***
Я еду в Крым. Неужто я увижу
Волошина. Он ждёт меня пождёт.
С ним Пра сидит и рядом море дышит,
Где юная Цветаева поёт.
Я еду в Крым. Я буду там не вчуже.
Я там слонялся в бесконечных снах.
Вон Пра готовит запоздалый ужин,
Ахматова купается в волнах.
Свет киммерийский ниспадает с неба,
Поэтов-пташек раздаётся трель.
Здесь всем хватало воздуха и хлеба,
Здесь всех любил и помнил Коктебель.
И каждого без лишней канители
Волошин принимал и согревал.
Как лучший гость,
встречался в Коктебеле
Любой поэт и робость забывал.
Здесь каждый был удачливым и юным,
Живым, свободным, не убитым влёт.
…Стою и вижу: по песчаным дюнам
Волошин сквозь бессмертие идёт.
***
Мы разные, мы разные, мы разные.
Мы – серые, мы – белые, мы – красные.
В Гражданскую мы были рысаками,
Но только никуда не прискакали.
Война, как Молох века, полыхнула,
Навстречу нас друг другу развернула.
Достали мы винтовки и наганы,
Друг другу стали вечными врагами.
Мы разные, мы – чистые, заразные.
Мы – белые, зелёные и красные.
Как раньше мы друг друга окрыляли!
А нынче мы друг друга расстреляли!
Заботливо мы целились друг в друга,
Чтоб сбиться в центре солнечного круга.
Мы все убиты, но теперь мы – солнце,
У каждого на солнце есть оконце,
Откуда мы на грешный мир взираем
И никогда на солнце не сгораем.
Здесь нет зелёных, красных нет и белых,
Замёрзших нет и нет заиндевелых.
В одежде мы не ходим арестантской,
Мы все убиты на войне Гражданской…
Себя и вас мы вовсе не забыли,
Тогда зачем друг друга мы убили?
Марина Цветаева
«Красною кистью рябина зажглась…»
Боли и крови – напробуюсь всласть.
Выспрошу – Прагу, Париж и Москву,
Как и зачем я на свете живу?
С первой любовью – застыну в мирах,
Вызвездит небо – любимого прах.
Страха не видится. Душно – душе,
Но и она – затвердела уже.
Осень. Елабуга. Злая земля,
Где лишь – надёжною стала петля.
Море-Марина… Я выбрала мель.
Здравствуй, могила!
Прощай, Коктебель!
В Тарусе
С Цветаевой я встретился в Тарусе,
Она с цветами мимо дома шла,
Пришла к реке.
Там пролетали гуси,
Там Мур летел из дальнего села,
Где пал в бою, снарядом рассечённый,
И вот на юг летел, не умирал…
С ним чёрный гусь.
Наверно, Саша Чёрный,
Который с Муром маленьким играл.
Цветаева рванулась, опоздала
На небо крикнуть: «Мура береги!»
Рукой махнула, будто бы взлетала,
Кольцо упало у неё с руки.
А небо опустевшее синело,
Бессмертием тянуло от реки…
Цветаева в тот день окаменела
На берегу стремительной Оки.
Говорящий камень
Упала ночь у моего порога,
Не ходит дом и не скрипят полы.
Звезда глядит в моё окошко строго,
Высвечивая тёмные углы.
Вон в том углу я обживал разлуки,
В другом углу я целовал тебя.
Внутри огня сплетались наши руки,
Друг друга пасть в объятья торопя.
Из дома шла пустынная дорога,
По ней судьба отмеренная шла.
По ней пытались мы дойти до Бога,
Но к камню нас дорога привела.
К нему в ночи мы обратили взоры,
Он оживал, оглядывая нас,
Потом сказал:
– Здесь раньше были горы,
Теперь один я с вами в это час.
Вдали вам счастья вечного не будет,
Берите всё, что ныне вам дано.
Вы оступились, вас любовь рассудит,
Ей быть судьёй – единственной – дано.
И замолчал. Мы трогали руками
Его окаменевшее чело.
Но не сказал нам говорящий камень,
Нам – вышедшим из дома – ничего.
А дом стоял – забытый и печальный –
В начале нашем и в конце пути…
И в нём тоска, как будто на причале,
Ещё не успевала к нам сойти.
…Дорогу дом отмеривал шагами,
Которую мы, кажется, прошли.
Сплотился с домом говорящий камень,
Где мы соединиться не смогли.
***
Рыдает цыганская скрипка
В байкальской моей стороне.
Ах, зыбкое время! Как зыбко
Мне плыть по житейской волне.
Срываться, как будто скрываться
По тёмным углам бытия.
Меж мной и тобой разрываться
И думать: где ты и где я?
Мне так неохота двоиться,
Свой облик искать вне себя…
И там, где двойник мой таится,
Там вдруг обнаружить тебя.
Ах, жизнь, ты такая поганка!
Весь век заставляешь страдать.
Быть может, поможет цыганка
Самих нас – в себе разгадать.
Какому такому тирану
Мы отданы были с тобой?
…Цыганка сердечную рану
Нашла и теребит струной.
Скорей погадай нам, цыганка!
Скорее печаль отними!
Но смотрят тиран и тиранка
Друг в друга, так смотримся мы…
…Забрезжит улыбка подранка –
Твоя ли, моя – в стороне…
Мы ждём, но пропала цыганка
Русалкой – в байкальской волне.
***
Мне снилась осень в полусвете стёкол,
Друзья и ты в их шутовской гурьбе,
И, как с небес добывший крови сокол,
Спускалось сердце на руку тебе…
Борис Пастернак
Что делать с сердцем? Как его умерить,
Чтоб не частило, чтоб нашло зазор
Меж сном и явью. Блок себя проверил,
Обжёгшись, бросил сердце с белых гор.
И так всегда. Как больно жить поэтам
В тисках любви, и в зонах нелюбви.
Жил Пастернак и тьмой, и полусветом,
Купая сердце в жертвенной крови.
Любовный быт – отчаянный, московский
На части рвал поэтовы сердца…
Разбился, словно поезд, Маяковский,
С любовью воевавший до конца.
Поэтов путь и вправду не изменен,
Тоска – она стреляет на излёт…
Из прошлого вздымается Есенин:
Во лбу дыра, а в сердце – чёрный лёд.
Цветаева всем сердцем восходила
К желаниям, не свергнутым собой.
Не с небесами счёт она сводила,
А с сердцем, разворованным судьбой.
Стонал Рубцов, а в небе стыла дверца,
Открытая, как тёмное окно…
Он вздыбил жизнь и пробуравил сердцем
Российское незыблемое дн
***
Над розовым морем вставала луна,
Во льду зеленела бутылка вина…
Георгий Ивáнов
А мир неизменен. Смотрю из окна.
Во льду зеленеет бутылка вина.
Но только вино до сих пор не раскрыто…
Серебряный век, твоё сердце разбито.
Георгий Ивáнов, мой друг дорогой,
Вы жили тогда на планете другой.
А той, о какой вы в Париже мечтали
Не стало давно, да и мы не застали.
Вернуться в Россию уже не дано,
Хоть рублено было в Европу окно.
Вы были когда-то великие франты,
Поэты России, потом эмигранты.
Вы жили тогда на планете другой,
А нынче её уже нет никакой.
Нет вашей России, России-планеты,
И нет эмигрантов, и Родины нету.
Весь мир изменился. Смотрю из окна,
Где выстрелом сбита бутылка вина…
***
Листвы нападало так много
На крышу, тропки и крыльцо…
Дыханье пушкинского слога
Мне ударяется в лицо.
Я чувствую души движенье,
Багряной осени разгон.
Идёт земли преображенье,
Церковный раздаётся звон.
В душе печаль уже не мглится,
Душа не плачет, не болит.
Во мне мерцают листьев лица,
А осень у церковных плит
Стоит, как нищенка простая…
Ночь отчернела и ушла,
И Богородица святая
Зарю сквозь небо пронесла.
***
И скосы гор, и рваный ветер,
И в небе тот же старый мост,
Где я тебя однажды встретил
И через небо перенёс.
Но зренья не теряли горы,
Им было видно всякий раз,
Как наша суетность и ссоры
К земле придавливает нас.
По небу ласточки летели,
Покинув Родину, погост…
О, как они спасти хотели
Нас, не вернувшихся на мост.
Старинный мост во тьме качался
Среди упавших с неба звёзд..
И от небес не отличался,
Покрытый звёздами погост.
***
Я вижу неподвижные деревья,
Они смогли во сне захолонуть.
Весь в грёзах лес за спящею деревней,
Туда ведёт мой заповедный путь.
Слетают с неба хлопьями вороны,
Немеет дней осенних череда.
Пустеют лица и пусты перроны,
С пустых небес свисают холода.
Уже цветы упали в день вчерашний,
Пожухли травы, обмелела даль.
И сумерки бегут по чёрным пашням,
Как поздняя осенняя печаль.
***
Занимается свет между звёзд и былинок,
Он едва ещё виден. Он чист и лилов.
Я иду через лес, где роса и суглинок,
Где так радостно черпать мелодии слов.
Занимается свет, он ещё с полутенью,
Пробивается, стынет в пределах земных,
Но уже начинают являться растенья
Из густой темноты, из объятий ночных.
Полусвет, полутень ещё в небе играют,
Но восходит заря из сырой полумглы.
И виденья ночные в кустах замирают.
Покидая обжитые ночью углы.
Вот и рябчик проснулся, скользнула кедровка
Из ожившего кедра в сухой бересклет.
И упала звезда, зазвенев, как подковка
С твоего сапожка… И явился рассвет.