* * *
Всё теперь закончилось. Едва ли
я ещё когда-нибудь воскресну.
В разочарованьи и печали
не найти нехоженого места.
В Сормове метельно, малолюдно.
я брожу один по Юбилейке.
Вспоминаю, как в июле юном
здесь мы целовались на скамейке.
Снег летит к земле по биссектрисе,
к катету «конструктор Алексеев»[1].
Абрисом на фоне белых листьев
вырастает фонарей аллея.
Пальцем опущу рольставни века,
встану под надуманным предлогом.
Вижу в силуэте человека
проблеском воссозданного Бога
(как природу сущности в явлении),
в каждом нарисованном прохожем.
Вижу в ней.
Она при рассмотрении
вообще на ангела похожа.
* * *
С дождями лето утекло,
наполнив город горькой влагой.
Как голубь, постучал в стекло
промокший август.
Я попрощался с ним. И вот
листву по скверу ветер носит.
Замысловатый хоровод
заводит осень.
Я без тебя почти не сплю.
По выходным сижу на даче.
Читаю много. Много пью.
Не много значу.
На Нижневолжскую хожу
встречать и провожать закаты,
и солнца алую баржу́
тащу в помятый
блокнот стихов. И наяву
я как во сне (смешон и бледен).
Лишь ожиданием живу,
что ты приедешь.
2018-2023
***
А.Г.
Как дар божественный дано мне было тело.
Как шар воздушный волей ветра жизнь летела.
А я устал парить во тьме голодной птицей,
мне захотелось за край света зацепиться.
Я шёл за призрачной звездой, торил дороги
по топям мелочных идей, мечтам убогим.
Я строил дом на эфемерном Арарате.
Я все слова на обещания потратил.
А ты в мой дом древесный фениксом явилась,
как откровение в ночи, живая сила.
И понял я, с души соскрёбывая кожу:
рай на земле пустынной лишь с тобой возможен.
…Пойдёт столетний дождь.
Когда нас будет трое,
из дома преданного я ковчег построю.
ДЖАРНА-КАЛА
Памяти преподавателя по классу флейты
С.Г. Кузнецовой
Твоя душа, как птица Шри Чинмоя,
рвалась в неведомую высь.
В простых вещах ты видела иное.
Ты мыслила вне рамок головы.
Неведомою музыкой влекома,
в дороге к просветлению одна
среди немногочисленных знакомых
ты музыкой была поглощена.
Я помню переполненные залы,
где флейта, тоже мыслящий тростник,
в твоих объятьях соловьём звучала,
к сердцам зовущим протянув ростки.
А ты рвалась в неведомые выси,
невиданных воображала птиц,
не зная, что религия зависи-
мости влечёт в силки самоубийц.
Теперь ты, наконец, летишь свободно.
Мазком небрежным в неба акварель
поверх непроявляемых обводов
крыло твоей души вписал Творец.
***
Оттого и дороги мне люди,
Что живут со мною на земле.
С. Есенин
Хочется исполнить в ре-мажоре
старенькую песню о любви, –
в простеньком трёхпальцевом аккорде
радость эфемерную ловить,
в заунывных монотонных буднях,
в композиции <всегда один>;
странствуя сознанием, как Бунин,
тёмными аллеями бродить.
Горестей не много и не мало,
Ха́ос, как известно, в голове.
Как тростинку жизнь меня ломала.
Как пушинку поднимала вверх.
Хочется – играй, и будь что будет!
Нечего мелодию менять.
…Оттого и дороги мне люди,
что живут на свете без меня.
***
Я устал жарких дней ожидать
и (что свойственно многим поэтам)
без опаски берусь утверждать:
май – вот лучший из месяцев лета!
В мае зелень ярка и свежа,
как у Шишкина Вани на снимках.
В мае можно на травке лежать
с миленькой и клещами в обнимку.
В мае щука идёт на крючок,
шашлычок на мангале дымится.
В мае солнце макушку печёт,
и взлетаешь, как всякая птица.
Босиком по росе пробежим,
В разноцветье уткнёмся лицами.
…В мае кажется, будто бы жизнь
без конца будет длиться и длиться.
***
Все мы обрастаем очень рано
тем, что называется «комфорт».
Вот в стакан вода течёт из крана,
Вот курьер к столу приносит торт.
Дом родительский пошёл на слом, и
тлеет в углях кружево резьбы.
Что ни говори, немецкий домик
лучше развалившейся избы.
Тает память в вековом тумане.
Из глуши, как вешняя вода,
утекают бывшие селяне
в безымянный город навсегда.
Рурализм?
Да это несерьёзно,
даже говорить об этом лень.
…Я чернила превращаю в слёзы,
в слёзы опустевших деревень.
***
В рулетке времени мне выпадает смерть.
Я сам не рад, что игроком родился.
Старик напротив, мною быть не сметь!
Покуда на осколки не разбился.
Без выбора я ставлю всё на смерть.
Старик хрипит: мы были, были, были…
Хочу я, или не хочу стареть,
глупеть, вернее, как же это…
или…
***
Уметь услышать музыку в себе,
разлиться чувств невыразимой гаммой,
не ждать елейно музыку с небес,
творить для облаков.
Оконной рамы
раскрыть пюпитр. По-птичьи расчертив
(на нотном стане проводов расставив
восьмушки воробьёв и четверти
оседлых голубей), лететь из стаи,
кружиться, в ежедневном забытьи
искать восьмую ноту.
И над бездной
есть музыка,
а с музыкой пути
земные и небес…
небесполезны.
МАМЕ
Это август, август-планетарий,
купол неба звёздного открыл.
Ночью я смотрю, как пролетают
отблеском божественной искры
метеоры,
вспоминаю долго,
как обратный путь во тьму далёк.
Выхожу с рассветом на дорогу
на извечный русский огонёк.
К осени прохладно и туманно,
впору камни мыслей собирать.
Проведи меня до сада, мама.
Проводи меня, земная мать.
Я всё чаще в полусне встречаю
всех, кто словом прорастал во мне,
лики их, как крики волжских чаек,
нацарапаны на валуне.
Как тогда, ты помнишь,
Горе-море,
чайки, валуны, катамаран.
Я впервые смертью был расстроен,
оттого что, потушив экран,
тамагочи лёг на дно.
Потеря.
В детстве много несмешных потерь.
Я теперь в другую жизнь не верю,
да и ты, пожалуйста, не верь.
Удаляются друзья, за краем
на прощание оставив
сердце мне.
Я их в сумку собираю
вместо скользких галечных камней.
Их следы волна накроет вскоре,
слижет, как в нелепом буриме:
подскажи мне рифму к слову «море»,
даже «горе-море», например.
Смерть – одна из множества религий,
как однажды Розанов сказал.
Сколько не складируй в память книги,
всем в итоге на один вокзал.
Потому я налегке намылюсь
в путь, как тот известный идиот,
над которым мой однофамилец
подшутил, что красота спасёт.
Я ещё тебе напомню, мама:
сад минувший, светлая камедь.
Весело жевать её упрямо,
ничего на свете не уметь.
Дед всё это знал.
И я немало
нажевал смолы к своим годам.
Кажется, я что-то понимаю.
Кажется, я что-то угадал.
Будет время, бездна дверь раскроет
настежь и уставится в меня.
Я войду бесстрашно в лоно моря,
я не стану на судьбу пенять
и тревожить Бога понапрасну.
Если в сердце свет, то рай везде.
А пока ночное небо ясно,
падающей помолюсь звезде.
[1]Памятник Р.Е.Алексееву в г. Нижний Новгород