду
Воспеть строкой, сгорающей дотла?
Ах, осень-осень!.. Грустен очень-очень
Степных небес венчальный окоём.
Горит судьбы лирический подстрочник
Неугасимым пушкинским огнём.
***
Татарник да вишарник –
Заброшенная дача.
Не будь неблагодарным,
Взгляни на мир иначе!
Всяк, в этом мире сущий,
Своей свободой дышит –
Сорняк дикорастущий,
Что опекаем Свыше.
Всё, битое судьбою -
Не скопище заброшек,
Включая нас с тобою
И всех бродячих кошек.
Вишарник в небо рвётся.
Татарник небом дышит.
И пьяный бомж смеётся,
Закусывая вишней.
***
Россия окаянная,
Себе же на беду -
У рьяного Ульянова
Идёшь на поводу.
Лентяя он не празднует -
Нежданный этот гость.
Наивная напраслина -
Помилует, авось!
Тебе он пустит кровушку,
Он жалости неймет.
Последнюю коровушку
С подворья прочь сведёт.
Но не отринешь совести,
Хоть рублена с плеча.
Братоубийства болести
Молитвою леча.
…Дороженьку унылую
Протопчешь на погост.
…Зато увидишь, милая,
Как внук взлетит до звёзд.
***
Ипомея, эустома –
Замечательный букет.
Сердца сладкая истома
Мотыльком летит на свет.
Эустома, ипомея –
Несравненная латынь.
На меня поднять не смеешь
Глаз есенинскую синь.
Дрогнет ясень-оборванец –
Золотая голова…
С ветерком заводит танец
Босоногая листва.
Жаль, что я не Айседора
И, тем паче, не Дункан…
Но забудешь ты не скоро –
Никогда! – Диану Кан.
Лучших слов сегодня – мало.
Но пойми же, милый мой –
Поэтессе не пристало
На ветру плясать босой.
Эустом я не просила…
Если ты впрямь поэт,
Подари мне лучше, милый,
Шалых листьев жар-букет.
***
Неугомонная семейка
На волжских продувных ветрах –
Обшаровка, Барыш, Налейка
Продулись нынче в пух и прах.
Они кого обшарить - знали,
Наклад переводя в барыш.
Чужого-лишнего не брали,
А что положено – шалишь!
По Волге правили дорогу,
Песнь заводя в глухой тоске.
Пошаливали понемногу
По вольной матушке-реке.
И, обходя в дороге мели –
Взметали парус в небосвод.
Княжну персидскую жалели,
Что скинул Стенька в бездну вод.
…Но стоило мне согласиться -
Такой-разэтакий Степан,
Как начинали вдруг коситься:
«Цыц, женщина Диана Кан!»
…Плесни и мне, Налейка, что ли,
Винца, аль я здесь не своя?!..
Я с теми пью, кто выбрал волю
На перекрёстках бытия.
Кто Волгу-матушку прославил,
Как гулеван-казак Степан,
Кто дважды с братанами грабил
Один и тот же караван.
Я пью за тех, чьё слово метко,
За тех, кто встречь идти посмел,
Кто правил по народным меркам
Родимый волжский беспредел.
А на вопрос: «Где клад заветный,
Что в Жигулях сховал Степан?..»
Считал единственным ответом
Кровавый месяц-ятаган.
***
Презрев баллады, саги, оды
И обездоленную Русь,
Штудирую гражданский кодекс
Не абы как, а - наизусть!
Сутяжники и кверулянты
Его толкуют вкривь и вкось -
Все те, кто обделён талантом
И на талант лелеют злость.
Живи на свете, как угодно.
Будь вдохновен и знаменит.
Но помни - их гражданский кодекс
Тебе презренья не простит.
Изображая неподкупность,
Разводят толки за спиной -
Толкут гнилую воду в ступе
За неименьем ключевой.
Судилища да пересуды
Среди излюбленных утех.
Христами мнят себя Иуды,
Шалавы порицают грех.
Здесь я прошла злословья школу
Вживую – вовсе не из книг...
"Подонки!" - крикну для прикола.
Все обернутся в тот же миг!
***
Дурак дурака видит издалека.
Вор видит вора, поэт прозревает поэта.
Бездарь на бездаря не поглядит свысока…
Видим друг друга по непостижимым приметам.
Воры при деле и бездари все при чинах.
Мерзость, в причины которой не стану вдаваться.
Ну, а собратья-поэты витают в заоблачных снах,
Чуждые скрипу нотаций и звону оваций.
Светский приём или великосветский сходняк -
Не изменить место встречи поэтов в России.
Вновь мы встречаемся не абы с кем абы как -
А потому что сюда нас с тобой пригласили.
…Богоподобие – самый священный закон
В мире, где люди, любя, убивают друг друга.
Льют покаянные слёзы у кровоточащих икон,
Не покидая при этом порочного страшного круга.
Вечной поэзии вещий горячечный бред
Нам повествует об этом всё тише и горше…
Из целой толпы чужих я узнаю тебя, поэт,
И ты улыбнёшься ответно мне, как заговорщик.
***
Ты победил – ну и что же? –
В честной открытой борьбе…
Зависть бездарных ничтожеств
Будет уделом тебе.
Это попущено Свыше
Тем, Кто талант раздавал –
Этот божественно лишний,
Этот убийственный дар.
Суетные заморочки
Он отвергает на нет.
Не написавший ни строчки
Создал наш мир, как Поэт.
В творческом вещем угаре
И в безрассудстве своём
Самонадеянно «даром»
Мы наказанье зовём.
…Все мы друг другу – уроки,
Если попали на пир
В этот безумный жестокий,
В этот божественный мир
***
Наверно, для чего-то это надо –
Предательства, подножки и тычки.
Волчицей, выходящей из засады,
Опять иду на красные флажки.
Улыбкою спасаясь от удушья,
К себе самой я возвращаюсь вновь…
О, где же ты, моё прекраснодушье?
И где же ты, великая любовь?
Подстрелены вселенскою тоскою,
Вы накануне жизни и весны
Чеканной поэтической строкою
В несовершенство мира влюблены.
Когда бы я не родилась поэтом,
Шакалы не скулили бы: «Ату!»…
Но накануне битвы тьмы со светом
Суровый кодекс волчьей чести чту.
Мне за победу оправдаться нечем:
Удел поэта на Руси таков...
…И на кануне оплывают свечи,
Поставленные мною за врагов.
***
Снова долбанный холод сменяет долбанная жара,
Ты, едва ускользнув от зноя, прямиком попадаешь в сугроб.
В подворотне тебя заждались раздолбаи-ветра,
Говорили тебе – не ходи по ночам, долбояр!
Здесь метель, отметелив тебя, расцелует взасос.
Этот номер от веку она повторяет на бис.
Здесь навек побратались однажды Авось да Небось.
Как они тут грызутся-собачатся-дружат – поди-разберись!
В зябкий звон колокольный вплетён мусульманский намаз.
Что за город, ты спросишь, в глазах не скрывая испуг?..
Эх, столичный ты мой, закадычный, а ну, догадайся с трёх раз!
Не Москва, недогадливый мой, и не Санкт-Петербург!
Что ж, подсказку лови! Этот город – кочевник-степняк,
Голосящий ветрами о неразделённой любви,
На авось проживающий, на отговорки мастак,
По Яику когда-то выгуливал грозные струги свои.
Он похож на пророческий и летаргический сон,
Что столетья течёт и впадает навек в забытьё…
Этот город… Да важно ли, как называется он?
Если здесь забывают, чтоб выжить, исконное имя своё!
***
Плохой погоды у природы нету!
Так отчего, зачем и почему
Я здесь со страхом ожидаю лета,
С тоскою смертной – зимушку-зиму.
От жданок беспросветных сердце стынет
Который год, который век подряд.
Но вовсе не погода - резкий климат
Виной всему, синоптики твердят.
Резка и я - чего скрывать? – бываю.
Но и опять погода ни при чём!
Повинность здешних предков отбываю
Железным плугом и стальным мечом.
И мне до остального нету дела:
Судьба такая и удел таков –
Пашу-ратаю отчие наделы,
Попутно отбиваясь от врагов.
Повинность эта - древняя казачья -
Уральских гордых голубых кровей -
Захлёбываться горьким вьюжным плачем
В степи глухой, что выжег суховей.
***
Под грохот тотальной разрухи,
Под визг подзаборных сюит
Хип-хоп одинокой старухи
Особо пикантно звучит.
Под вопли хмельных президентов,
Ведущих страну на убой,
Без слёз и пустых сантиментов
Давай обойдёмся, друг мой!
Обходимся ж мы без свободы,
Без Родины и без любви,
Всё это тупые уроды
Отжать у нас с маху смогли!
Ведь слушали ж мы благосклонно
(За что нам прощения нет!)
Их вау-черизационный
Похмельно-неистовый бред!
Ужель добродетельный пафос -
Единственная из отрад,
Пока они водят нас за нос
Три десятилетья подряд?
…Старуха с тоской переходит
С сюиты на смачный хип-хоп…
В подземном пустом переходе
Нечасто народ подаёт…
***
Слова-пьянчужки вдоль речушки Пьяны
В Агрызе огрызаются порой…
А в Бондюге словечки-бандюганы
Не дружат с забубённой головой.
Измордовавшись меж мордвой и чудью,
Они смешат Казань и Шумерлю…
Вдыхаю волжский ветер полной грудью,
Взахлёб рифмую и взахлёб люблю.
Обвенчанная с ветрами победы,
Овеянная песнями весны,
Я в этот мир пришла вести беседы
О сказках древнерусской старины.
Меня врачует заповедной речью
Застенчивая Заповедь-река.
И дивным сном напомнит мне о вечном
Сноведь-река, начав издалека.
А мимо покаянно-окаянно,
Как опосля креплёного винца,
В кустах петляет пьяной бабой Пьяна,
И в простоте не вымолвит словца…
Пускай порой куда похлеще мата
Названия, что помнят старину,
Для слов, что от рождения крылаты,
Степной простор наотмашь распахну.
Неси, братейко, перелётный ветер,
Стихи, что родились не налегке,
Вертлявой Пьяне и лесной Сноведи,
И затаённой Заповедь-реке.
***
Нине Анатольевне Жирковой
Когда бы про столичность ни спросили,
Я вспоминаю вовсе не Москву!
Столицей вдохновения России
Я пушкинское Болдино зову.
В каком бы веке, возрасте и чине
Сюда я ни приехала опять,
Я босиком по рощице Лучинник
Люблю, подобно Пушкину, гулять.
В той роще, как поэт непредсказуем,
К моим устам таинственно приник,
Меня сжигая страстным поцелуем,
Кипящий, как Кастальский ключ, родник.
Нет-нет, не надо пафоса о вечном!
О вечном, право, лучше помолчать...
Но здесь я в каждом встречном-поперечном
Всегда готова Пушкина узнать.
Ведь разве равнодушным мог остаться
К девчатам здешним, коих краше нет,
Дававший фору записным красавцам
Любвеобильный солнечный поэт?
Здесь, в Болдино, такие царь-девицы
На улицах встречаются порой,
Что разом забываешь про столицы,
И все столицы кажутся - дырой!
***
Он спросит меня: «Диана, неужто же это ты?»
Отвечу ему: «Ну конечно же, это – не я!
Не синяя птица твоей сокровенной мечты,
И уж, конечно же, не единственная твоя!..»
Он знойный брюнет, соколиные брови вразлёт.
Небезуспешно зарёкся навек от сумы и тюрьмы.
А я поэтесса, и он меня вряд ли поймёт.
А мне-то его понимать и подавно - в ломы.
Меня он узнал. Знать, богатой не быть мне вовек.
А я не узнала его, пусть успешным останется он.
На вид вроде бы и такой же, как все, человек.
Таких-никаких в нашей жизни у каждого - свой батальон.
Но где же тот мальчик с шальною рогаткой в руке?
Да там же, где девочка с раненой птичкой в руках!
А что между нами? Вспорхнувшая ввысь налегке
Разлучница-жизнь, что пригрезилась в розовых снах.
***
Смотрит с портрета Владимир Ильич,
Смотрит с иконы Владимир Креститель,
Как на столе воцарился кулич,
И превратилась хрущёвка в обитель.
Не вспоминая про свой партбилет,
Видя, как крашенки-яйца лелеют,
Смотрит, лукаво нахмурившись, дед,
Но возражать почему-то не смеет.
Кисти в гуашь окуная с утра
И живописцем себя ощущая,
Словно окрестная вся детвора,
Крашенки в писанки я превращаю.
Родина бодро идёт в коммунизм,
Словно в красивую добрую сказку.
Как живописен мой соцреализм
Майской порой на советскую пасху!
Бабушка средь суеты загрустит:
В храм бы, да вот искушает нечистый.
Дедушка в храм ей идти не велит.
Помни, твердит, ты жена коммуниста!
На кумачовых яичках зарю
Я вдохновенной гуашью рисую.
Женечке Чикильдину подарю
И троекратно его расцелую.
Не позабудут вовеки уста
Вкус целомудренных тех поцелуев…
Празднуем мы Воскресенье Христа,
Не поминая Всевышнего всуе.
***
Не в Москву, не в Мадрид, не в Лютецию…
Досмотрев снеговейные сны,
Оренбург превратился в Венецию
Мановеньем царевны-весны.
Погрозила царевишна пальчиком.
А на пальчике том – изумруд.
Матом кроют весну коммунальщики
И с сугробами битву ведут.
Оренбургская лужица каждая
Океаном себя нынче мнит.
Разлеглась под ногами, вальяжная…
Разъедрит и Москву, и Мадрид!
Всех царевна-весна подытожила,
Утопила в воде, как котят…
Чертыхаются хмуро прохожие –
Гондольерами быть не хотят!
Что вы ходите мрачными тучами,
Позабыв про наследье отцов –
Ободритов, дреговичей, лютичей –
Основателей всех городов?
Наши предки-венеды Венецию
Основали – им всё нипочём!
Ну, а лютичи город Лютецию –
Ту, что ныне Парижем зовём.
Мы в России жнецы и старатели.
Мы швецы, на дуде игрецы…
Засмурнели зачем, созидатели?
Приуныли почто, стервецы?
Ну подумаешь - Швеция, Греция!..
Не грустите, ведь жизнь удалась.
Распахните окошки в Венецию,
Не теряя с Отечеством связь.