Эта одна из редких нейтральных спокойных фраз, констатация грустного факта в непредсказуемой и напряжённой книге любовной лирики Игоря Тюленева. Со всем хорошим и драгоценным приходится расставаться с течением времени. Всё становится воспоминанием, даже если ты остаешься в тех же местах с теми же людьми, или встречаешься с былым, но это всё уже другое: совсем не то, что живо помнится тебе: «Не только я, не только ты, а вся Россия изменилась!» – успокаивает своего лирического собеседника в аналогичной общебытийной ситуации Николай Рубцов. И вот ты стоишь, задумавшись, на «звёздном берегу» этой мысли: «впадают встречи в расставанья... свистят меж ними расстоянья...» И понимаешь, в контексте соседних стихов, что любовь жгучая – прошла. Но человек, созидатель мира любви, сильнее, он не ищет утешения. Созданного им мира больше нет. Что ж из того? Вокруг нарождается новый мир. А мир без любви не останется.
Книга Игоря Тюленева «СТО СТИХОВ О ЛЮБВИ: Стихотворения» вышла в Перми в 2020-м.
В литературной жизни Игорь Тюленев из тех редких поэтов, к которым современники относятся постоянно с завышенными ожиданиями. И поэт их раз за разом оправдывает. Иногда с большим шумом. Это вызвано радикальностью требований, которые поэт предъявляет к реальности с точки зрения народного идеала, воплощаемой им в образном размахе – (по масштабу размах этот у Тюленева и, конечно, у его учителя Ю. П. Кузнецова естественно, как дыхание, совпадает с магической, обрядовой космической народной поэтикой) – русской мечтой, Будущим. В котором совпадает «вечное», «историческое», «идеальное» и деятельное «настоящее».
«Выйду я в чисто поле и стану на восток лицом на запад хребтом, покрываюсь я всеми небесными облаками, умываюсь росою, утираюсь зорёю, подпояшусь я поясом... поднебесными частыми звёздами» (заговор).
...Графит прожёг, а вслед за ним глагол
Ударил… и остался отпечаток.
Я в море встал, как подъяремный вол,
И потащил его, от шторма шаток.
...Сказали, что виновен в этом был.
Недавно говорили же другое…
Я море на себе домой тащил,
Как при пожаре тащат дорогое (Тюленев).
...Матерь Божья над Русью витает,
На клубок наши слёзы мотает,
Слёзы мёртвых и слёзы живых,
Слёзы старых, и малых, и средних,
Слёзы первых и слёзы последних…
А клубок всё растёт и растёт.
А когда небо в свиток свернётся,
Превратится он в новое солнце (Кузнецов).
Субъектность народного самосознания, первооснова душевной жизни русского народа – во врождённом глубоком чувстве родства человека со всем, что есть в мироздании. И с самим мирозданием в целом. А родственность – это семья, это, в сущности, изначальная любовь. Упомяну очевидное, знаемое каждом первокурсником по собиранию фольклора, по курсу устного народного творчества. Каждый дом крестьянина представляет модель космоса, где светит солнце, идут дожди... Звезды, как положено, водят хоровод. Луна и солнце на своих местах. А смысл жизни человеческой, его труда в том, чтобы эта космическая жизнь, одушевлённая и олицетворённая, не прекращалась, продолжалась со всей полнотой своего бытия и красоты. И крестьяне семьями выезжали на покос или хлопотали по хозяйству не просто в силу прагматики, а и по тому, что от этого зависело, взойдёт ли завтра солнце, не пропадёт ли месяц. Не сделаешь – обрушится небесный свод. Это источник вечного мифотворчества народа, его жизненной поэзии, которая есть его драгоценный философский камень. Вот этого нельзя не увидеть в творчестве Игоря Тюленева – непрерывной образности. Или, как писал Есенин, непрерывно струящийся, разворачивающийся, длящийся, живущий образ (миф).
Книга о любви... Для поэта – это «Песнь песней»! Пугающая ответственность. Вынуть любовь из русской классики – останутся развалины, что от «Тараса Бульбы», что от «Войны и мира», от любого произведения... А тут книга – исключительно об этой онтологической тайне человека. Пропустить в современной поэзии подобную книгу никак нельзя. Это для понимания состояния современника, народа многое может дать. Может, отрицательного, горького. А может, сильного, обнадёживающего... Особенно, будучи знаком с творчеством автора.
И ожидания оправдаются. Головокружительная космогония любви. Зияющие безднами души стихотворения о плазме переживания любви. Вот одно из них.
«Что есть ад?– Страдание о том,
что нельзя уже более любить».
Фёдор Достоевский.
Перечитываю эсэмэски
И тебя сквозь планету зову…
О стекло бьются звёзды-орешки –
Отлетают и тонут в пруду.
Тонут дни, и уносит их время,
Наши дни – где мы были с тобой!
И молчит телефон, в трубке – немо…
Может это на станции сбой?
Расцветут под окошком пионы,
Май вернётся, вернётся июнь?..
Не проспать бы и не проворонить,
Ты меня, милый друг, надоумь!
В сны вернись – больше негде встречаться.
Эти сны, как незримая нить…
Обещаю, впредь буду стараться –
Никого, никогда не любить!
Помимо того, что дорогим ностальгическим чувством стих накоротко замыкает на русскую классику: «Что-то всеми навек утрачено. Май мой синий! Июнь голубой!», – жалит ещё не ушедшее и печёт душу желание: «В сны вернись – больше негде встречаться. Эти сны, как незримая нить…». А обещание «впредь буду стараться – никого, никогда не любить» – это и признание, что любовь взяла лучшее и самое сильное из того, на что способно было сердце.
Или вот признание-стихотворение, в котором сам себе удивляется человек: ранее ему казалось, что подобной слепой, яростной мощи и предательской нежности его хладнокровный ум не допустит.
Синие шорты, как солнце футболка!
Я же похож на сибирского волка,
Сильный, лохматый с душой молодой!
Вы не возьмёте к себе на постой?
Буду лежать у дверей и рычать,
Первым незваного гостя встречать!
Синие шорты, как солнце футболка,
Как же искал тебя девочка долго?
Так вот пришла молодая любовь,
Разбудоражив уснувшую кровь.
Задерживаешься на отдельном стихотворении. Останавливаешься на ступеньках строчек... Образы, смыслы пересекаются, перемножаются, рассыпаются по текстам как «ядра – чистый изумруд», облачённые в золотую скорлупу строф.
Ты помнишь, поле колосилось,
Дул в спину лёгкий ветерок;
И птица с криками носилась,
Как в строчку не попавший слог.
Река искала вдохновенье,
Свистели вслед ей соловьи,
И месяц плыл, как ударенье,
Над тайной пристанью любви.
Мягкая нежность, ощущение близости и доступности красоты не отстранены у Тюленева от грубоватой низовой обыденности. Его добрая, ироничная усмешка снижает напряжение, чтобы «...О Господи!.. и это пережить... И сердце на клочки не разорвалось...»:
А я стоял в недоуменье
Поверить всё ещё не мог…
Моё сознание тюленье
Скакало с пятки на носок!
Течение жизни, её неостановимость, и наша единичность в ней. Острое чувство всепроникающей жалости от того, что как мгновение ни прекрасно, но оно «мгновенно» оборачивается в дымку воспоминания. Это именно наша ни с чем несравнимая восхитительная «светлая печаль», проникнутая сердечным сочувствием...
Китаянка по имени Ли...
Имя втиснет моё в иероглиф.
Её алое сердце продрогло,
Как фруктовая роща вдали.
Переправа с обеда пуста.
На террасе бумажный фонарик.
Чёлка тучи на тын завита.
В стороне докурю свой чинарик
И заброшу за рисовый холст.
На дорожке, бегущей к утёсу,
Навесной где качается мост,
Громыхают тележки колёса.
Ты работай, а я отдохну,
На пригорке у входа в пещеру.
И не слушай мою болтовню,
Говорлив я сегодня не в меру.
Над водой наклонился бамбук,
Как медбрат над поверженным телом.
На тростинке играет пастух,
Цапля чертит по воздуху мелом.
Путник лотос на озере рвёт,
Взбили воду осенние гуси.
Дева слёзы на мельницу льёт
В два ручья из печали и грусти.
...На столе книжечка, как птаха. Распушились страницы, как крылья. Сто стихов о любви прочитаны. Но стихи не оставляют тебя, они всё ещё рядом. Прислушиваешься... И чудится, что «...В окошко кто-то женским кулачком стучит, стучит, как между рёбер сердце».