I
За месяц пребывания в Бостоне нам казалось, что мы достаточно полно познакомились с достопримечательностями «штата Заливов» - таково неофициальное название Массачусетса – и поначалу без особого энтузиазма восприняли предложение нашего хозяина (горячего патриота здешних мест) посетить музей русских икон, что расположен неподалеку, в городе Клинтоне. Ехать в Америку, чтобы посмотреть русские иконы? Это и дома можно сделать, тем более, совсем недавно мы любовались ими в Ново-Иерусалимком музее. Но – поехали. И впечатления оказались настоль сильными, что я просто не мог не поделиться ими с читателями.
Музей русской иконы создал в Клинтоне местный промышленник Гордон Лэнктон. В 1989 году он приехал в разрушенную перестройкой страну и во время посещения толкучки в Измайлове купил за двадцать долларов икону. Обе стороны были довольны сделкой. Гордон, хотя и не был специалистом в иконописи, понимал, что старинная икона не может стоить так дешево. Продавец был доволен тем, что так дорого (за запрошенную цену, без торга!) сбыл товар.
Увез Лэнктон икону, но, оказывается, увез нечто большее чем потемневший лик Николая Угодника. Он, родившийся в семье протестантов, не признающих икон, не мог объяснить неведомой притягательной силы, заключенной во взгляде Мир Ликийских Чудотворца. Пришлось обращаться к давно забытым текстам Нового Завета.
Гордон тогда и не думал, что та покупка обернется особым событием в его жизни, а он станет знатоком русской иконы и создателем первого и единственного в Соединенных Штатах музея.
Но до этого было еще далеко – бизнес, оцениваемый в миллиард долларов, требовал от владельца Лэнктона всех его помыслов и энергии без остатка. А бизнес был серьезный и очень перспективный – компания «Найкон» работала на рынке изделий из пластмасс. Ее отделения были во многих странах мира, и ту памятную поездку в Москву Лэнктон предпринял не ради туристического интереса, а исключительно из-за бизнеса. Тут уместно будет заметить, что из ста бизнесменов, приезжавших в тот год в нашу столицу, только один рискнул вложить деньги в Россию. Этим человеком был Лэнктон.
Гордон потом еще несколько раз наведывался в Москву – отлаживал работу вновь организованного филиала «Найкона». И всегда находил время, чтобы сходить на измайловский развал – тогда еще иконы можно было вывозить из России. Через два года его коллекция насчитывала уже 15 икон.
А потом произошло непредвиденное: Гордон Лэнктон отошел от дел в собственной фирме и, оставив за собой пост председателя совета директоров, отдался идее создания настоящего музея, в котором в качестве экспонатов были только русские иконы. Он приобрел здание в центре Клинтона, пригласил специалистов по музейному делу, завел обширные связи с музеями мира, в том числе и с русскими, одним словом, с той же обстоятельностью, как в бизнес, окунулся в новую для себя сферу…
И вот ранним утром, в разгар «индейского лета», как называют в Новой Англии багрово-красную осень, мы помчались по федеральному шоссе в неведомый Клинтон, на ходу обсуждая, как же живется на чужбине «нашим иконам». Мы вспоминали, как в детстве в красном углу дома висели образа с мерцающей под ними лампадкой. Само собой предполагалось, что нам, тогдашним комсомольцам и пионерам, в Бога верить не пристало, но в душе каждого подспудно и неистребимо жило убеждение, что пока в родительском доме теплится лампада, все в нашей жизни будет хорошо.
А потом не стало родителей, дома с лампадами пошли на слом, а иконы, утянутые предприимчивыми дельцами, перекочевали на тот же Измайловский невольничий базар. Наши закопченные, потускневшие, осиротевшие, но настоящие, поскольку «намоленные», они отправились в неволю, купленные как простой товар за рубли, марки, доллары...
Бостонский хозяин, услышав о наших тревогах засмеялся: в Клинтоне все окей, в Америке умеют ценить старину. В общем-то и мы, уже успевшие побывать в великолепных государственных галереях, роскошных музеях, в удивительно трогательных этнографических деревнях, технопарках, знали, что со стариной здесь, действительно, все окей. Но все-таки закрадывались сомнения по поводу того, как будут смотреться «черные доски», приспособленные к сумрачным пределам русских церквей, к маленьким комнатам рубленных пятистенок в стерильно-чистых чертогах хай-тековского модерна, присущего всем американским музеям.
Клинтон встретил нас нарядными одноэтажными домиками, обитыми непременным сайдингом, которые по мере приближения к центру все больше теснились друг к другу, пока не выстроились в маленькие улочки вокруг непременного коммона – общественного луга, который издавна в американских городах был центром поселения. На взгорке островерхими шпилями царапала низкие облака здешняя церковь неведомой нам конгрегации (в Америке насчитывается более десятка разновидностей христианства), рядом над фронтоном красивого трехэтажного здания развевался огромный звездно-полосатый флаг – стало быть, Сити-холл, местное самоуправление, а чуть поодаль стояло массивное кирпичное (редкость для сельской деревянной Америки) двухэтажное здание – это и был музей.
Объявление на дверях гласило, что в музее новая экспозиция, в которой представлены иконы музея имени Андрея Рублева из Москвы. Мы переглянулись – это кое-что значило!
Билет стоил восемь долларов, но кассир, взглянув на нас, констатировала: «пенсионеры» и объявила новую цену – пять долларов. Для справки скажем, что буханка хлеба в Америке стоит те же пять долларов, проезд в общественном транспорте – полтора доллара. За билет в «большие» бостонские музеи надо выложить 18 – 20, а в оперу 80 – 200 баксов и выше.
Едва переступив порог, мы почувствовали, что «наши иконы» в хороших руках. Побывав в разных галереях, мы могли предположить, что клинтонский музей не отстанет от прочих по части комфорта, сервиса, но мы не знали намерений основателя музея, который задумал, как нам довелось выяснить, создать лучший музей икон в мире. Гордон Лэнктон решил сделать вовсе не хранилище редкостей: в музее, по его мнению, должно было состояться взаимопроникновение культур, контакт цивилизаций, если хотите. И то, что мы увидели в американской «глубинке», было, действительно, выдающимся явлением культуры, попыткой через древнее искусство познакомить свой народ с мировосприятием жизни, с духовностью другого народа, столь долго превращаемого силами медиасредств во врага Америки.
В 2007 году, специально приглашенный из Нью-Йорка ректор Свято-Николаевского Патриаршего собора, отец Александр Абрамов, освятил музей, и провел там богослужение.
Почетный гражданин Клинтона сумел добиться, чтобы ему продали двухэтажное здание, в котором раньше размещалось полицейское управление, потом приобрел стоявшее рядом строение. Был нанят архитектор-дизайнер. Помещение полностью переоборудовали по последнему слову музейной техники, интерьер обновили, поставили систему климатического контроля, систему безопасности, установили лифт для инвалидов и пожилых людей, провели оптоволоконное освещение и, наконец, разместили экспозицию.
Как и во всех американских музеях, здесь много воздуха, на стенах, стеллажах и в витринах – просторно. Экспозиция насчитывает более 400 собственных экспонатов, плюс временные выставки, которыми регулярно обмениваются музеи.
Все окна закрыты наглухо и загорожены интерьерной отделкой, за исключением выставочного зала на первом этаже, где специальные гардины. Если зал используется, скажем, для концерта или лекции, то окна можно разгородить, в другое время – только рассеянный свет, никаких прямых солнечных лучей. Так что пережившим тяжелые времена на родине, перенесшим многотысячекилометровое путешествие русским иконам созданы самые комфортные условия. А для тех, кому жизнь нанесла ущерб, в музее есть своя реставрационная мастерская, в которой трудятся профессионалы высокого класса. Тут же, неподалеку от реставрационной, на большом экране демонстрируется фильм на русском языке с английскими субтитрами об истории школы иконописи в Палехе (после революции ее мастера переквалифицировались на расписывание шкатулок). На втором этаже еще один документальный фильм – "Русский Ковчег". А этажом выше зрители столпились у третьего экрана – там идет фильм о жизни в Соловецком монастыре.
Оказалось, что а справочном отделе музея (рядом с кассой) можно взять аудиогид (на четырех языках), в котором – вся информация по экспозиции. Мы, разумеется, взяли русскоязычный прибор, похожий на старомодный сотовый телефон с клавишами-цифрами и маленьким экранчиком, и с наслаждением стали слушать хорошо поставленную речь неведомого специалиста, который ярко и образно рассказывал о каждой иконе, пояснял детали ее создания, историю появления в Америке. Для тех, кто не пользуется аудиогидом, на табличке у каждой иконы на английском языке достаточно подробно описаны сюжет, ее культурное значение, причина возникновения, авторство. У особо интересных экспонатов на полочках лежат большие лупы с подсветкой в ручке, которые можно взять и рассмотреть заинтересовавшую вас деталь.
Это далеко не все новинки «сегодняшнего дня». О много говорит и тот факт, что здание находится на полном энергетическом самообеспечении: 44 солнечные панели, каждая из которых производит 13 киловатт-часов энергии не только полностью обеспечивает музей необходимой энергией, но и поставляет избыток в местную энергосеть через вспомогательную генераторную систему. Это покрывает только малую часть расходов солидного научного учреждения, но музей и не планировался как источник дохода, он существует даже не на деньги от билетов, а на пожертвования многочисленных филантропов, главным из которых является сам основатель Лэнктон.
Гордон хотел, чтоб у него был лучший музей в мире, и он его построил. Удобный и добрый и для Спаса Вседержителя, и для Николая Угодника, и для Параскевы Пятницы, покинувших не по доброй воле родные края.
Мы уже собирались записать свои впечатления в книге посетителей, как кто-то сказал, что в музей пришел сам Лэнктон, который три раза в неделю лично проводит экскурсии. Большей удачи и желать было невозможно.
Авто очерка Юрий ОСТАПЕНКО (справа) и его герой Гордон ЛЭНКТОН
II
Он вел экскурсию в зале, где была выставлена коллекция из 37 экспонатов, представленных московским Музеем имени Андрея Рублева, и этот шаг российской стороны наполнял Лэнктона гордостью, ибо подобное событие выводило его музей в разряд крупных международных центров русской культуры. С трудом понимая английскую речь, мы смотрели на интеллигентное лицо уже немолодого человека и видели, как оно светилось искренней радостью.
Трудной была дорога Лэнктону к своему храму, и именно это заставило написать о нем очерк, хотя подобная биография может стать сюжетом для большой и интересной книги.
Гордон не был местным уроженцем, он появился на свет в штате Иллинойс. И это придает особый вес тому факту, что он стал почетным гражданином города Клинтона, поскольку в американской практике подобные случаи крайне редки. И учился он вдали отсюда – получил диплом инженера-механика Корнельского университета.
После учебы молодой инженер два года прослужил в армии – в войсках НАТО, расквартированных в Германии. Но и после увольнения в запас, 26-летний Гордон не поспешил на производство, а решил осуществить давнюю мечту – совершить кругосветное путешествие на мотоцикле. Увы, на «кругосветку» не хватало денег, поэтому пришлось ограничить планы Ближним Востоком, Индией, Юго-Восточной Азией, включая Филиппины, Сингапур…
О миллионном состоянии он, как и любой американец, тоже мечтал, но денег было в обрез, и суточные траты на все про все - ночлег, еду, бензин - Гордон определил себе в пять долларов. Понятно, что об отелях и ресторанах при таком раскладе оставалось только мечтать. Поэтому мотоцикл для Гордона был и средством передвижения, и рестораном, и отелем. В объемистых сумках умещались палатка, спиртовка, концентраты, вода (он познал ей цену, когда приходилось ночевать в пустыне, где вода была только в миражах). И – лекарства. О лекарствах разговор особый. У 26-летнего путешественника со здоровьем проблем не было, но по совету опытных людей он взял с собой необходимый минимум препаратов – на всякий случай. «Всякие случаи» случались на удивление часто, когда Гордону приходилось выступать и в роли доктора, и в роли провизора. В Ираке, Афганистане, Индии он делился с людьми пустынь и гор, где останавливался на ночлег, жаропонижающими препаратами, лекарствами от расстройства желудка, аспирином, бинтами, йодом, запас которых регулярно пополнял в городах. За два года, проведенные на дорогах азиатского континента, он познал многое из того, что не вписывалось в американский стандарт, и от этого стал мудрее, терпимее. И те дневники, которые Гордон вел все два года путешествия по Азии, красноречиво показывают процесс взросления, процесс возмужания молодого инженера. Как ни трудно было в ходе многокилометровой гонки, он находил время каждый вечер оставить запись в дневнике.
Дважды в месяц он отсылал исписанные тетради домой, родителям – на сохранение. В ответ родители писали недоуменные письма, призывали образумиться, сообщали, что все соседи считают его «тронутым». По возвращению из путешествия Гордон убедился, что все тетради на месте, но осмысливать итоги путешествия решил позже, предполагая со временем издать «Дневник мотоциклиста».
Ирония судьбы: книга под названием «Дневник мотоциклиста» вскоре появилась на прилавках книжных магазинов Америки. Ее автором был другой молодой человек, аргентинский студент-медик, который (бывают же такие совпадения!) решил в эти же годы – чуть раньше нашего героя – проехать по Южной Америке, и которого увиденная нищета, социальная несправедливость, произвол и беззаконие потрясли так же, как и нашего героя. Страстность, с которой была написан этот «Дневник», привлекла читателей, книга выдержала несколько переизданий, по ней сняли фильм. Имя автора – Эрнесто Че Гевара – стало известно во всем мире. Латиноамериканец пришёл к убеждению: из нищеты можно выбраться лишь революционным путем, и его участие в кубинской революции вместе с Фиделем Кастро стало закономерным шагом.
Североамериканец Лэнктон посмотрел фильм, прочел книгу и – не согласился с выводами своего нечаянного коллеги по мотопробегу. Он был убежден, что революции – непременный источник бед для тех, кто их затевает. Эволюционный путь с опорой на закон, на права человека, на демократию – единственно разумный путь развития общества. Но интерес и симпатии к неукротимому революционеру Лэнктон испытывал всегда, и был потрясен трагической гибелью Че Гевары, который, претворяя свою мечту о революционном переустройстве мира, понес ее, революцию, в ничего об этом не подозревавшую страну – Боливию. С полусотней отважных фанатиков он хотел зажечь пламя свободы в этой стране...
Мировую аудиторию, которая по сути является аудиторией мирового обывателя, всегда интересует острый сюжет – смерти, убийства, погони. В судьбе первого автора о мотоциклетном путешествии Че Гевары подобного было предостаточно, а в случае с Лэнктоном этого не было, и его книга «The Long Way Home. A Motоrcycle‘s Journey» внимания кинематографистов не привлекла. А жаль, поскольку судьбы этих людей подобны тем самым параллелям, которые никогда не пересекаются. А, может, и пересекаются, только в виртуальном мире...
В 28 лет Гордон начал работать и очень быстро стал квалифицированным специалистом по производству синтетических материалов в фирме «Дюпон корпорейшн» в небольшом городке Уилмингтоне. Через год Лэнктон становится совладельцем небольшого предприятия (всего 8 станков), изготовляющего штампованные детали из нейлона. Потом количество станков (и цехов) выросло, расширилась номенклатура продукции, но название исходного материала в названии предприятия сохранилось - «Найпро» (Nylon prodact, сокращенно Nypro). За полвека небольшое предприятие под руководством Лэнктона стало гигантским объединением различных производств, имеющим 66 филиалов в 18 странах мира, в том числе и в России, с объемом продаж более 1 миллиарда долларов в год.
Компания процветала, несмотря на то, что Лэнктон внес в управление ею новые элементы, главным из которых была отчетность руководящего персонала перед рабочими. Эта идея в предпринимательских кругах была сочтена «социалистической».
Да и сам миллиардер был несколько странным. Он не имел яхт, личных самолетов, жил отнюдь не в роскоши. И даже на работу иногда приходил пешком, благо, прогулка по чистому и уютному Клинтону, действительно, может доставить удовольствие.
И все же, как мы отмечали, успешный бизнесмен оставил дело, чтобы заняться на склоне лет любимым увлечением – русскими иконами. Тем более что делать это оказалось совсем непросто. Очень скоро после перестроечного обморока законы нашей страны запретили вывоз икон, и все основные приобретения клинтоновского музея были сделаны уже на аукционах, на мировых торговых площадках, где продают произведения искусства. А стоит это немалых денег...
Расставание с бизнесом у Лэнктона тоже проходило по-особому. Он решил свое предприятие... подарить трудовому коллективу. Это было неслыханно! Такого в Америке еще никогда не случалось! Юристы быстро доказали оригиналу-бизнесмену невозможность подобного бескорыстного шага. И тогда Лэнктон решил продать фирму ее коллективу за… один доллар. Власти запретили и этот шаг. Начался долгий процесс судов-пересудов, пока стороны не сошлись на минимально приемлемой цене. Созданный работниками фирмы специальный фонд «выкупил» акции предприятия. Себе Лэнктон оставил несколько процентов, на общую сумму чуть более миллиона долларов и должность председателя правления «Найпро».
Теперь он с удовлетворением наблюдает, как созданный им коллектив управляет производством. Акционеры самостоятельно нанимают менеджеров, участвуют в разделе прибылей, определяют стратегию развития предприятия. При этом акции «Найпро» не продаются на бирже, их нигде нельзя перепродать, подарить, завещать, передать по наследству. В случае смерти владельца акций или его ухода с предприятия фирма выкупает их за наличные, выплачивая деньги наследникам по реальной рыночной цене, но акции всегда остаются на предприятии. При распределении их между работниками собрание акционеров учитывает стаж работы человека на предприятии, вклад в общее дело, наличие «рационализаторских предложений», как сказали бы у нас, и еще многие факторы.
Дела в «Найпро» идут в гору. Люди стали явно лучше работать, делая это «на себя». Теперь многие сотрудники с большим стажем уже сами стали миллионерами, но продолжают трудиться на родном предприятии. Вот так неожиданно пересеклись параллельные прямые, намеченные двумя молодыми людьми, затеявшими мотоциклетные пробеги по странам «третьего мира».
Такие вот социалистические коллизии в цитадели капитализма!
А Лэнктон все больше и больше времени проводит в музее, который стал украшением и города Клинтона, и его собственной жизни.