Двадцатого октября – именно в этот день пришло первое письмо – учительница начальных классов Китаева Таня в накинутом на плечи пуховом платке, проверяла тетради, и время от времени прикрывала уставшие глаза, прижимая веки указательным и большим пальцем. Или подходила к окну и смотрела, как по Лене-реке во всю ее ширь плыли, толкаясь, огромные льдины. И Тане – у нее было хорошее воображение – казалось, что именно на этих льдинах и прикатило в их края мордастое чудище, похожее на Соловья – разбойника, и притащило с собой снег и холод.
Ближе к вечеру появилась Подпругина Вера, она преподавала историю и вместе с Таней занимала двухкомнатную квартиру в «учительском доме». Вера скинула пальтишко и сразу к печи – обняла, прижалась щекой:
- Вот погода, в осеннем колотун, а в зимнем рано. А я тебе письмо принесла, так что пляши. На адрес школы пришло.
- Откуда?
- Из самого областногу центру, - скопировала Вера соседку, у которой брали молоко. – Пляши. Вера достала из портфеля конверт.
Таня не заставила себя ждать, раскинула, словно крылья, руки с платком, и павой прошлась вкруговую по кухне. И, поравнявшись с Верой, вырвала у нее письмо.
- Осторожней, там, кажется, фотография.
Фотография, действительно, была – молодой парень с копной непослушных волос, весело и нахально глянул на девчат.
- Ишь ты, какой красавец! – невольно вырвалось у Веры. – Что-то ты про него не говорила.
- Я сама его в первый раз вижу, - Таня развернула тетрадный листок и начала вслух читать:
«Здравствуйте, Татьяна! Тысячу извинений за то, что я решился Вас побеспокоить, еще столько же извинений за то, что написал письмо на адрес школы и, возможно, этим создал Вам некоторое неудобство. Но я не знаю Вашего домашнего адреса. Серкин, командир стройотряда, что ремонтировал Вашу школу, показал групповую фотографию, я увидел Вас, и со мной что-то такое произошло, я потерял покой и не мог не написать Вам. Вы спросите, зачем я это сделал и на что надеюсь? А я и сам не знаю. Возможно, мне хочется убедиться, что Вы и в самом деле есть. Если посчитаете мое письмо обидным, все равно, пожалуйста, ответьте. А то я подумаю, что письмо затерялось и напишу снова. Чтобы Вы имели представление о том, кто посмел Вас потревожить, посылаю фотографию и коротко сообщаю о себе. Анатолий Ненартович, рост сто восемьдесят, образование высшее, характер нордический - «шутка», занимаюсь спортом, не курю, пью в меру и редко. Если Вы решитесь мне написать, то расскажите, пожалуйста, о себе. Я буду очень рад, если вы мне ответите.
С уважением Анатолий».
- Если я правильно поняла, он пишет про фотографию, где мы снялись возле школы со стройотрядом. У тебя она есть? Давай сюда.
Таня подала фотографию, и Вера удивленно протянула:
- Что тон мог разглядеть? Нас здесь человек двадцать. Через лупу, что ли разглядывал? Мы стоим во втором ряду и твою фигурку не видать. Странно это, странно это. Я не уверена, что Серкин хорошо запомнил наши имена. И вряд ли точно может сказать, кто есть кто. А письмо очень корректное, совсем не соответствует его нахальному виду. Наверное, вместо него писал кто-то другой, постарше.
- По-моему, нормальный вид.
- У тебя все нормальные. А я в сотый раз повторяю – никому доверять нельзя. Однако ответить надо, все будет какое-то разнообразие в жизни, к тому же никаких обязательств не налагает. Но писать не торопись, выдержи дней десять, а то скажет – обрадовалась дура.
Тема письма превалировала и за ужином, но говорила больше Вера, о том, чтоб Татьяна, если наладится переписка, не воспринимала ее всерьез и сразу настраивалась на игру. Тут видишь человека каждый день воочию и то ошибаешься – муж Веры, учитель математики, сбежал от нее с выпускницей – да мужчинам вообще доверять нельзя.
Уходя – она вела кружок истории и археологии – Вера вновь сказала:
- Странно это, странно это, - и многозначительно посмотрела на Таню.
Таня ответила ей невозмутимо-безмятежным взглядом – работа в школе приучила сдерживать эмоции – хотя хорошо поняла, на что намекает подруга. Вера не могла похвастаться фигурой, но ее овальное лицо с нежными чертами и томным взглядом голубых глаз из-под пушистых ресниц не оставляли мужчин равнодушными. И вдруг какой-то Анатолий предпочел вместо нее Татьяну, хотя не заметить на фотографии Веру он не смог, она стояла рядом с Татьяной. Действительно, странно. Таня еще раз глянула на фотографию – красивое лицо Веры сразу бросалось в глаза. Неужели Серкин спутал их имена? На что и намекала Вера. Таня долго глядела на свое лицо на фотографии, стараясь понять, чем оно привлекло Анатолия. Обыкновенное, приятное лицо, брови только широковаты, но выщипывать их она не собирается, как не уговаривает Вера, глаза чуть раскосые и, по утверждению Веры есть эпикантус – кожная складочка у внутреннего угла глаза, прикрывающая слезный бугорок. Вера говорит, что монголы живут в степях и эта складочка защита глаза от песка. Но Вера точно знает, что отец и мать у нее русские. От отца ей перешел большоватый нос, а от матери – красивая фигура и родинка на щеке. Все-таки, спутал Серкин их имена или нет? С тяжелым вздохом Таня убрала фотографию.
Назавтра, вернувшись из школы, Таня еще раз прочитала письмо и, чтоб ясней представить рост Анатолия, взяла линейку, отмерила от пола сто восемьдесят сантиметров и сделала на дверном косяке отметку. Получалось, что ее голова как раз была бы по плечо Ненартовичу. И Таня тут же представила, как идет с ним по улице родного города, и идут они, конечно, в свою квартиру, неважно, двух или однокомнатную, главное, чтоб в свою. В конце концов, воображение завело ее так далеко, что ей стало стыдно.
Конечно, хотелось верить, что таинственный Анатолий написал именно ей и не от скуки, что его и в самом деле заинтересовала, взволновала именно ее лицо на фотографии. Таня постояла у окна, поглазела на реку и села проверять тетради, но это привычное дело у нее не заладилось. А все потому, что не могла решить, писать ответ или нет, хотя бы ради того, чтобы выяснить. Кому все же предназначалось письмо. Была и еще одна причина ответить – при первом же взгляде на фотографию Анатолия, Тане показалось, будто она давно знакома с этим человеком, и она очень этому удивилась, так как точно знала, что никогда с ним не встречалась.
Таня закрыла глаза, развела руки и стала медленно их сближать, выставив указательные пальцы, и, несмотря на то, что пальцы проигнорировали друг друга и разошлись, как в море корабли. Она сдвинула на край стола тетради и быстро, словно ей могли помешать, одним махом написала несколько строк. Что она была удивлена, получив письмо от совершенно незнакомого человека, и если отвечает, то только из вежливости. К тому же считает – письмо адресовано другой женщине, просто Серкин перепутал имена. Хотела отправить обратно и фотографию Анатолия, но передумала – она уже успела внушить себе, что встречалась с Анатолием в другой жизни. Понимала, что этим как бы дает согласие на переписку. Но все же оставила. А когда подписывала конверт, рука замерла лишь на мгновение. А затем твердо и разборчиво написала обратный адрес.
Нельзя сказать, что Таня была обделена вниманием мужчин, скорей, наоборот. В школе, на зависть другим девчонкам, дружила с Пашкой Родченко, было это в девятом классе и продолжалось недолго. А до этого она вообще ни с кем не целовалась, никто не воспринимал ее, как предмет воздыхания, ухаживания. Но после восьмого класса в летние каникулы – всего-то три месяца, ее фигура приобрела соблазнительную женственность, заставляя оглядываться вслед ей даже взрослых мужчин. И первое время Таня даже стыдилась своего чудесного превращения, своего «нового» тела.
В школе, при виде ее, все ахнули, а красавец Родченко, потеряв интерес ко всем своим многочисленным подружкам, превратился, буквально, в ее тень, повсюду следуя за Таней. И были первые поцелуи и замирание сердца, когда его рука проникала под бюстгальтер. А вскоре Родченко попытался сделать то, о чем, не стесняясь, а, даже гордясь, говорили одноклассницы, и о чем Таня, наслушавшись их, думала со стыдом и страхом, как о чем-то неизбежном. Родченко даже обиделся от ее отказа и выдвинул что-то вроде ультиматума – если она его любит, то должна это доказать, отдавшись ему. Иначе он ее и знать не желает, девчонок в классе много. Сколько слез пролила ночами Таня, но доказывать свою любовь не стала. Родченко в пику Тане переспал с ее подругой, о чем та и доложила Тане. И как ни странно, страдающая Таня сразу же успокоилась, потому, как смогла внушить себе, что Родченко подлый человечишко и просто хотел взять у нее то, что так легкомысленно отдала подруга.
Больше до окончания школы она ни с кем не встречалась, не потому, что не хотела, просто Родченко, подобно собаке на сене, никого к ней не подпускал, и каждый раз проводил разъяснительную беседу с очередным Таниным провожатым.
В институте первый год пролетел для нее незаметно, после занятий сразу бежала домой и как-то избегла ухаживаний, а вот на втором курсе за ней начал приударять аспирант Коробкин. Коробкин события не форсировал, и потеря ее девственности произошла как само собой разумеющееся. Также в свое время произошло и знакомство Коробкина с ее родителями, и дело шло к свадьбе, и которая, конечно же, состоялась бы. Но перед самой защитой диплома, Таня забеременела, о чем с радостью и сообщила Коробкину. С радостью – потому что ребенок уже не мог помешать учебе и вроде бы появлялся в нужное время. Но Коробкин думал иначе и четко выложил веские доводы о невозможности иметь им ребенка в течение трех-четырех лет. Здесь была и незавершенная кандидатская, и материальная необеспеченность, и квартирный вопрос, и то, что они еще молоды, а ребенок свяжет их по рукам и ногам, а хотелось бы поездить по стране и миру. На слова Тани, что после аборта некоторые женщины теряют способность рожать, Коробкин посоветовал не думать о плохом.
Аборт Таня сделала, заодно выскоблила со слезами и болью начисто из своей жизни Коробкина, не могла она не только жить, но и видеть человека, что предложил убить ее ребенка. Так и заявила ему. Коробкин понял, что теряет Таню и попытался воздействовать через ее мать, которая без промедления заняла его сторону. И Тане каждый день приходилось выслушивать нотации – нельзя быть такой максималисткой, надо понизить требования, люди не ангелы, ошибаются все, с ее подходом к жизни, она никогда не выйдет замуж. Пел свою песню и Коробкин, что он любит детей и со временем у них с Таней будет не меньше трех…И тогда Таня, чтобы навсегда покончить с прежней жизнью, уехала в отдаленное село, которое имело свою специфику. Половина жителей работало в совхозе, другая – на лесоучастке.
Уже через месяц, вникнув в сельскую жизнь, Таня пожалела о содеянном, но Коробкин тут был ни причем. А жизнь была проста и однообразна, школа – дом, больше идти было некуда. Телевизор и тот смотреть можно было только днем, вечером напряжение в сети падало, и на экране двигались блеклые тени. И появилась мысль – вернуться. Но представила, как мать скажет: «Ну что я говорила, чтобы послушать родителей. Такого мужика бросила». Представила и осталась. И помаленьку втянулась. Научилась колоть дрова, сажать картошку, солить огурцы и грибы, варить варенье, растапливать печь и вовремя закрывать задвижку, рано закроешь – угоришь, поздно – вылетит в трубу все тепло. Кроме этого Таня приучилась терпеть трехмесячное нашествие комаров, огромных, желтых, безжалостных, от которых не было спасения даже в квартире. А вот в личной жизни было без перемен, хотя с самого приезда за ней пытались приударить агроном развалившегося совхоза Самсонов и механик разваливающегося лесоучастка, Какоев. На первый взгляд совершенно разные, один высокий, худощавый, второй на голову ниже, полноватый и курносый – они были похожи друг на друга, одинаковой бессодержательной речью, устаревшими шутками, цинично-равнодушным отношением ко всему. Оба с высшим образованием, они покорно тянули лямку – их выражение – и не собирались ничего менять в своей жизни. И хотя им было чуть за тридцать, Тане они казались пожившими стариками. Видя, что к их ухаживанию Таня равнодушна, они легко отказались от нее, сначала с Верой закрутил роман Какоев, а когда получил отставку – пьяный растрезвонил, что спит с Верой – его сменил Самсонов. Сначала Таню бесило, что комнату Вера оставляет на ночь мужиков, но потом стала относиться к этому спокойнее – закрывала комнату на заложку и не выходила до утра. Вера утром вела себя, как ни в чем не бывало, и не Таня ее, а она отчитывала Таню:
- Брось ты эти пережитки социализма, девичий век короткий, надо успевать, брать от жизни что можно, а то, не успеешь оглянуться, как состаришься. Такие парни около нее вьются, молодые, красивые, а она пальцы гнет.
Вера имела ввиду участкового Дудкина, рослого, атлетически сложенного, с красивым девичьим лицо и бывшего десантника Реброва, пьяницу и дебошира. Его мать, Марья Петровна, местный почтальон, маленькая, сухонькая женщина, принося почту, начинала расхваливать сыночка. Какой он хороший, хозяйственный, добрый, любит детей, а что пьет, так кто в молодости не пил. Ему бы хорошую жену, такую, как Таня, так сразу бы пить бросил. Сам Ребров при виде Тани немел, краснел, а пьяный вваливался в дом и молча, и, не обращая внимания на Веру, хватал Таню, тискал груди, лез рукой под подол. Если успевали закрыть дверь на заложку, пытался выломать ее, грозился, материл. Приходилось вызывать Дудкина, завязывалась драка, но участковому всегда удавалось надеть на Реброва наручники. Его увозили в райцентр, где он отсиживал пятнадцать суток. В эти дни Марья Петровна не здоровалась с Таней, а в школе именно ее считали виновницей скандала. Как заявила, не видя Таню, завуч: «Поменьше бы крутила задом».
И письмо от Анатолия, лицо которого ей показалось давно знакомым, было как бы письмом от старого друга, весточкой из другого мира, и. разумеется, она не могла на него не ответить, и теперь с надеждой ждала ответа.
Второе письмо от Анатолия пришло через двенадцать дней – почтовики, словно чувствуя ее нетерпение, проявили оперативность. Анатолий писал, что Серкин имя назвал правильно, стоит Таня во втором ряду, четвертая – если считать слева направо. И раз у них завязалась переписка, он считает нужным сообщить о себе более подробно. Работает он главным бухгалтером, в молодости был в горячих точках, устал от стрельбы и специально выбрал самую мирную профессию. Был женат, но не сложилось. Кто виноват? Пожалуй, сама жизнь – Тане понравилось, что он не перекладывает вину на жену. Родители умерли, так что на этом свете он совсем один. В конце Анатолий просил Таню написать о себе, ему хочется знать о ней все, даже мельчайшие подробности ее жизни.
Вера – письмо Марья Петровна принесла при ней – хмыкнула:
- Ты что ему сразу же написала? Я говорила, не торопись.
- Долго не отвечать – неуважение к человеку.
- А ты его сразу зауважала? Что пишет, если не секрет?
И читая письмо, удивленно сказала:
- А ведь и в самом деле ты ему приглянулась, - и с плохо скрытой досадой добавила. – Надо же, какой ценитель женской красоты выискался. Я согласна, если бы он твою фигурку увидел. Хотя, этих мужиков разве поймешь. Слышала, Какоев с Лизкой, продавщицей промтоварного сошелся. А всего месяц назад мне в любви клялся. Теперь осталось Самсонову жениться, последнее время все возле Грачевой трется. А все трепались: уедем, уедем, уедем. Тоже мне три сестры. Так и сдохнут здесь. Правильно я сделала, что турнула их от себя, сексом занимаются так, словно подневольную работу делают. Тюфяки ходячие. С другой стороны, обидно, что они вот так, не горюя, сошлись с другими бабами. Кто знает, куда попрятались настоящие мужики? Может тебе повезло с Анатолием, только не верю я в это. Пишет больно серьезно, вроде и не его фотография, на ней-то он вон какой ухарь. Что-то тут не то, я чувствую. Да и потом, лучше синица в руках, вон как возле тебя участковый увивается. А журавль он и есть журавль, живет себе зиму в теплых краях, а летом может и к нам прилететь, чтоб самочку оттрахать, которая письма писать любит. Потому как возникает вопрос, чего это он из города, где полно телок, в деревню пишет? Ты об этом подумала? А не мешало бы.
Вера увлеклась и еще долго говорила Тане о никчемности переписки с незнакомым человеком, который, наверное, даже не разглядывал фотографию, а ткнул в нее пальцем не глядя, попал в Таню и спросил у Серкина фамилию. Есть такие придурки, любят писать письма незнакомым бабам.
Таня вяло возражала, и со стороны казалось, слова Веры ввели ее в сомнение, но на самом деле Таня твердо знала, с Анатолием она переписываться будет. А все Верины слова от зависти.
Письма от Анатолия приходили регулярно, он стал для Тани тем человеком, кому можно рассказать обо всем, посоветоваться.
В конце февраля Анатолий прислал вторую фотографию, на ней он выглядел старше, чем на первой, к тому же появились залысины.
Вера, глянув, не смогла скрыть радости:
- Лысеет твой дружок, да и постарел заметно. Всего четыре месяца прошло, а как изменился, словно годы пролетели. Пьет. Диагноз точный. Вон Самсонову тридцать с небольшим, а выглядит на пятьдесят. Как он говорит, тому, кто пьет, при подсчете пенсии надо год считать за два.
- Не пьет он, - уверенно сказала Таня. – Просто, когда служил в горячих точках, его контузило. Он так и пишет, что возможно, облысеет полностью. Ну и что, папа у нас тоже лысый. Какая разница?
- А я лысых даже люблю, они меня возбуждают.
- Ты смеешься, а у него и орден и медаль «За отвагу» есть. И кроме контузии, два ранения было.
- Надеюсь, там ничего не задело, - Вера показала где.
- Ой, Вера, что ты за человек. У тебя мысли выше не поднимаются.
- У всех мысли одинаковы, чем живот набить, да с кем переспать, а все остальное – притворство. Забыла сказать, Марья Петровна вчера меня встретила и спросила, кто это тебе пишет. Так вот, я сказала – муж. Может, передаст своему Эдику, и тот перестанет к нам ломиться. Вот тоже, красивый, здоровый парень, не пил бы, цены не было. Любишь женщину – брось пить, приди трезвый, объяснись. Нет, зальют глаза и лезут.
И, словно в подтверждение ее слов, Ребров заявился уже на следующий день. Хорошо, услышали, как он орет на всю улицу: «комбат - батяня, батяня - комбат» - и закрылись на крючок. Позвонили и участковому, но он уехал в райцентр, и никто не мешал Реброву куражиться возле их дома до позднего вечера. Он то объяснялся Тане в любви и предлагал выйти за него замуж, то ругал стервой, проституткой за то, что она переписывается с каким-то «ублюдком» и брезгует его, потому что он простой работяга и живет в деревне. А всем блядям обязательно нужен – городской и богатый. Но если бы Таня увидела его, Эдика, член, то сразу же вышла бы за него замуж. А член он готов показать прямо сейчас, стоит только Тане выглянуть в окно.
Последние слова развеселили Веру, но ее веселое настроение тут же улетучилось – Ребров запустил в окно камнем и полез на завалинку. Завалинка была высокая, узкая, Ребров оступился и, падая, унес за собой раму, порезал лицо, сломал руку и, барахтаясь под рамой, орал, что его убивают.
Назавтра директриса, в присутствии других учителей, отчитала Таню, негоже, мол, устраивать по ночам концерты со своими любовниками. И была удивлена, когда «тихая» Таня в резкой форме сказала, что она не может отвечать за поведение деревенских хулиганов, а директрисе, прежде чем собирать сплетни, лучше обратиться к участковому и потребовать, чтоб оградил учителей от хулиганов.
Раму на место поставил, нанятый Марьей Петровной, молчаливый, вечно улыбающийся муж школьной уборщицы. Эдику присудили штраф и предупредили, что в следующий раз он получит срок. И Эдик на время притих.
Но Таню беспокоил не Ребров – не было писем от Анатолия. Прождав месяц, но так и не получив ответа, она написала сама. Но Анатолий отмолчался и на этот раз. Скрыть от Веры, что переписка прервалась, не удалось. И Вера, отругав хорошенько Анатолия и заодно всех мужчин, заявила:
- Не пишет, ну и флаг ему в руки. Если бы между вами что-нибудь было, тогда другое дело.
- Было, - тихо сказала Таня.
- Что? Ты его раньше знала? Зачем же мне лапшу на уши вешала? А я-то думала, чего он тебя выбрал.
- Не знала я его раньше. С чего ты взяла?
- Но ты же сама сказала – было.
- Конечно. Я же ему о себе рассказала то, что только близким говорят. И он мне.
- Ну, ты, Таня, как отмочишь. Было. Надо же.
- А по-твоему отношения между мужчиной и женщиной сводятся только к сексу? Секс или закрепляет эти отношения или остается голым сексом. Поняла? Ведь сексом могут заниматься совершенно чуждые друг другу люди.
Вера не стала оспаривать это суждение:
- Но если это так, почему он бросил писать?
- Значит, что-то случилось. Может, заболел.
- Или женился. Правду ты никогда не узнаешь.
Вера ошиблась.
Сразу после майских праздников к ним зашла Красноштанова Зоя – начальник почты, с извинениями. Оказалось, Анатолий написал в район с просьбой разобраться, почему в Н-ское село не доходят его письма. Почтовое начальство не замедлило нагрянуть с проверкой. Марья Петровна созналась сразу – письма к Тане забирает ее сын. И тут же привела оправдательную причину – любовь. Эта причина была проигнорирована, Марью Петровну уволили.
Село весть об увольнении Марьи Петровны, что тридцать лет в любую погоду исправно разносила почту, встретило неодобрительно и во всем обвинило Таню. Даже завуч не преминула сказать, почему, мол, именно из-за вас случаются всякие нежелательные казусы, отрицательно действующие на репутацию школы. Продавщицы не торопились ее обслуживать и подсовывали худший товар, а когда она просила заменить – возмущались, что вы за человек, все вам не так, может, и нас с работы уволите. Обещал разобраться и Ребров.
Отрадным было лишь то, что ученики по-прежнему любили ее и, видя недоброжелательность взрослых, старались всячески оказывать знаки внимания. Также приятно было считать последние дни перед летними каникулами, у Тани даже мелькнула мысль, не нагрянуть ли к Анатолию.
Однако планам Тани не суждено было сбыться, отпускные им выдали лишь осенью, когда начался новый учебный год. И все лето Таня провела в селе, работала в лагере труда и отдыха, писала Анатолию длинные письма, загорала на берегу Лены, отбиваясь от назойливых паутов. А в августе подверглась нападению Реброва, была избита и чуть не изнасилована, но ангел-хранитель позвал участкового, и тот с трудом, но осилил разъяренного Реброва.
Реброву дали приличный срок. И село обвинило Таню в разрушении семьи, сначала оставила без работы мать, теперь посадила сына, одно зло от городских вертихвосток. И все словно забыли, что Эдик пьяный не жалел даже мать, и она прятала синяки под толстым слоем пудры, что любой встретившийся ему на пути, мог получить неожиданный удар в лицо и, не дай бог, если его облаит собака, Эдик сразу же приходил в бешенство, начинал ломать забор и калитку. И не посадили его до сих пор только из-за матери, которая умоляла односельчан пожалеть ее сыночка: «трезвый-то он хороший». Все это забылось, и Таню ругали в каждом доме, ругали и участкового, вот, мол, прежний ни одного не посадил, а этот за год – двух, а надо бы по-семейному. Словно не помнили, как первый, Семенов, зверски избивал жену и дочь. А может, все дело было не в забывчивости. А в том, что и Таня, и участковый были чужие. Которые появляются и исчезают, а им жить тут и жить.
В конце сентября от Анатолия пришла еще одна, третья, фотография. Заметно постаревший – постаревший по сравнению с первой фотографией, а так здоровый мужик лет сорока – лысый и глаза не нахально-веселые, а грустные. Анатолий прокомментировал эти изменения с юмором, мол, дурные волосы покидают умную голову. А в остальном, обычное письмо. Не хотелось Тане показывать Вере лысого Анатолия, да куда денешься, если она рядом стоит и талдычит: «Дай посмотреть, дай посмотреть».
Заполучив фотографию, Вера тут же вынесла приговор:
- Таня, это не контузия. Есть такая болезнь, от нее люди очень быстро старятся. По годам, ему в первый класс идти, а он уже с усами и бородой. Конечно, от пьянки можно за год не только постареть, но и в скотину превратиться. С другой стороны, я знаю, как выглядят пьяницы – одутловатые, мерзкие рожи. А у Анатолия нормальное, мужественное лицо сорокапятилетнего мужчины в самом соку. Но такая перемена за короткое время. Брось ты переписку, порка он совсем не постарел и не превратился в дряхлого старика. А то потом начнешь думать, что нельзя бросать человека в трудную минуту, это не по-человечески, я же тебя знаю. Зачем тебе эти страдания? Ты лучше на участкового внимание обрати, красавец мужчина.
- Беги, на урок опоздаешь.
- Успею. Кстати, заказала участковому две указки, сказала, в воскресенье зайду. Раз он тебе не нужен, придется мне его забрать. Летом видела на пляже. Геркулес. Так бы глядела и глядела.
- Ты на часы погляди.
- Все, бегу, - Вера сделала под козырек и метнулась к двери.
Учительские дни летят быстро, с утра в школу, потом занятия с отстающими, дома – проверка тетрадей, подготовка к завтрашним урокам, колка дров, участие в художественной самодеятельности. Таня даже не заметила, когда сельчане отменили «блокаду» по отношению к ней. В магазине продавщицы заводили долгие разговоры о своих детях, просили Таню быть с ними построже, выбирали для нее лучшие куски мяса. И на улице – все здоровались, а не делали вид, что не заметили, и даже Марья Петровна как-то остановила и передала привет от Эдика, который жалеет о случившемся и навсегда бросает пить.
А ближе к весне от Анатолия пришла четвертая фотография, выглядел он на ней лет на пятьдесят. А письмо было обычное, словно в фотографии не было ничего особенного.
А вот Вера, глянув, ахнула:
- Как быстро он стареет. А что с ним будет через год? Страшно представить. Нет, это надо же так измениться, у него совсем не осталось волос. И что интересно, не стесняясь, посылает фото. Не знаю, если бы я так быстро постарела, то, наверное, повесилась бы, - Вера глянула в зеркало, провела ладонью по щеке. – Тьфу! Тьфу! Тьфу! А тебе надо прекращать переписку. Скажи, что выходишь замуж и точка. Да и о чем можно писать совершенно незнакомому человеку, если нет точек соприкосновения – ни общих знакомых, ни друзей детства. Я матери раз в месяц и то, полстраницы накарябаю и больше ни-ни, хоть весь день буду сидеть.
А Тане писалось легко, вот так, наверное, будь она замужем, рассказывала бы мужу, вернувшись из школы, что Витя Помигалов, желая привлечь внимание Любы Смольниковой, хулиганит на уроках, и ей совсем не хочется его наказывать. Что прилетели пуночки – воздушные создания с нежным пением, вечно бегущие, то за уходящей зимой, то догоняющие ее. Таня исписывала несколько страниц, потому что чувствовала, Анатолию это интересно, как и ей было интересно читать его письма. И переписку она прерывать не собиралась, а вот причину раннего старения попыталась узнать у терапевта Татьяны Ивановны, пожилой, приземистой, с вечно страдальческим взглядом. Та в ответ лишь пожала плечами и неожиданно сказала:
- И хорошо, что быстро стареет, долго жить в России страшно.
А во дворе уже вовсю пахло весной зимой запахи, как и все вокруг, застывают, но вот чуть потеплело и начало пахнуть чем-то неуловимо знакомым, это и запах снега, который зимой не чувствовался, запах сосны – деревья начали чертить еще одно годовое кольцо – запах сена со двора Клепиковых и запах неба, звезд. И даже кот, выйдя на крыльцо и вытянув мордочку, долго, жадно вдыхал этот весенний аромат. Таня завела кота, когда Вера, не любившая ни собак, ни кошек, вышла замуж за участкового Дудкина и переехала к нему.
Получая очередное письмо от Анатолия, Таня быстро ощупывала его – нет ли фотографии – и облегченно вздыхала. Все ее мысли были заняты Анатолием, и когда, навестившая ее, Вера спросила, жалеет ли Таня, что упустила Дудкина, то Таня даже поначалу не поняла, о чем речь, чем расстроила подругу:
- Да ну тебя, что ты за человек? Все настроение испортила, ведешь себя так, словно я, черт знает, за кого вышла. А я столько энергии потратила, чтоб его заполучить. Хотя, надо сказать, семейная жизнь – скукота. Вон Самсонов, что-то у него с Грачевой не получилось, завет меня на день рождения. Рада бы, но не могу.
- Зачем тебе Самсонов? Сама же говорила – тюфяк. У тебя Дудкин есть. Геркулес.
- Есть. Но не должна ведь я всю жизнь сидеть возле него.
- Ты что, его разлюбила?
- Нет, конечно. Просто… Как бы тебе это объяснить? Жизнь коротка. Да я тебе об этом уже говорила. Хочется прожить так, чтобы не было обидно за прожитые годы. А тут, не успели пожениться, подавай ему ребенка. Рожай, да рожай. Задолбал.
- Ох и дура ты, Верка.
- Да знаю я, знаю, - прервала Вера подругу, надо радоваться и все такое. Но годы-то уходят. Уходят, - растягивая слово, повторила она, направляясь к двери.
И вышла, не оглянувшись.
После майских праздников дни покатились с невиданной быстротой, и лишь звонок, извещавший об окончании учебного года, смог замедлить их бег. И теперь они казались ужасно длинными, и Таня не знала, чем их заполнить. По привычке вставала ни свет, ни заря и, позавтракав, уходила в лес. Это время было самое благодатное, в холодных водоемах еще ждали тепла полчища комаров, и можно было просто гулять, а не бежать, отмахивась, от озверелого гнуса. И спокойно рассматривать муравейник, слушать пение синиц, нюхать багульник, приклеивать к руке липкие листочки берез или, замерев, ждать, когда любопытный бурундук подбежит к самым ногам. Продлились прогулки недолго – комары банда за бандой нависали над деревней, и вскоре от них взвыло все живое. Тут неожиданно выдали отпускные, и Таня решила проведать родителей, а по пути заглянуть к Анатолию. Но в самолете пожалела, что это не такси и нельзя не повернуть назад, ни направиться в другой город.
Оставив чемодан в камере хранения, поехала к Анатолию, благо время было самое гостевой – семь вечера. Ни в подъезде, ни перед дверью квартиры, не задерживалась, потому, как любая остановка могла повлиять на ее решимость.
Дверь открыл Анатолий, спросил было:
- Вы к кому? – но тут же узнал, растерянно улыбнулся. – Таня? – и, широко открывая дверь и отступая в коридор, успел глянуть на свое старое, рваное на коленке трико и от этого теряясь еще больше, пробормотал. – Вы проходите, проходите. Я на минуту отлучусь, переоденусь.
По одному взгляду на обувь, стоявшую у двери, по одежде на вешалке, Таня сразу определила – живет один. Она, собственно, верила ему и так, но легкое сомнение – сказывалось влияние Веры – было. И теперь, удостоверившись, успокоилась окончательно – значит и все остальное, о чем писал Анатолий – правда. И приезд к нему уже не казался ей ошибкой, как она подумала в самолете.
Анатолий появился в светлых брюках и черной рубашке с короткими рукавами, и Таня сразу отметила его спортивную фигуру и здоровый вид – на больного он явно не походил.
- Извините, что заставил вас ждать. Знаете, люблю дома походить в чем-то легком, заношенном. Я искренне рад вашему приезду. Отдохните, осмотрите квартиру, а я быстренько организую что-нибудь перекусить.
Тане понравилось, что он не спросил, надолго ли она или проездом, вопросы, после которых тут же хочется уйти. Таня, не торопясь, прошлась по всем трем комнатам – обычная квартира, привлекала лишь старинная мебель, На стенах одной из комнат множество фотографий.
- История рода Ненартовичей за последние сто лет, - объяснил вошедший Анатолий. – Я последний, на мне, пожалуй, род и закончится, ибо я не посадил дерево, не написал книгу и не родил сына.
- Но вам всего тридцать два года, у вас все впереди.
- Тридцать два? Ах, да, конечно. Хотя по виду и не скажешь. Так ведь? – и, видя, что Таня замешкалась с ответом, Анатолий предложил пройти к столу:
-Когда немного смочишь горло, говорить легче, а я должен вам сказать. Ну да ладно, это потом. Вино, водку, что предпочитаете?
- Водку. Вино приятней пьется, но потом у меня начинается что-то вроде астмы.
- Я тоже больше склонен к водке. В письмах мы ни разу не обмолвились о своих гурманских наклонностях. Самая подходящая тема для беседы за столом.
Отужинав, прошли в комнату с фотографиями, Таня расположилась в удобном кожаном кресле, Анатолий устроился напротив:
- Я так привык к вашим письмам. Понимаете, какое-то необъяснимое родство душ. Мне жалко, что из-за моего обмана, все может прекратиться. Конечно, я должен был сказать правду раньше, но боялся…
Таня с грустью подумала: женат. И сразу навалилась усталость и стало стыдно
своего приезда, но спросила спокойно:
- И что же вы хотели мне сказать?
- Мне не тридцать два года, а пятьдесят два, - выпалил одним махом Анатолий.
Таня почувствовала то же, что и пушкинская Марья Кирилловна, услышав слова: «Я не француз Дефорж, я Дубровский». Но если Марья Кирилловна после этих слов вскрикнула, то Таня, враз охрипшим голосом, прошептала:
- Вы шутите?
- Отнюдь. Мне очень жаль, что мы с вами немного разошлись во времени. Когда увидел вашу фотографию, что-то дрогнуло в душе, ощущение было такое, словно я вас давно знаю. Решил написать, но подумал, что вы не захотите переписываться со старым, лысым мужчиной и пошел на обман, послал вам фотографию своей молодости и сбавил года. Вы спросите, на что я рассчитывал? Я хотел вас постепенно подвести к моему настоящему облику, время от времени посылая фотографии прошлых лет и приближая их к оригиналу. Дурак, он и в старости дурак. Вы простите меня, что ввел вас в заблуждение, - Анатолий говорил и говорил.
А Таня смотрела на него, и на душе у нее было радостно от того, что он не болеет.