Известный фильм «Антарктическая история» режиссёра Кореёси Курахара впервые был показан на 34 Берлинском фестивале в 1983 году. В Японии он имел огромный успех и занял первое место по кассовым сборам. А позже собрал множество поклонников и немало денег по всему миру. Лента рассказывала о молодом японском полярнике, неожиданно и невольно оставившем в Антарктиде, на станции Сёва, своих собак. «Ненадолго» привязанные возле оставленных домиков станции, они были вынуждены срываться с цепей и ошейников и выживать самостоятельно в беспощадных условиях Антарктиды. Собаки учились охотиться на пингвинов и тюленей, искали остатки продовольствия на складах предыдущих экспедиций, гибли в битвах с морскими леопадрами, срывались с ледяных обрывов... Но герою фильма всё же удалось преодолеть препоны своего жестокосердного научного начальства, вернуться через год на станцию Сёва и спасти часть своих выживших питомцев. А погибших – достойно похоронить. Мало кого могла не тронуть до слёз эта щемящая история. И ещё меньше людей знали, какая правда стоит за красивой и благородной японской кинолегендой.
В декабре 1958 года сорокалетний полярный летчик Виктор Перов завершал свою зимовку в Антарктиде в составе третьей экспедиции и в летние дни декабря ждал прибытия корабля "Обь", которое должно было привезти смену и забрать зимовщиков домой.
Трудными были маршруты перовского экипажа на южном континенте. Он совершил во время годичной вахты, помимо всего прочего, на своем самолете беспосадочный 16-часовой полет к южному Полюсу относительной недоступности, затем первым проложил "сквозную" трассу через ледовый материк с советской станции Мирный через Южный полюс к американским зимовщикам в Мак-Мёрдо.
И вот россияне собрались домой. Но... 11 декабря советские радисты приняли экстренную радиограмму от австралийских зимовщиков со станции Моусон, которые, в свою очередь, получили сообщение от бельгийских коллег со станции Король Бодуэн. Сообщение гласило, что еще 5 декабря не вернулся на базу легкий одномоторный самолет с четырьмя бельгийскими исследователями. Командир авиационного отряда Перов понимал, почему обратились к ним: ни у кого на ледовом континенте не было надежного двухмоторного самолета, способного вести поиск в многочасовом полете. Так что надо было вылетать. Практически немедленно, поскольку после обеда ожидался такой снегопад и многодневное ухудшение погоды, что ни о каком полёте и речи бы не было. Навигатором в рискованный полет вызвался лететь штурман отряда Борис Бродкин – в таком полете на штурмана - без достоверных карт, без устойчивой радиосвязи, без радиомаяков по трассе - особая нагрузка.
Летели в сплошной облачности. Погода действительно была - хуже не придумаешь. Тягостные часы слепого полета без связи, с несовершенными навигационными приборами. В Моусоне австралийцы рады были бы гостей оставить переночевать, но, увы, непогода - после заправки горючим и обеда надо срочно вылетать.
Теперь надо было искать бельгийскую зимовку. Именно искать, поскольку найти несколько домиков по крышу занесенных снегом на белом снегу - задача не из легких. Тем более, что полетные карты шестого континента в те годы были весьма приблизительными, так что приходилось рассчитывать только на чутье да на лётный опыт.
Внизу мелькнули какие-то строения, занесенные снегом. Но людей, обычно приветствующих самолет, видно не было, и, сверившись с картой, летчики определили, что это законсервированная японская станция Сёва. Перов принял решение сесть и оставить бочку здесь бочки с 300 литрами бензина - на обратном пути он мог очень пригодиться.
Историю с японскими собаками знала вся Антарктида. И не только. Экстренная эвакуация Сёвы не позволила японским исследователям в прошлом году вывезти отсюда пятнадцать ездовых лаек. В Японии зимовщиков встретили отнюдь не как героев, а с негодованием: как могли люди бросить в ледяной пустыне - на верную смерть! -беззащитных животных?! Было даже внесено в парламент предложение - послать специальную экспедицию по спасению собак, но все понимали, что пока специальное судно доберется до Антарктиды (на это уйдет несколько месяцев), животные уже погибнут.
И вот они – живые! Льнущие к ногам, прыгающие на грудь, норовящие лизнуть в лицо. Соскучившиеся по людям собаки плакали! Да, собачьи глаза были полны слез, они катились по заиндевевшим мохнатым мордам и застывали прозрачными бусинками вокруг кричащих отчаянием глаз.
Перов глянул на своих помощников и изумился: неужели эти суровые мужики, которые столько раз глядели в глаза смерти, тоже плакали?! Он потрогал на всякий случай и свои щеки - мокрые, будь они неладны! А лётчики уже бросали из кабины на снег коробки с НЗ…
Да, они выжили, японские собачки! Не все, но выжили, несмотря на пятидесятиградусные морозы, свирепые ветры, бескормицу.
Как ни хотелось взять собак на борт, сделать это было невозможно, и, оставив им "человеческой" еды, летчики пошли на вылет, пообещав сообщить о чуде японцам, чтобы те искали возможность забрать своих четвероногих героев-зимовщиков.
Делая круг над брошенной станцией, пилоты видели горсточку седых от инея собак, которые сидели вокруг оставленных бочек, словно показывая, что отныне они при деле - сторожат доверенное имущество и верят, что теперь они не будут забыты. Перову казалось, что он сверху, сквозь рев моторов, слышит вой оставленных псов...
После Сёвы связь с бельгийским лагерем установилась отличная, и Виктор через пару часов вышел в грузовую кабину попить чайку, который уже должны были бы приготовить механики. Картина в салоне его просто сразила: все, кто не был занят в пилотской, сидели на расстеленном на полу ватном чехле вокруг громадного пса, который, положив голову на передние лапы, спал непробудным сном, отсыпаясь за многие месяцы страха, отчаяния, голода, холода и недосыпа…
Сидевший тут же Бродкин объяснил, что пес сам забрался в фюзеляж, и обнаружили его уже после взлета, ну а теперь не выбрасывать же! Отдадим бельгийцам - не объест он их, наверное.
За 13 часов летного времени, что самолету пришлось потратить на полет до Короля Бодуэна, Большому Бодуну (так нарекли находчивого пса) так и не удалось проснуться, и только когда самолет пошел на снижение, он оторвал, наконец, голову от пола...
Сама станция и ее обитатели несколько озадачили даже уже видавшего виды Виктора Перова. Впечатление было такое, будто оказались на подмосковной зимней даче у большого начальника. На столах – белые скатерти и столовые приборы со множеством вилок, на полу пушистые ковры, на стенах картины, писанные маслом, все обитатели станции чисто выбритые, в добротной и даже элегантной одежде. Никаких русских вагончиков с коптящими керосиновыми печками, на которых сохнут валенки и портянки..
Но наибольшее потрясение вызвали сами обитатели станции. Заместителем улетевшего и пропавшего начальника экспедиции барона де-Жерлаша оказался барон де-Маре, а в составе исчезнувшего экипажа самолета находился член бельгийской королевской семьи – принц де Линь, который был к тому же и пилотом.
Так уж получилось, что, живя много лет в самоизоляции, выстояв недавно в жуткой войне, советские люди привыкли видеть иностранцев больше через прицел. Обычный человек не только не имел контактов с иностранцами, но и рисковал многим, если таковые случались. Ну, а что касается всяких там баронов и графов, то тут вопрос был предельно ясным: враги. Не зря же мы под корень вывели у себя в стране! А тут бароны, забыв свое прямое дело эксплуатации пролетариата, запускают метеозонды, чистят взлетную полосу, заправляют самолет… Но конечно же, все члены экипажа, отобранные строгой парткомовской комиссией для работы за рубежом, старались не показывать виду, что их смутило количество вилок на скатерти или очень уж волнует, принц или не принц исчезнувший пилот.
Появление японской собаки Бодуна на новой станции вызвало настоящий переполох среди бельгийцев. Они, конечно, знали про трагедию Сёвы, но что она получила такое продолжение, даже и вообразить никто не мог. Пёс сразу же стал всеобщим любимцем.
...Вылетели тотчас после обеда и заправки. На борту в качестве проводника был де-Маре, который знал примерное направление полета исчезнувшего "Остера".
Потерявшиеся бельгийские исследователи планировали провести какие-то работы у горы Сфинкс - так они назвали кусок скалы, выступавший из-под ледяного панциря Антарктиды. Но ни на одной полетной карте его, конечно, не было. Далее они планировали от Сфинкса пролететь к так называемым Кристальным горам. И вот уже восемь дней томились в ледяном плену. На выручку им по земле отправились трое спасателей, которые сами-то теперь находились неизвестно где и неизвестно в каком состоянии.
Целый день 13 декабря летчики утюжили поверхность ледника, до рези в глазах вглядываясь в сверкающую его поверхность. Галс за галсом, час за часом.
14 декабря - вновь галс за галсом... После обеда, наконец-то, увидели троих спасателей, которые пробивались к Сфинксу. Появилась надежда, что они - на правильном пути. И действительно, к исходу дня вздымающаяся ввысь гряда подсказала им, что они у цели – скорее всего, это и были Кристальные горы.
Первым разбитый самолет увидел второй пилот Афонин. Командир тотчас заложил крен, все прильнули к иллюминаторам. Увы, людей у завалившегося на левое крыло "Остера" не было. Надо было искать место для посадки, и больше часа пробираться оттуда к покинутому самолёту.
Из обнаруженной записки выходило, что четыре дня назад люди уже покинули место аварии и, скорее всего, пошли к горе Триллингена, где был склад продуктов...
И снова галс за галсом... И опять - никаких признаков, ни одного ориентира до самой темноты.
Уже когда ложились спать на базе бельгийцев, к русским пришел радист и принес радиограмму «капитану Виктору Перову» из... Токио. Президент Всеяпонского общества попечительства животным приносил искреннюю благодарность японского народа советским летчикам за приятную весть о том, что собаки Сёвы живы и за то, что одна их них спасена и умолял, если есть возможность, спасти при обратном рейсом и остальных, поскольку «господин Перов избран почетным председателем общества "Собаки Сёвы"...
Наутро опять многочасовой полет в поисках иголки в стоге сена. Галс за галсом...
К ночи 15 декабря усталый, раздраженный экипаж вернулся на базу. Хотелось лишь одного - спать.
Четвертый полет внушил одновременно и надежду, и тревогу. На маршруте между горой Триллингена и лагерем они увидели разбитые сани, разбросанную одежду, предметы снаряжения полярников. Четыре цепочки следов уходили на восток, теряясь в снежных заносах
После короткого отдыха на базе и заправки, Виктор Перов стал готовить экипаж к последнему полету. Последнему, потому что горючего больше не было. Его оставалось в обрез, чтобы вернуться домой в Мирный, и то - с учетом 300 литров, оставленных вблизи Сёвы. На запрос в Мирный начальнику экспедиции сначала последовал строгий приказ прекратить поиски и возвращаться, но через четверть часа пришла еще одна радиограмма. Из Москвы. От начальника управления «Главсевморпути» Афанасьева: искать пропавшую экспедицию до последней капли бензина. К последнему вылету подготовились мгновенно. Словно и не было трех суток беспрерывных изматывающих полетов. Все знали - сейчас или никогда.
Погода портилась на глазах. Поземка уже начинала перерастать в метель, и все понимали, что если сейчас, именно сейчас, а не к обеду, скажем, не найти людей, их уже никогда не найти. Тем более что, по расчетам, продукты, которые могли быть у них, уже кончились...
И они нашли их, черт возьми! Нашли в тот момент, когда казалось, что все потеряно. Оранжевая палатка, сморщенная, полузанесенная снегом, только на один миг мелькнула под крылом и тотчас скрылась из глаз, но этого было достаточно. Перов сумел посадить машину в паре километров от палатки.
Все четверо пропавших были живы, слегка обморожены, но истощены до крайности голодом и усталостью. Их быстро загрузили в самолет, и Перов, убегая от надвигавшейся пурги, дал газ на взлет...
Встреча на станции Король Бодуэн напоминала громкий митинг интернациональной дружбы, хотя в нём участвовали всего восемнадцать человек. А в кают-кампании повар барон де-Ги (опять барон!) закатил праздничный ужин.
После ужина, когда все разошлись отдыхать, в кают-кампании остались два летчика – бывший рабочий паренек из Средней Азии Виктор Перов и принц крови де Линь.
По мере этого разговора и последующих бесед мифы, которыми были напичканы оба летчика, разрушились, оставляя нетронутой человеческую суть. Они вскоре стали друзьями.
Де Линь рассказывал о своей родине, о семье, о том, как после оккупации его родины гитлеровцами он тайно переправился в Англию, выучился на летчика, вступил в отряд Сопротивления. Ему удалось летать только на маленьких машинах. А на чем летал мсье Виктор?
Виктору Перову летного опыта было не занимать. Начав летать еще в довоенные годы, подлинную школу мастерства и закалку характера он прошел в годы войны. Сбит летчик-истребитель Перов был в первом же бою 22 июня 1941 года. Как вывалился летчик-гигант (росту в Перове никак не меньше 190 см) из разваливающегося И-16 одному Богу известно, но тем не менее, несмотря на ранение в голову, он через месяц вновь был в строю. И вновь шел он на своем "ишаке" в атаку на бронированных "мессеров" и как тысячи его ровесников в неравном бою останавливал "непобедимых" асов "люфтваффе". Хотя, сказать по чести, непобедимыми были они - Виктор Перов и его товарищи, на деревянных машинах бесстрашно шедших в бой. Он не мог не загореться в те дни неравных боев лета 1941-го, и он загорелся. Да как! Зажигательная пуля немца угодила в бензобак, и самолет огненным факелом устремился к земле.
Очнулся Виктор Михайлович у самой земли и понял, что спасет его только чудо - под крылом пылающей машины мелькали верхушки деревьев. И он прыгнул, автоматически выдернув кольцо парашюта. Раскрывшийся купол буквально выдернул бесчувственное тело из кабины, и это спасло летчика. Набегающий воздух сбил пламя с комбинезона, а угасший тут же парашют уложил летчика на деревья. Подобрали его крестьяне и передали полуживого отступающим нашим частям. Он больше года лечился, тренировался и добился-таки восстановления на летной работе. Его привлекли к работе на трассе перегонки американских самолетов с Аляски на фронт. Там-то и прикипел Виктор Михайлович в Северу, к Арктике. А теперь вот судьба занесла его и в Антарктику и даже подарила встречу с бельгийским принцем.
Настало время прощания – и вся бельгийская зимовка в полном составе вышла провожать людей, ставших теперь родными. Самолет, ведомый экипажем Перова, взял курс на Мирный - через Моусон и Сёву...
По мере того, как самолет снижался к заметенной японской станции, все члены экспедиции прильнули к иллюминаторам, всматриваясь в темные точки на искристом снегу.
Точки росли, превращаясь в заиндевелых собак, устремивших свои носы в сторону приближающегося самолета. Казалось, они так и не ушли с того места, где их оставил перовский экипаж. Но теперь их осталось только семь. А при первой встрече было девять. С Бодуном - десять...
Когда экипаж спустился на снег, все собаки тотчас сгрудились у стремянки. Похоже, что они знали, чего хотят. А уж чего не хотят, - знали наверняка: они больше не хотели оставаться на этом проклятом льду, не хотели гоняться за пингвинами, которые откочевывали все дальше от опасного соседства, не хотели умирать в одиночестве от голода. Взгляд самого крупного черного пса с разорванным ухом был просто угрожающим...
В этот момент из кабины вывалился радист и радостно прокричал, что он связался с австралийцами из Моусона. Они готовы взять на постой японских псов, так что все будет в порядке. Тогда Виктор сделал шаг влево, освобождая путь в салон, и тихонько свистнул. Словно один тугой мохнатый комок сорвался с места, и через секунду на льду не было ни одного животного. Механики тотчас задраили двери, и Ли-2 порулил на взлет.
Почти всю дорогу до Моусона Перов просидел в фюзеляже, наблюдая, как его спутники кормят отощавших собак, как устраивают им логово из ватных моторных чехлов, и только когда уже надо было готовиться к посадке, вернулся в пилотскую кабину, потрепав за разорванным ухом громадного черного зверя.
Австралийцы были рады тому, что именно им выпала честь первыми приветствовать героев, за поиском которых следила не только вся Антарктида, но и весь мир.
На льду обнимались мужчины и лаяли счастливые собаки, которые, наконец, почувствовали, что настал конец их робинзонаде. После объятий и сдачи мохнатого груза командир скомандовал экипажу собираться на вылет. Австралийцы оторопели: как же так? Мы ведь планировали устроить праздник!
Но местный метеоролог показал свои карты: непогода могла вот-вот накрыть станцию. И тогда австралийцы тот стол, который они накрыли в кают-кампании, притащили на взлетную полосу. Он мог достойно соперничать, чёрт возьми, с тем, что сотворил барон де-Ги во время прощания. Такого банкета, наверное, не видел никто и никогда. На белом снегу стоял стол, покрытый белоснежной крахмальной скатертью, с торчащими крахмальными салфетками, хрустальными фужерами, сверкающий серебром приборов, отливающий рубином красных вин, украшенный всевозможными яствами, которые только мог изготовить весь коллектив зимовки. Угощения досталось всем, в том числе и семи новым – мохнатым - обитателям станции. Однако пора было идти на вылет, и к самолёту потянулась целая процессия из людей и собак.
Перов был доволен, что все так хорошо обошлось: и бельгийцев нашли, и собак пристроили, теперь бы домой добраться.
На перегоне Моусон - Мирный стало веселей: все-таки дорога домой! Связь с Мирным установилась нормальная, и сразу же радист как-то засуетился, застучал ключом, и через минуту передал командиру бланк радиограммы: из Москвы пришло сообщение, что за успешное выполнение специального задания командир самолета награжден орденом Ленина, остальные члены экипажа - орденами Красного Знамени, переводчик - орденом "Знак Почета".
Виктор Михайлович удовлетворенно крякнул, передал управление второму пилоту Афонину и вышел в салон, чтобы порадовать товарищей только что поступившим известием.
Картина, которую он увидел, просто сразила его. Все свободные от вахты участники экспедиции сидели вокруг черного пса с разорванным ухом, который уплетал из алюминиевой миски разогретую тушенку. Меньшиков развел руками: дескать, Михайлович, не обессудь, выбрал тебя вожак, признал своим хозяином и остался! Мы его тут решили Командором назвать, нет возражений?
Командор перестал есть и поднял морду вверх, а потом подошел к Перову и сунул свою голову в ладони командира...
Как свидетельствовал начальник Полярной авиации М.И. Шевелев: "Ордена получили все (в том числе и начальник станции, который был против этих поисков). Награды были вручены и бельгийские, и наши. Летчиков пригласили в Бельгию, где их принимала королевская семья. А для меня самой большой наградой было то, что все обошлось").
Орден Ленина Виктор Михайлович привинтил к парадному пиджаку впереди всех других наград за войну и мирный труд, а вот с орденом короля Леопольда вышла неувязочка: по команде из секретариата Н.С.Хрущева его изъяли и поместили в... Музей революции. По особым торжественным случаям Перов мог взять свою награду под расписку с обязательством вернуть ее через пару дней, но все время недоумевал, зачем Музею революции, которая свергла у нас царей-королей, был нужен орден чужого короля?!.