* * *
Ну, что с того, что я там был…
Юрий Левитанский
Ну, что с того, что не был там,
Где часть моей родни осталась.
Я вовсе «не давлю на жалость»…
Что жалость - звёздам и крестам
На тех могилах, где война
В обнимку с бывшими живыми,
Где время растворяет имя,
Хоть, кажется, ещё видна
Тень правды, что пока жива
(А кто-то думал, что убита),
Но память крови и гранита
Всегда надежней, чем слова.
Ну, что с того, что не был там,
Во мне их боль, надежды, даты…
Назло врагам там – сорок пятый!
Забрать хотите? Не отдам.
***
Здравствуй, дедушка, это ведь я, твой «Курчатов»,
Что не стал академиком, как ты мечтал.
Всё случилось не так, как хотел ты когда-то,
Если б только ты знал, если б ты только знал…
Буратино с Незнайкой и с Кариком Валя –
Время добрым казалось, бессмертным слегка.
Мы читали с тобой, дни за днями листали…
И судьбу прошивала дорогой строка.
Что успел – подарить мне любовь между строчек,
Что хотел – научить не стесняться себя…
Ты прости, что я был благодарным не очень.
«Ты прости» - это нынче шепчу я, любя.
Становлюсь на тебя я похожим с годами.
Интересно, узнаешь меня, или нет…
Преломляется время, парившее с нами,
И рождает, как в детстве, мерцающий свет.
***
Бессмертие – у каждого своё.
Зато безжизненность – одна на всех.
И молнии внезапное копьё
Всегда ли поражает лютый грех?
Сквозь время пограничной полосы,
Сквозь жизнь и смерть – судьбы тугая нить.
И, кажется, любовь, а не часы
Отсчитывает: быть или не быть…
***
И музыка играла, и сердце трепетало…
Но выход был всё там же, не далее, чем вход.
Не далее, не ближе. Кто был никем – обижен.
Я помню, как всё было. А не наоборот.
Я помню, помню, помню и ягоды, и корни,
И даты, как солдаты, стоят в одном ряду.
А врущим я не верю, Находки и потери
Приходят и уходят. И врущие уйдут.
***
И всё, как будто, не напрасно, -
И красота, и тень, и свет…
Но чем всё кончится – неясно.
У всех на это – свой ответ.
Он каждый миг пронзает время,
Касаясь прошлого всерьёз,
Смеясь и плача вместе с теми,
Чья память стала тенью звёзд…
***
В Базз-Лайтера играют пацаны,
Как будто бы и не было войны,
А память наша просто подустала,
Отстала или помнить перестала
Родных, простых героев имена…
И, значит, продолжается война,
В которой Зоя, Люба и Олег,
И «Аты-баты», и «Горячий снег»…
Они не судят. Что им этот суд,
Где их теперь Базз-Лайтером зовут
***
О том же – другими словами.
Но кровь не меняет свой цвет.
Всё то же – теперь уже с нами,
Сквозь память растоптанных лет.
Растоптанных, взорванных, сбитых
На взлёте. И всё – как всегда...
И кровью стекает с гранита
Совсем не случайно звезда.
***
От прошлого не в восторге.
Что в будущем? Нет ответа.
Разведчик товарищ Зорге
Погиб. И доклада нету.
А радио говорило
И даже предупреждало:
Настанет время дебилов.
Хотя их всегда хватало.
***
Предательство всегда в прекрасной форме.
Ему оправдываться не пристало.
Полузабытый бог геноссе Борман
Простит и даст команду: «Всё сначала».
И в жизни, как в недоброй оперетте,
Зловещие запляшут персонажи…
Вновь темнота видней на белом свете,
А свет опять заманчив и продажен.
***
Постоянно ищу ответы.
А в ответ слышу лишь приветы.
А в ответ слышу лишь вопросы,
Они горькие, словно слёзы.
Даже ветер, сладчайший, в мае
Шелестит: «Ничто не знаю».
Я боюсь за тебя, Украина.
Я боюсь за тебя и за сына.
***
Понимаешь, какие дела –
Пахнут кровью чужие пророчества.
Хочет светлой прикинуться мгла,
А вот свету быть мглою не хочется.
Понимаешь, забытые сны,
Возвращаясь, не ведают промаха.
Мгла становится тенью войны,
И витает над ней запах пороха.
***
Принимаю горечь дня,
как лекарственное средство.
На закуску у меня
карамельный привкус детства.
С горечью знаком сполна –
внутривенно и наружно.
Растворились в ней война,
и любовь, и страх, и дружба...
***
На берегу чужой реки
Сижу и жду своей погоды.
Но проплывают только годы,
Как междометья вдоль строки.
Уйти? Могу и не могу.
И слышу, как она смеётся,
Собою заслоняя солнце,
Чужая тень на берегу
***
Небо Аустерлица
проглядывает сквозь синеву.
Оно прямо здесь, надо мною,
и я его вижу.
Что происходит?
Сгущается мрак не во сне, наяву.
И гром канонады внезапно,
бессовестно ближе.
Князя Андрея зрачки отразились
в чужих небесах.
И вечность читает на русском,
не чувствуя боли.
Там, в облаках, леденеет
ещё не прочитанный страх,
Который остался забытою книжкою в школе.
***
Лумумба, Дэвис, Корвалан…
Кто помнит звонкость их фамилий.
От «жили-были» до «забыли» -
Тире, как от «пропал» до «пан».
А я вот помню. «Миру-мир»
Кричал на митингах со всеми.
Прошло своё-чужое время.
Конспект зачитан аж до дыр.
А мира не было, и нет.
Похоже, здесь ему не рады.
И эхо новой канонады
Летит, как бабочка на свет.
***
Непредсказуемость мозаики судьбы,
Где каждый камешек – кровавый.
Где от бесславия до славы –
Пространство боли и надежд, любви, борьбы…
Пейзаж, в котором каждое дыханье дня
Рисует правду и неправду.
И где лишь кровь – основа смальты,
Скрепляющей судьбу, и правду, и меня.
***
С виду похожи, как грипп на простуду,
С виду, лишь с виду, - как Бог на Иуду.
Всё - как у всех, только с виду, снаружи.
Внешне похожи, но разные души.
Что-то другое в груди под рукою,
Вроде, похожее, но не такое.
И понимаешь, внезапно, отчасти:
Общим должно, но не может быть счастье.
***
Жизнь продолжается, даже когда очень плохо.
Кажется — вот оно, время последнего вздоха.
Кажется, кажется, кажется… Но вдруг, нежданно
Ёжик судьбы выползает из злого тумана,
И открываются новые, светлые двери…
Так не бывает? Не знаю. Но хочется верить!
***
Распалась связь. Герои сникли.
И где-то в таинстве степей
Слышны не байки – мотоциклы.
И память, как степной репей,
Цепляющийся за штанину.
А раньше думали – судья…
И с укоризной смотрят в спину
Века и Родина моя.
***
Долгожданный, как в прошлые годы трамвай,
Проявляет себя интернет.
Он кипит, словно круто настоянный чай,
Даже если заварки в нем нет.
На друзей и врагов поделил монитор
Всех, врастающих в злую игру.
Приговором вдруг брезжит экранный простор
На безлюдно-трамвайном ветру…
***
Не радикулит мешает подняться с колен -
Просто леность завистливой злобы.
Кто-то плакал, а кто-то хотел перемен -
На коленях ползут нынче оба.
Запивая враждой каждый жизни глоток,
Не любя, не скорбя, забывая…
Взгляд с колен никогда не бывает высок,
Даже в сторону ада и рая.
***
На кладбище, где жертвы той войны
Спят неспокойно, вновь гуляет эхо,
И в нем сквозь выстрелы и плач слышны
Проклятья «юде», стон, обрывки смеха…
Здесь тем, стрелявшим в голых и больных,
С ухмылкой убивая, добивая,
Воздвигли крест, что как удар под дых,
И, значит, правда – тоже не живая?
Нет, Божий суд бессмертен, как всегда,
И обернется вещим словом тайна.
А памяти горючая звезда
Над кладбищем не гаснет не случайно
***
Музыки нет. А играла так весело.
Что-то сломалось. И эхо молчит.
Что ж ты, кудрявая, нос свой повесила?
Как заразителен «вид на Мадрид»…
Как заразительны и обеззвучены
Маски на лицах и боль под рукой.
Новости жалят, как гады гремучие,
Музыку глушит ползучий покой…
***
Незабываемое прошлое
И раненый в голову завтрашний день –
Всё рухнуло, как подкошенное.
- Уходишь? Пожалуйста, маску надень.
Воздушно-капельная паника
От Болдинских песен до нашей хандры.
Где «кнут» - почти синоним «пряника»,
Где ангел не знает, что он «вне игры».
***
Салют приближается медленней, чем эпидемия.
Но залпы его разрывают прошедшее время.
Вернее, они не дают потеряться во времени,
В глухом карантине, где память блуждает со всеми.
Где память болеет беспамятства острой инфекцией,
Где памятник может упасть со слезой из гранита…
А залпы салютов бывают полезной инъекцией,
Карантинно напомнив: «Ничто не забыто».
***
Всё это нужно пережить, перетерпеть и переждать.
Суровой оказалась нить и толстой — общая тетрадь
Судьбы, которая и шьёт, и пишет — только наугад.
Я понимаю — всё пройдёт. Но дни — летят, летят, летят…