Кубарем катилось деревенское детство в занятиях-развлечениях, мелких бедах-приключениях. Если и мерились друг с другом дети, то не одеждой и достатком, а в играх-соревнованиях – смышлёностью, быстротой и ловкостью. По зиме устремлялась ребятня на ближайший к деревне безлесный склон сопки, выходивший к Амуру, который облюбовала для катаний кто на чём горазд: на санках, на фанерках, на магазинных картонных упаковках…
До седьмого класса Илья Епифанцев особо и не задумывался о всяких серьёзностях жизни. Как-то на весенних каникулах с самодельными салазками, где к сколоченному деревянному коробу прикрепил он старые отцовские охотничьи лыжи, забрался на самую верхотуру покатистой сопки. Хотел Илья пронестись по русской горке, чтобы свистело от ветра в ушах, замирало сердце на буграх-трамплинчиках, с обязательным затяжным выездом на заледеневший Амур.
Уже разбежались порядочно салазки, и вдруг наискосок сопки объявился другой катальщик. И куда глядит раззява, несутся его санки наперерез. Илья носком правой ноги зачертил снег, собираясь зарулить в сторону. Но и второй неумёха-гонщик отвернул туда же. Тормозя что есть силы обеими ногами, стремясь предотвратить столкновение, не удержался Илья, сковырнулся с салазок в сугроб. Потерявший седока транспорт на кочке взвился резвым скакуном в воздух и, кувыркнувшись, вонзился в снег, обломав в щепу концы лыж-скороходов. Второй саночник, благополучно разминувшись с вздыбившими салазками Ильи, нырнул в снег. А его магазинным санкам хоть бы хны. Лёгкие, с дюралевым каркасом и невыгоревшей краской, они спружинили и, развернувшись, остановились поперёк склона горки.
Снег по бокам накатанной части сопки оказался мягким, пушистым, сугробы – земли не достать. Легко отделались лихачи-саночники, превратившись на время в зимних купальщиков. По-хорошему навешать бы приличных лещей этому горе-катальщику, что подрезал Илью. А Епифанцев, выкарабкавшись из сугроба, поспешил на помощь товарищу по увлечению, завязшему в снегу по уши. Откопал на свою голову. Оказался тот вовсе не катальщик, а катальщица! Наташка из параллельного класса, пигалица, на голову меньше Ильи, парень раньше и вовсе не обращал на неё внимания, а сейчас засмотрелся, и язык к нёбу прилип. Наташка в ответ замахала длинными заиндевелыми ресницами, словно бабочка-белянка крыльями, раскрыла широко немного смешливые, немного капризные синие глазища, в уголках которых ещё затаился недавний страх. Пипетка носа у девчонки задорно вздёрнута, из-под вязаной шапки с узорами-оленями выбиваются непослушные льняные локоны. Хоть и испугалась до чёртиков Наташка, но не плаксилась, не жалобилась, рассмеялась во весь рот! Рисковая и красивая! Сама виновата, а ещё и поучать принялась:
– Смотреть надо, куда едешь! Тюха-Матюха! Убирай свою развалину с дороги!
И никакого сочувствия, сопереживания, хоть бы «спасибо» сказала, покатилась себе дальше. А Илье теперь салазки тащить на горбу до дома да получать нагоняев от отца за нерачительность и головотяпство. Но если бы только нагоняев… Всё, точка, закончилось Илюхино детство.
– Наш-то присох к девице! Чего делать-то будем? – ближе к окончанию выпускного класса обратилась за советом к мужу Екатерина Акимовна, уже четвёртый десяток лет работавшая на одном месте – посудомойкой в школьной столовой.
– К кому ещё? – поинтересовался Матвей Поликарпович, не любитель разглагольствовать впустую, а что поделать – промысловый охотник старой кержацкой закваски, а на таёжной лыжне или в зимовье особо балакать не с кем, разве что начать пересвистываться с синицами или «угукать» в ответ ночному филину.
– Нашлась такая – Наташа Корсунская. Одногодка Ильи. В школе вместе учатся.
– Это дочка завклубши? – уточнил охотник.
– Она самая, – подтвердила мать.
Пустившись в непривычное для себя многословие, Матвей Поликарпович навсегда закрыл тему для дальнейшего обсуждения:
– Баловство! Финтифлюшка-то поди ещё, как и её мать! Другого поля ягода. По себе надо искать! Нечего в ту сторону даже смотреть.
Екатерина Акимовна за все годы совместной жизни ни разу слова поперёк не сказала мужу, не стала перечить и на этот раз:
– Может, и в самом деле молодо-зелено, перелюбится – перемелется…
А как не смотреть в ту сторону? По дороге в школу уже который год Илья специально делал крюк, чтобы пройти мимо дома Натальи, мечтая просто увидеть, а повезёт – так устроиться вслед девушке. Скрадывал Наталью, словно дорогую и редкую зверюшку-соболюшку. Парень видный, плечистый, вымахал каланча под два метра к десятому классу, а подойти к девушке боится. Ростом в батю, а смирённым характером в мать.
Но деревня не город, случайных столкновений не избежать.
– А Тюха-Матюха, привет! – припоминая курьёзное происшествие на горке, поздоровается при встрече Наташа.
А Илья замрёт столбом, стоит молчком да глупо улыбается. При виде девушки предательски немели у него челюсти, тяжёлым и неподъёмным становился язык. Наталья прыснет в ладошку и дальше путь держит. А у Ильи схлынет кровь из головы, отступит немота, немного придёт в себя и согласится: «Тюха-Матюха, так и есть, никуда не деть».
Наталья давно заметила к себе пристальное внимание Ильи, и парень, по её мнению, всем пригож, вот только чересчур стеснительный. Притормозит она иной раз, когда Илья следом крадётся, но верзила догонять не спешит, замешкается, примется в небе птиц рассматривать или старательно ковырять носком сапога землю, будто нашёл чего-то ценное.
На школьном выпускном ходил Илья вокруг да около, домой провожать наладился по привычке на расстоянии, мучая себя мыслью: «Ну, подойду, а что сказать-то?» Наталья сама приблизилась вплотную. Долго молчали.
– Не современный ты какой-то, Илья! – сказала Наталья.
– Ну, куда нам, – только и нашёлся чего буркнуть в ответ парень. И как это трактовать-понимать девушке?
Так и шли. Она рассказывала: какие книги читает, про свою любимицу – домашнюю кошку, и какую музыку слушает, и что жаль с селом расставаться, а придётся уезжать на учёбу. А он сыч-сычом, дубина стоеросовая, всё молчал. У калитки засмеялась Наталья звонким, но почему-то не очень весёлым колокольчиком, посмотрела с тоской-печалью на Илью, помахала на прощание рукой. Запоздало опомнился парень: «Хотел же номер телефона узнать, чтобы позвонить коли чего». Но так и не собрался с духом.
Наталья уехала в город получать высшее образование, а Илья планов таких не строил, стал постигать отцовские науки – охотничье дело.
Зимой под Новый год припекло невмоготу, закусил удила, ломанулся из таёжной избушки в метель-пургу молодой охотник. Хотел дойти до села, знал, что должна приехать на каникулы Наталья. И решил: всё, баста, наберётся решимости, признается в чувствах, и будь что будет, не съедят же его волки в самом-то деле… Но сбился с пути, потерял ориентиры. Если бы не батя, что, спохватившись, пошёл следом, замёрз бы Илья.
По весне забрали Илью в армию. И надо же, Тюха-Матюха, а учебку закончил, звание сержанта получил. Отслужил. Вернулся. Мать, зная сердечную привязанность Ильи, жалеючи, рассказала:
– Сынок, вышла Наталья замуж. Семья, дочка у неё. Учится теперь заочно. Живут в городе. И родители её туда переехали. Коли так вышло, чего теперь.
И остались только образы-воспоминания: маячившая на краю села, никуда её не денешь, сопка-горка, где он впервые рассмотрел Наталью; дом, где жила девушка, всё с той же калиткой и оградкой; школа, где вместе учились и часто пересекались. Так и ходил туда-сюда Тюха-Матюха, не отпускали мысли-якоря.
Родители раньше срока полегли в землю один за другим. Матвея Поликарповича поломал озлобившийся раненый медведь. Врачи так и не выходили отца. К Екатерине Акимовне от переживаний за мужа хворь привязалась. И здесь медицина оказалась бессильна.
Илья до последнего держался отцовского промысла. Ставил-правил охотничьи избушки, ловил соболя, норку, белку, вроде всё получалось, возвращался с промысла не пустой, но настали времена «рыночные», заготконтора закупала шкурки за копейки. На стороне Епифанцев покупателя не искал и, получалось, сидел на воде и сухарях. Женщин сторонился, стеснялся, избегал, к тому же не заживали, бередили старые раны. Да и если на то пошло, что он мог предложить женщине? Кто пойдёт за голытьбу – олуха царя небесного? Коли есть в кармане гроши – то и мужик хороший!
Надо было чего-то решать, благо, районный центр на другой стороне Амура, есть регулярная паромная переправа. Закончил Илья районные курсы водителей, стал шоферить в леспромхозе. А как тридцатник стукнул, подался Епифанцев по контракту к золотодобытчикам в соседний район. Там высмотрела Илью и прибрала к рукам повариха Людмила – из местных, с двумя нажитыми от разных мужиков ребятишками, от неустроенности жизни беспокойная и крикливая бабёнка. Илья, не привычный к женскому вниманию, воспринял свалившуюся заботу как должное, как божий промысел, взял ответственность за детей, сюсюкался и нянькался с ними лучше иного воспитателя. Старался делать всю мужскую работу по дому и вдобавок половину женской прихватывал, увидел в супруге настрадавшегося человека, был покладист, уважал, жалел, берег. И Людмила со временем оттаяла, оценила своё счастье, прикипела к мужику, раскрылась как женщина, родила ему ещё двоих ребятишек. Полюбила Людмила Илью и безумно ревновала к другой былой жизни, о которой, сколько она ни пытала, он ничего не рассказывал, к какой-то неизвестной, наверное, божественно красивой Наталье, имя которой после стольких лет их совместной жизни, во сне, счастливо при этом улыбаясь, нет-нет да и называл олух царя небесного – Тюха-Матюха.